Ознакомительная версия.
На протяжении ряда лет в отечественной науке считалось, что древнейшая община либо носит рабовладельческий характер, либо, по крайней мере, служит фундаментом для рабовладельческой цивилизации. Несколько лет тому назад в «Вестнике древней истории» появилась статья двух известных историков-востоковедов И. М. Дьяконова и В. А. Якобсона[75]. Статья эта в самом сжатом виде содержит результаты многолетних исследований обоих авторов, по крайней мере с конца 50-х годов XX столетия[76]. На базе этих взглядов сложилось целое направление в отечественной исторической науке, получившее наименование «школа И. М. Дьяконова», занявшее одну из ведущих позиций в изучении истории Древнего Востока (особенно Ближнего Востока) в последние десятилетия[77].
Основная идея авторов статьи сводилась к отрицанию рабовладельческого характера древнейших классовых обществ и предложению ввести иной классифицирующий признак. Они пишут: «Оба автора этой статьи в последних своих работах пришли к выводу, что это общество следует именовать древним гражданским обществом, поскольку именно полноправные граждане были его главным сословием, как в античных полисах, так и в царствах Востока. <…> Конец древнего общества связан не с гибелью рабства (оно, как известно, сохранилось до наших дней, а ведущей экономической роли не играло почти никогда), а с гибелью свободы и уничтожением сословия полноправных (фактически же привилегированных) граждан, а также центров древнего гражданства – древних городов»[78].
Итак, гражданский характер древнего общества предлагается признать его важнейшим признаком, а основной формой существования этого общества, по утверждению авторов концепции, является гражданская община.
Авторы статьи утверждают: «Наполовину в шутку, а значит, наполовину всерьез, можно даже указать год конца древности в Римской империи – 212 г. н. э., когда император Каракалла своим эдиктом даровал гражданские права всем свободным жителям империи. С этого момента гражданство перестало быть привилегией, превратившись в подданство»[79].
Схема соблазнительная, но, к сожалению, не свободная от слабых и уязвимых мест. И слабости эти не позволяют безоговорочно согласиться с целым рядом утверждений, как самих уважаемых авторов, так и их сторонников.
Прежде всего, смущает утверждение о столь длительном существовании в странах Востока гражданской общины. Возникшая в глубокой древности, уже в III тысячелетии до н. э., она существует, по утверждению авторов схемы, до III столетия н. э. Сам собой напрашивается вопрос: почему современники этого явления его «не заметили» и не попытались теоретически осмыслить? Можно, правда, указать, что в силу некоторых причин в странах Древнего Востока (за исключением разве что Китая) историческая наука в течение долгого времени не получала развития и лишь позднее стала развиваться под греческим влиянием. Однако явления того времени могли изучаться не только исторической наукой, но и, например, философией, получившей значительное развитие в ряде древних обществ. Наконец, странным должно показаться и то, что сами греки, теоретически разрабатывавшие теорию общинного государства-полиса, «проглядели» такую гражданскую общину на Востоке, где они не позднее VII века до н. э. имели теснейшие связи с Лидией, Египтом и Финикией. Тем не менее, они нигде не говорят о гражданских общинах в этих странах, зато именно грекам школа Витфогеля обязана идеей существования так называемого восточного деспотизма и поголовного рабства в государствах Древнего Востока[80].
Разумеется, греки по политическим мотивам, например из чувства национального превосходства (сформировавшегося в ходе греко-персидских войн), могли намеренно «не замечать» какие-то явления у своих соседей. Но тогда необходимо, чтобы ученые, открывшие миру «гражданскую общину» в странах Востока, объяснили причины такого странного поведения греков до V столетия до н. э., когда для такого превосходства не было никаких оснований. Кроме того, вспомнив о неоднозначном характере греко-персидских отношений в конце V–IV вв. до н. э., можно было бы ожидать хотя бы от отдельных греческих авторов более объективного отношения к странам Востока вообще и к Персии в частности. Упоминания о гражданской общине у этих народов, несомненно, должны были найти отражение в трудах исследователей, если, конечно, она действительно там существовала. Но ничего подобного в источниках не обнаруживается. Наконец, представляется также несомненным, что современным исследователям, сделавшим столь поразительное открытие, надлежит максимально четко разъяснить содержание ключевого, по их мнению, понятия гражданской общины.
Однако основоположники «школы Дьяконова» ограничиваются не вполне ясными объяснениями. Так, в докладе, прочитанном в 1962 г., И. М. Дьяконов утверждал: «Община может являться гражданским коллективом, обеспечивающим права своих членов, – прежде всего, права на участие в управлении общиной, на взаимопомощь и на владение землей. Быть может, именно этот аспект общины является самым важным. Объединение людей для взаимопомощи существовало задолго до начала землепользования и продолжало существовать и после прекращения общинной собственности на землю, – до тех пор, пока существовало мелкое свободное натуральное производство; постепенно это объединение принимало характер политической организации. Поэтому необходимым условием членства в общине является исполнение обязанностей общинника в виде участия в общественных работах и повинностях, в уплате налогов и т. п. Исполнение этих обязанностей обеспечивает общиннику право на участие в общинном владении землей, а позже – на надел из общинной земли. Нередко обладание наделом и членство в общине становятся столь неразрывно связанными, что утеря надела означает и утерю гражданских прав»[81].
В приведенном высказывании содержится фактически три различных тезиса. Во-первых, сформировавшаяся община однозначно трактуется как община гражданская, что представляется как уже доказанный (не понятно только кем) факт. (Позднее, уже в 1984 г., В. А. Якобсон также говорил как об общепринятом факте: «Общество самоопределяется объективно как коллектив граждан, окончательно и бесповоротно совершает переход от первобытнообщинного строя к классовому».[82]) Во-вторых, понятие гражданской общины вполне справедливо связывается с гражданством и гражданскими правами. В-третьих, отмечается, что гражданская община является коллективом землевладельцев, скорее даже, земельных собственников.
Внешне сочетание этих тезисов может показаться простым и логичным. Обладание земельной собственностью порождает определенные права у члена коллектива собственников. Создается же подобный коллектив в целях обеспечения солидарности собственников, позволяющей лучше защитить их собственнические права. С этими утверждениями спорить бессмысленно. Но вот дальнейшие утверждения вызывают сомнение. Не ясно, почему земельный собственник – член общины собственников однозначно именуется гражданином? Иначе вопрос можно сформулировать так: порождает ли право собственности на землю в такой общине соответствующий статус гражданина?
Уральская последовательница И. М. Дьяконова Н. Ф. Шилюк более определенно высказывается по этому вопросу: «В период раннего рабовладельческого общества возникает государство типа гражданской общины. Гражданская община – это политическая организация коллектива земельных собственников (разрядка наша. – Т. Е.). В разных регионах и в различные периоды истории рабовладельческого общества гражданская община существовала во множестве вариантов, она могла быть самостоятельным государством, могла входить как автономная административно-территориальная организация в систему более крупного государства, но всегда ее отличительными чертами были: верховная собственность на землю; собственные органы управления, обладавшие судебными функциями; объединение в общинной организации крупных земельных собственников, чьи хозяйства основаны на эксплуатируемом труде, и мелких земельных собственников, чьи хозяйства основаны на личном труде. Первые – это общинная знать, традиционно именуемая “великие” или “большие”, вторые – рядовые общинники, которых обычно называли “малые” или “маленькие”.
Государство возникает в форме гражданской общины, так как в период появления классов не существует какого-либо аппарата, способного выполнять функции принуждения. Эту функцию осуществляет общинная организация, в целом противостоя эксплуатируемому производителю и защищая интересы входящих в нее земельных собственников. Но тем самым община превращается в политическую организацию, т. е. в государство»[83].
Ознакомительная версия.
