— Нет, нет, милейший Пенн, — после минутного раздумья отвечал король, — если хотите знать мое пожелание, мне было бы приятнее, чтобы эти земли получили имя их хозяина. Пусть будет просто — земля Пенна или любое другое название, в котором ваше имя должно быть непременно представлено.
В данном случае довольно легкомысленный Карл II, у которого на уме были одни развлечения и удовольствия, проявил известную мудрость. Благоволение, проявленное им по отношению к Пенну, открывало возможность в случае нужды получения новых кредитов на наиболее благоприятных для него условиях.
— Ваше величество переполняет чашу благодеяний, доставшуюся на долю вашего недостойного слуги, — скромно отвечал Пенн, в душе, однако, польщенный королевскими словами. — Как я слышал, ваше величество, земли, перешедшие в мою собственность, богаты лесами. Пусть в таком случае отныне они носят имя Пенсильвании, если, конечно, так будет угодно вашему величеству.
— Безусловно мне будет это угодно, любезный Пенн, — быстро согласился Карл, довольный прежде всего тем, что аудиенция подходит к концу и он наконец сможет вскоре отдаться любимому развлечению. — Поезжайте в ваши новые владения, сударь, и богатейте, богатейте, чтобы в случае необходимости я смог занять у вас большую сумму, чем у вашего отца.
Весело смеясь собственной шутке, король поднялся с кресла и, мгновенно забыв о существовании Пенна, который тем временем, низко кланяясь, покидал его кабинет, нетерпеливо сказал:
— А теперь на коней, Бекингем, и к черту все дела!
* * *
Примерно при таких обстоятельствах получили свое нынешнее название обширные земли в Северной Америке, лежащие к западу от реки Делавэр, отданные английским королем Карлом II в 1661 году Вильяму Пенну в счет погашения долга в сумме 16 тысяч стерлингов. Предложенное Пенном название, вернее вторая его часть, — Sylvania — в переводе означает лесной край, в целом же получился лесной край Пенна (Пенсильвания).
Ныне имя Пенсильвания носит один из штатов, расположенных на востоке Соединенных Штатов Америки.
Более чем за десять лет до первого плавания португальца Кабраля, положившего начало вторичному открытию Азорских островов, в 1419 году два его соотечественника, Триштан Тейшейра и Жуан Сарку получили приказ от принца Генриха Мореплавателя совершить плавание до мыса Бохадор, крайней южной точки на атлантическом побережье Африки, которого достигали в тот период португальские корабли.
Этот мыс, вдаваясь глубоко в море, был окружен многочисленными рифами. Океан бурлил вокруг них, являя собою грозную и, казалось, непреодолимую преграду, за которую в течение долгого времени не решались проникнуть моряки.
В пути судно Тейшейры и Сарку было застигнуто штормом, который отнес его далеко на запад, в неизвестные им просторы океана.
Когда буря стала стихать и горизонт несколько прояснился, португальцы неожиданно увидели небольшой остров, сплошь поросший лесом.
Мореплаватели обследовали новую землю. Остров оказался необитаемым, но среди пород деревьев, произраставших на нем, они обнаружили драконово[34] дерево, представлявшее большую ценность.
Оправившись от бури, изрядно потрепавшей их корабль, португальцы пустились в обратный путь, торопясь сообщить принцу Генриху о своем открытии.
Генрих Мореплаватель воспринял это известие с радостью, но без особого удивления. Ему было известно, что в середине прошлого, XIV, века итальянцы, выходившие на своих судах в Атлантический океан, обнаружили какой-то сильно залесенный остров и дали ему наименование Леньяме (по-итальянски — лес).
Желая удостовериться в том, что открытия итальянцев и его дворян относятся к одному и тому же острову, принц вторично отправил Тейшейру и Сарку в плавание. Экспедиция увенчалась полным успехом, и португальцы нашли еще один остров, расположенный к юго-западу от первого. Он оказался больше, а во всем остальном ничем не отличался от посещенного ими в прошлом году, был также лесист и необитаем.
Когда путешественники возвратились на родину с новым известием, принц Генрих, удовлетворенный результатами их плавания, решил наградить руководителей экспедиции и отдал им вновь открытый остров в феодальное владение.
По аналогии с итальянским названием он присвоил острову имя Мадейра (по-португальски — лес).
Счастливые обладатели обширных земель вновь отправились на дарованный им остров, на этот раз с целью его колонизации.
Первым их шагом был выбор места для поселения. Когда наконец участок был облюбован, португальцы решили очистить его от растительности. Для этого они подожгли лес, рассудив, что лучшего и быстрейшего способа освободить необходимое для застройки место не придумаешь.
Но результат оказался плачевным.
Вызвав к жизни огненную стихию, колонисты были не в силах совладать с нею. Пламя, перебрасываясь с дерева на дерево, охватывало все большее и большее количество деревьев. Лесной пожар ширился с неимоверной быстротой. В конце концов весь остров запылал, как огромный смоляной факел.
Долго бушевал огонь, и, когда он наконец унялся, от пышных лесных богатств острова не осталось и следа.
* * *
Такова наиболее распространенная версия происхождения названия острова Мадейра.
Но существует и другое предположение, которое исходит из совершенно противоположных предпосылок. Согласно второй версии, остров, именуемый сейчас Мадейра, был и тогда, когда его открыли, безлесным, отчасти потому, что на нем обитало множество коз, которые поедали все зеленые побеги. Подтверждением последнему служит название, данное ему арабами, — Al-Aghnam, что означает в переводе — мелкий скот.
Вероятно, итальянцы, которым было известно это арабское название острова, ошибочно восприняли его, как Legname (Леньяме — лес), а за ними вслед повторили на своем языке это название португальцы.
Португальская эскадра под командованием адмирала Аффонсу д’Албукерки[35], плавно покачиваясь на волнах, двигалась к Ормузскому проливу[36].
Арабский лоцман, находившийся на флагманском корабле, указывал наиболее короткий и безопасный путь.
Адмирал и офицеры стояли на палубе неподалеку от лоцмана и с нетерпением ожидали появления аравийского берега.
Ровный и свежий ветер увлекал корабли к намеченной цели, солнце ярко светило с безоблачного лазурного неба. Поверхность океана поблескивала под его лучами, отливая чуть красноватым цветом.
Необычный красноватый оттенок воды заинтересовал адмирала, и он обратился к переводчику:
— Спроси у него, — он указал пальцем на лоцмана, — почему здесь такой необыкновенный цвет воды. Мы это видим впервые.
Пока переводчик объяснял арабу вопрос адмирала, священник, стоявший в группе офицеров, приблизился к Албукерки и, поклонившись, сказал:
— Я слышал ваш вопрос, сеньор адмирал, и спешу напомнить, что еще древние называли это море красным, пораженные его необычным цветом. Правда, у них в ходу было и другое название, Маге Erythraeum — Эритрейское море. Объяснение этого названия пытались дать еще флотоводцы Александра Великого Неарх и Онезикирит. Они ссылались на восточное сказание о царе Эритрасе, будто бы похороненном на одном из островов этого моря. Легенда повествует, что на этом острове был воздвигнут надгробный памятник царю Эритрасу, а океан получил его имя…
— Ваши познания делают вам честь, благочестивый отец, — прервал его Албукерки, — но послушаем, что скажет нам этот сын аллаха.
— Араб говорит, ваша милость, — вступил в разговор переводчик, заметив нетерпеливый взгляд адмирала в его сторону, — что он уже много лет плавает в этих водах и много раз слышал от других своих собратьев по промыслу, да и сам считает, что красноватый цвет воды объясняется поднятием со дна красного ила во время приливов и отливов.
Албукерки задумчиво покрутил усы, с сомнением кинув взор на плещущиеся вокруг корабля волны.
— Мне довелось слышать от спутников Васко да Гамы, сеньор адмирал, — снова вмешался священник, — еще и другое объяснение. Они высказывали предположение, что красноватый цвет моря происходит от красной пыли, приносимой сюда ветром из пустынь Аравии, а также и оттого, что прибрежные скалы имеют характерный красноватый оттенок.
Адмирал одобрительно кивнул головой и приказал переводчику спросить у лоцмана, что тот думает об этом.
Араб с невозмутимым видом выслушал переводчика и, пожав плечами, коснулся рукой лба и груди и поднял глаза кверху:
— Одному аллаху это ведомо. Он творит, он и уничтожает!
Выслушав этот маловразумительный, но, по всей видимости, окончательный ответ моряка араба, Албукерки усмехнулся и, обращаясь к окружавшим его офицерам, заметил:
