Каждый сезон продолжался по пятнадцать-шестнадцать дней. Первый — чуньфэнь, или весеннее равноденствие, — начинался 22 марта (по нашему календарю) и заканчивался 4–5 апреля, а последний сезон — цзин-чжэ, или пробуждение насекомых, — продолжался от 5–6 до 21 марта.
В обычном календаре начало каждого месяца было приурочено к новолунию. Смена сезонов не зависела от лунных фаз. Светит ли на небе круглый лик полной Луны или едва заметен узкий серп, 23 декабря начинается сезон дунчжи (зимнее солнцестояние). И всем крестьянам было известно, что через восемьдесят один день наступит весна — пора приступать к полевым работам.
Но как вести долгий счет дням? Для этого во многих деревнях рисовали девять цветков по девяти лепестков в каждом и, начиная с первого дня дунчжи, ежедневно раскрашивали по одному лепестку такого самодельного календаря.
Еще и теперь китайские крестьяне пользуются очень удобным делением года на двадцать четыре цзеци, но начало каждого сезона указывается в календарях по астрономическим данным. И в долгие зимние вечера в деревнях можно услышать старинную веселую песенку «О девяти девятках» — восьмидесяти одном дне, отделяющем начало зимы от весеннего пробуждения природы.
До наших дней сохранилась в Китае и другая древняя мера времени.
В недавнем прошлом, если спрашивали китайца: «Сколько вам лет?», то получали совсем неожиданный ответ, например: «Я родился в год обезьяны». Не сразу разберешься, что это значит, — придется начать издалека.
В Древнем Китае месяц состоял из трех сюнь — десятидневок[14] а позже — из четырех частей. Эти четвертушки не были искусственной мерой времени, как вавилонская (и нынешняя) неделя, рожденная суеверным почитанием священной семерки. Китайские «недели» были согласованы с лунными фазами. Но и такая неудобная мера времени — то семь суток, то восемь — была вновь заменена прежними десятидневками.
Каждый из десяти дней обозначался своим иероглифом в десятеричном цикле. Все эти циклические знаки назывались «Небесными пнями» и следовали один за другим в таком порядке:
цзя, и, бин, дин, у, цзи, гэн, синь, жэнь, гуй.
И месяцы также имели свои иероглифы, но уже из другого, двенадцатеричного цикла — «Земных ветвей».
К каждой из них было прикреплено название животного. И вот что получилось:
Особенно интересно, что «Небесные пни» в сочетании с «Земными ветвями» служили для своеобразного летосчисления. Оба цикла были объединены в «Таблице циклических знаков», охватывающей шестьдесят лет. Как видите, каждому году отведена своя клетка.
Первый год помещается на скрещении первого вертикального столбца с горизонтальной строкой и называется «годом цзя-цзы», или годом мыши. Сорок седьмой год ищите в седьмом вертикальном столбце. Это — «год гэн-сюй» — собаки. Последний, шестидесятый, «год гуй-хай», или свиньи, завершает один круг, а следующий вновь начинается «годом мыши».
Теперь вы сами найдете ключ к странному ответу китайца: «Я родился в год обезьяны». Взгляните на таблицу и увидите, что годом обезьяны может быть девятый, двадцать первый, тридцать третий, сорок пятый или пятьдесят седьмой год цикла. А в каком именно году родился человек, нетрудно догадаться по его облику.[15]
«Загадочный» ответ нам кажется слишком сложным — не справляться же каждый раз по «Таблице циклических знаков». Но для китайцев эти знаки привычны, как таблица умножения: ими пользуются ежедневно, когда говорят о времени суток.
В Древнем Китае сутки состояли из двенадцати двойных часов. И до сих пор знак цзы обозначает время от 23 до 1 часа, чоу — от 1 до 3 часов, хай — от 21 до 23 часов. Чтобы точнее указать, который час, к этим знакам добавляют «чу» для первой половины и «чжэн» для второй половины двойного часа.
Любопытно, что теми же знаками «Земных ветвей» отмечались различные направления по компасу. Далекие предшественники этого прибора, «указатели юга», были впервые в мире изобретены китайцами еще до начала нашей эры. Север на старинных компасах обозначался знаком цзы, юг — у, восток — мао, запад — ю.
Много сказок и легенд сложено о «Земных ветвях» и «Небесных пнях». Шестидесятилетний счет годов будто бы введен больше пяти с половиной тысяч лет назад. Однако началом китайской эры летосчисления обычно считают год 2397-й до нашей эры. Вот уж действительно седая древность!
Полвека назад, в октябре 1911 года — то был год синь-хай, — началось народное восстание в Китае. Синьхайская революция низвергла последнюю из многочисленных царских династий и провозгласила республику.
Пришел конец богдыханам, как называли монголы китайских императоров, и их подобострастно льстивым слугам — мандаринам. Страна вступила на путь освобождения от феодальных пережитков и унизительных обычаев: мужчины остригли длинные косы, которые должны были носить в знак рабской верности царям, маленьким китаянкам перестали с детства уродовать ступни.
Революция разрушила стену, отгородившую великую страну на многие века от мировой культуры. В Китае был принят общеевропейский календарь и новое летосчисление — со дня основания республики: 1912 год был первым, 1913 — вторым, 1948 — тридцать седьмым годом республики.
Но действительное приобщение к мировой культуре началось в Китае в 1949 году, когда была создана Китайская Народная Республика и наступила эпоха социалистических преобразований.
С 1949 года в Китае введено летосчисление от начала нашей эры. Однако и до сих пор некоторые газеты кроме общепринятой даты указывают годы по древнему шестидесятилетнему кругу: нынешний год, 1962-й — это «год жэнь-инь» — тигра.
Шестидесятилетний круг у китайцев заимствовали монголы, японцы и другие народы Азии. Это летосчисление позволяет ученым уточнять даты многих исторических событий и астрономических дат. Большую помощь науке оказывает и китайская девятнадцатилетка.
Такой же девятнадцатилетний цикл был принят и в древнегреческом календаре.
Кто не слыхал о горе Олимп, штаб-квартире многочисленных богов Древней Греции? Они заведовали всеми силами природы: грозами, бурями, плодородием земли, землетрясениями. Были свои боги и в подводных глубинах и на небесных светилах, чуть ли не в каждом деревце и ручейке обитал дух.
Боги радовались своим успехам и скорбели о неудачах, любили и страдали, спорили и враждовали друг с другом, в раздорах не гнушались вероломства, в склоках не брезгали мелкими плутнями и надувательством. Иной раз, бездумно предаваясь страстям своим и настроениям, они были злы и коварны или добры и самоотверженны. Словом, ничто человеческое не было им чуждо, ибо люди создавали богов по своему образу и подобию.
Одной только добродетели не хватало богам — бескорыстия. Их можно было задобрить, подкупить, и добрее всего они относились к тем, кто угождал им ценными дарами и жертвоприношениями. К этому богов издревле приучили жрецы: чем больше даров в храме, тем лучше живется священнослужителям.
Самым важным, всеведущим и всемогущим владыкой богов и людей был громовержец Зевс. Главное святилище его находилось в городе Олимпии. На центральной площади Альтис возвышался беломраморный многоколонный храм, где на троне восседал сам громовержец. Гигантская, высотой с пятиэтажный дом, статуя бога, покрытая пластинками из чеканного золота и полированной слоновой кости, была изваяна в V веке до нашей эры величайшим греческим скульптором Фидием и считалась прекраснейшим из семи чудес древнего мира. Недаром говорили тогда: «Самое большое несчастье — умереть, не увидев статуи Зевса Олимпийского».[16]
По преданию, сын Зевса от смертной женщины, герой-полубог Геркулес учредил во славу отца своего Олимпийские игры. Празднества начинались торжественным шествием в священную рощу Альтис к знаменитому храму и продолжались пять дней. На эти дни, где бы ни были в Греции военные действия, обязательно заключалось перемирие.
Со всех концов страны съезжались в Олимпию лучшие спортсмены-юноши. Как ни преклонялись греки перед прекрасными своими богинями, женщины — о, вековая несправедливость! — не смели участвовать в состязаниях и даже под страхом смерти смотреть на них.
Молодые греки соревновались в беге, борьбе, прыжках с гирями, метании диска, бросании копья, гонках на колесницах, запряженных четверкой лошадей. На олимпиадах писатели, поэты, философы читали свои произведения, художники и скульпторы выставляли картины и статуи, ораторы блистали красноречием.
Победителей олимпиоников, отмеченных высшей наградой — венком из ветвей священной маслины, с триумфом встречали в родном городе, а их статуи устанавливали в роще Альтис вдоль пути следования процессии к храму Зевса.
