Но копавшие не слышали его предостережений. Я дернул Николая Викторовича за рукав ковбойки.
— Археология не выносит варварства! — по-настоящему рассердился Аркадий Данилович. — Копайте сугубо осторожно, землю выбрасывайте только сюда, а вы все, — подскочил он к нам, — тщательно перебирайте отвалы руками, не пропустите самую малую черепушку, самую крохотную заржавленную железину. Перебранную землю откидывайте в сторону.
Мы сели на корточки и в ожидании находок погрузили свои пальцы в рыхлую землю. Найдем или не найдем? Найдем или не найдем?
Галя робко подала что-то Аркадию Даниловичу.
— Вот, уже найдено! Подойдите все сюда! Черепок от горшка двенадцатого века! — торжественно провозгласил он.
Мы вскочили и с благоговением стали разглядывать грязный и темный плоский камешек, который держала на ладони сияющая Галя.
— Видите, — объяснял Аркадий Данилович, — черепок очень ровный, значит, горшок выделан на гончарном круге. Глиняная посуда до двенадцатого столетия в этих краях лепилась руками; следовательно, более древние черепки никогда не могли получиться столь ровными. — Аркадий Данилович безжалостно разломал Галину находку пополам. — Смотрите, ясно видны три слоя: по краям — два светлых, по середине — более темный с песком. Значит, горшки обжигались в маленьких печах, поэтому обжиг получился неравномерный.
— Где три слоя? Пустите меня вперед, — расталкивала всех вечно опаздывавшая Лариса Примерная. — Я прежде вас должна посмотреть.
Ее остро отточенный карандаш быстро-быстро забегал по блокноту.
— А можно нам… для нашего школьного музея? — спросил с дрожью в голосе Миша. Его круглые черные глаза выразительно взглянули на Аркадия Даниловича.
— Ну конечно, только вам. Все, что найдете, — только для вашего собрания древностей. Если попадется что-нибудь уж очень выдающееся, ну, тогда я попрошу для нашего Суздальского, — ласково улыбнулся сквозь очки Аркадий Данилович.
То один, то другой подносили новые найденные черепки.
Аркадий Данилович их тут же определял: двенадцатый век, а этот — шестнадцатый, видите — однослойный, обожженный равномерно в большой печи.
— Посмотрите мой! Мой самый красивый! — подошла, ликуя, Лариса Примерная.
— Да, с глазурью, обливной. — Хитринки загорелись в глазах Аркадия Даниловича, и вдруг он размахнулся и швырнул черепок в самый бурьян.
— Надо же! — обиженно дернула плечами Лариса.
— Бабушка вчера горшок разбила, — равнодушно бросил Аркадий Данилович и нагнулся над свежей ямой. — Довольно копать глубже, смотрите — культурный слой прошли, показался песок. Копайте в стороны.
Перебирая руками выброшенную землю, мы нашли еще несколько черепков и двенадцатого, и шестнадцатого веков, и тех, что «бабушка вчера разбила», нашли два заржавленных старинных гвоздя, кованных от руки в кузницах. Миша успел набрать для школьного музея целый мешочек находок.
— А вы знаете, ребята, где копали? В монастырской помойке. Семьсот лет подряд сюда монашки мусор таскали да ушаты выливали. Но, увы! Монашкам грамота не больно требовалась. Ни одного берестяного листочка вы не нашли, а жаль. Я давненько эту помойку высматривал, все искал случая покопать. Ну, товарищи, извините, мне надо еще проверить, как мои каменщики в городе работают. А сейчас вы идите в наш музей.
— Большое вам спасибо! Спасибо вам! Спа-си-бо!
* * *
В музее мы узнали, что древний Суздаль был известен не только своей славной историей и луковицами церквей, но и великолепным, самым лучшим в мире огородным луком. Нам показали золотые, как маковки церквей, луковицы величиною с кулак.
После музея и обеда мы пошли просто погулять по улицам.
Суздаль жил такой же рабочей, деловой жизнью, как все небольшие советские города. И вывески на домах были самые обычные: «Раймаг» и «Сберкасса», «Чайная» и «Школа», «Райисполком» и «Почта». Мимо нас проехали три машины с лесом, колхозные девушки сидели в кузове на бревнах и пели песенки. За углом юноши в запачканных спецовках красили здание школы золотой, как луковицы, краской и о чем-то смеялись. В магазины входили и выходили покупатели; позванивая, проносились велосипедисты; мальчишки, оживленно переговариваясь, бежали с удочками на рыбную ловлю; гуси чванливо вышагивали наперерез затормозившему автобусу.
В интернате хозяйка нам сказала, что заходил Аркадий Данилович и, не застав нас дома, попросил срочно прийти к нему на квартиру по важному делу.
Приход такого занятого человека всех нас очень удивил. Забыв об усталости, мы сейчас же отправились его искать.
К шатровой кремлевской колокольне прилепился старинный, розовый, с выпуклыми наличниками, небольшой каменный двухэтажный домик, где жил археолог. Мы расположились в тени деревьев на травке. Наш посол, Миша, один поднялся по наружной лестнице прямо на второй этаж и осторожно постучал в дверку.
Аркадий Данилович быстро спустился к нам, лицо его заметно потускнело и потемнело. Да, за свой насыщенный рабочий день он, конечно, сильно утомился; сейчас посидеть бы ему в кресле, почитать бы книгу или газету, а не с изыскателями беседовать.
— Вот что, дорогие товарищи, — начал он. — Я вспомнил, что видел еще до войны в Ростовском музее написанные от руки сочинения некоего крестьянина Артынова, жившего в прошлом столетии. Тридцать толстенных томов не поленился исписать этот любопытнейший самоучка; так вот, в одном из томов, помнится мне, есть упоминание о книгах на бересте. То ли сам Артынов те книги видел, то ли говорил ему о них известный собиратель книг и древних рукописей ростовский купец Хлебников? Простите, пожалуйста, позабыл.
— Позвольте! — воскликнул Николай Викторович. — Вы сейчас упомянули о собрании книг ростовского купца Хлебникова.
— Хлебниковская библиотека сгорела задолго до революции, — сказал Аркадий Данилович.
— Да ведь мы вчера видели у одного деда книгу из этого собрания, — настаивал Николай Викторович.
— И она обгорела, — робко добавила Галя.
— Дедушка хочет ее подарить вашему музею, — вставил Миша.
— Ох, дорогие товарищи, вы что-то напутали. Повторяю, собрание Хлебникова сгорело дотла, — ответил Аркадий Данилович и устало закрыл глаза.
Конечно, это было настоящее безобразие — спорить с таким утомленным человеком. Успеем узнать о купце Хлебникове в Ростовском музее. Пора было прощаться и уходить.
— Да! Не хотите ли, я вас немножко подброшу? — неожиданно предложил Аркадий Данилович. — Завтра в шесть утра я посылаю машину в Гаврилов посад. Ваш маршрут идет на Юрьев-Польский, вы попадете на двадцать пять километров правее. Ну, а потом через Юрьев доберетесь до Ростова.
На машинах туристам, как известно, не положено кататься, но зато…
— Хотим! Хотим! — особенно рьяно закричали девочки.
От всей души поблагодарили мы этого очень хорошего и отзывчивого ребячьего друга и распрощались с ним.
* * *
Проснулись мы не в пять, а в четыре утра от пронзительного крика мерзких грачат. Миша успел приспособить для них специальный ящичек с ручкой и с дырками и поставил самодельную клетку в угол нашей комнаты, Николай Викторович приподнял голову с подушки:
— Миша, если ты сейчас же их не выкинешь, то…
Но я так и не узнал, чем грозило это «то». Миша вместе с ящиком стремглав выскочил из комнаты.
Заснуть уже никто не смог. Мы встали, наскоро позавтракали, вскинули рюкзаки за плечи и вышли на большую и пустынную главную площадь города.
Грузовик оказался с крытым брезентом верхом, с лавками по краям. Все расселись, в середку уложили рюкзаки; мы поехали.
Я устроился сзади. Хотелось взглянуть на Суздаль еще раз.
Машина затряслась по камням мостовой.
И вот уже мы за городом, и я гляжу во все глаза на удаляющийся Суздаль. Там, на горе, вдоль берега Каменки, над домами, над зеленью садов вперемежку с мачтами телевизоров видны колокольни и луковицы многих церквей.
Теперь я понял, почему старый коммунист Аркадий Данилович Курганов так печется и заботится о ремонте и реставрации памятников прошлого. Ну, разрушится какая-нибудь церквушка, притом не имеющая архитектурной ценности; можно бы снести ее, разобрать на кирпичи… Но Суздаль-то ведь славен не отдельными творениями древнего зодчества, а всем своим неповторимым созвездием полсотни церквей и многих башен.
Все равно как в букете: вытащить несколько цветков, хоть самых невзрачных, — и букет поблекнет и потеряет свою прелесть. Пожалуй, несколько таких городов-музеев нужны. Пусть туристы, юные и взрослые, приезжают и приходят сюда: здесь они научатся любить старину и гордиться славными творениями и подвигами своих предков.
