Подобных примеров немало. Энтузиасты из Всесоюзной студии грамзаписи «воскресили» прекрасное пение Собинова, Неждановой. В ряде случаев плохонькие аккомпанирующие ансамбли уступили место превосходно звучащему оркестру. Кстати сказать, отделение солиста от оркестрового сопровождения практикуют и в новых записях: сперва записывается «белый солист» (голос без оркестра), потом—оркестровая партия, затем звукорежиссер совмещает обе записи, как бы «подкрашивает» голос оркестром. И можно ручаться, что нигде не будет расхождения, нигде голос не потонет в грохоте литавр, не заслонится чересчур резкими трубами.
Может один пианист сыграть пьесу для восьми роялей?
В наш просвещенный век может.
Более того: ему понадобится для этого всего одна пара рук, один-единственный рояль. Ну, и, кроме того, три хороших магнитофона.
Вы играете перед микрофоном партию первого рояля. Включен первый магнитофон, и музыка записывается на пленку. Потом вы надеваете наушники, слушаете записанное и подыгрываете второй партией, которую тут же записываете на второй магнитофон. Затем с помощью третьего магнитофона обе партии совмещаются, к «смеси» добавляется третья партия, таким же способом — четвертая, пятая и т. д.
Подобные «самоналожения» требуют, конечно, времени, но иногда очень полезны. Скажем, изобретатель сделал новый электромузыкальный инструмент и проверяет, как звучит мнимый ансамбль из десятка точно таких же.
Обладая сверхъестественным терпением и достаточным умением играть на разных инструментах, вы с помощью трех магнитофонов станете «человеком-оркестром». Фантазия эта ничуть не фантастична. Для ее свершения сконструированы даже особые комбинированные магнитофоны, в которых запись ведут последовательно на восемь и даже на четырнадцать и больше дорожек одной пленки, а затем прослушивают одновременно. С таким аппаратом работать полегче, хоть тоже нужна поистине немецкая аккуратность (недаром и построили первый такой аппарат немцы).
А какие любопытные возможности тут скрыты для экспериментов с вокальной музыкой! Один человек может спеть песню хором. Вообразите, как звучала бы капелла, составленная из сотни Галли Курчи! Правда, тут мы, пожалуй, хватили через край. На приготовление даже трехминутной песни знаменитой певице потребовалось бы петь 50 часов. Вряд ли на такое пошел бы кто-нибудь из мало-мальски известных вокалистов. Но монтаж дуэтов, трио, квартетов, а то и секстетов и октетов, украшенных к тому же оркестром, вполне реален. Первые пробы уже сделаны, и не только экспериментальные. Има Сумак, например, в некоторых своих вещах, запомнившихся и полюбившихся публике, подпевает Име Сумак, поет дуэтом сама с собой.
Недалеко от лесной опушки вы предаетесь детскому развлечению: слушаете эхо. «Ого-го!»—кричите вдаль и скоро получаете тихий дразнящий ответ. Почему так получается, понятно: стена леса отразила звуковые волны, отправила их обратно, к вам вернулся ваш же голос. Особенно хорошо эхо в горах: отвесные скалы почти не поглощают звука, отзвуки приходят громкие и отчетливые.
А в комнате бывает эхо?
Всякий знает, как гулко отдается песня в пустом зале — совсем не то, что в открытом поле. Эта гулкость и есть, если не «комнатное эхо», то нечто на него похожее, — явление, которое акустики называют «реверберацией». Стены, потолок, пол тут близко, звуковые отражения приходят быстро, поэтому повторений слова или фразы не получается, а выходит как бы размазывание звуков, их наложение друг на друга.
В разных помещениях реверберация неодинакова. Кое-где она мешает музыкантам, певцам, ораторам, в других местах наоборот — помогает. На открытии одного заграничного университета ректор поднялся на кафедру, начал торжественную речь и... замолк в недоумении. Никакой речи не вышло, невозможно было разобрать ни единого слова, сказанного оратором! Оказывается, актовый зал был спроектирован инженером, ничего не смыслившим в архитектурной акустике. Многократное «комнатное эхо» вышло слишком сильным, звуки в зале мгновенно обрастали нагромождениями отзвуков, сами себя заглушали.
Но есть помещения с идеальной реверберацией — например, Колонный зал Дома союзов в Москве. Тут голос словно подхватывается воздухом, обогащается, делается полным и насыщенным. Секрет — в архитектурном убранстве. Благотворную роль играют колонны, их размеры, расположение, вместе с удачным (и, видимо, получившимся случайно) размещением других элементов зала.
Современные архитекторы знают, как устроить помещения, в которых слышно великолепно. В них делаются ребристые1 потолки, выступы, колонны; перед строительством ведутся расчеты, ювелирные исследования на моделях. Особенно тщательно готовятся радиостудии и студии звукозаписи. Дело это очень тонкое.
Оказывается, для речи и музыки требуются неодинаковые помещения. Более того: для музыки разных характеров — особые. Короче говоря, если точно следовать советам знатоков архитектурной акустики, то для высококачественной звукозаписи придется невероятно усложнять студийное хозяйство — строить отдельные студии для оркестров, хоров, пианистов, скрипачей, певцов. Нелепость, не правда ли?
К счастью, нашелся очень простой и эффективный способ обхода всех этих трудностей. У нас в стране он разработан во Всесоюзном институте звукозаписи по идее инженера Георгия Александровича Гольдберга.
Оператор ставит на магнитофон запись романса Глинки «Уснули голубые...» Исполнитель — Зара Долуханова. Ласковая, задушевная мелодия льется просторно и вольно, будто голос певицы записан не в студии, а где-то на притихшем вечернем берегу реки. Но вот звуковая обстановка меняется — певица словно входит в высокий каменный грот. Слова романса гулко отдаются в сводах, звук медленно удаляется, разносясь в лабиринте пещеры. А потом снова вырывается наружу, становится открытым и светлым.
Вы думаете, Зара Долуханова, исполняя романс, и в самом деле совершала все эти передвижения? Отнюдь нет. Она все время находилась в тщательно заглушенной студии, откуда и была сделана запись. Зато потом звукорежиссер повозился над обработкой пленки с помощью аппарата, называемого ревербератором. Наложение отзвуков, «переходы» с «улицы» в «грот» достигались простыми поворотами ручек на пульте прибора.
Ревербератор — это магнитофон, в котором пленка, склеенная в кольцо, движется по кругу, касаясь сразу нескольких головок. Первая головка — записывающая, другие — воспроизводящие, последняя — стирающая только что сделанную запись. Благодаря такому устройству каждый элемент звука записывается и тут же много раз повторяется. Аппарат можно настроить так, что каждый последующий повтор-отголосок будет слабее предыдущего. И степень этого ослабления меняют поворотом ручки. Кроме того, кольцо пленки можно продвигать быстрее и медленнее, чем регулируется частота отзвуков, то есть «расстояние» до несуществующих «стен». Вот, в сущности, и все. Можно обойтись и без кольца пленки — вместо него использовать край диска магнитофона.
Ревербератор, работающий одновременно с основным магнитофоном, заменяет громадные студии, создает иллюзию эха, раската, гула. Что-то вроде невидимых звуковых декораций!
В руках опытного звукорежиссера ревербератор буквально творит чудеса.
Несколько лет назад московское радио поставило радиоспектакль «Сказка о храбром Гонзе». По ходу действия там должна была разговаривать дорога. И «голос» ее, благодаря впервые примененной искусственной реверберации, был сделан действительно нечеловеческим — каким-то раскинувшимся вдаль, распластанным. В той же передаче женский секстет, исполнявший «Песню лесных дев», звучал словно громадный хор.
Девушка напевает нехитрый ритмический мотив. Ее маленький джазовый голосок, подчеркнутый искусственной реверберацией, сочен и выразителен. Делают и так: на эстрадной пластинке певица поет под «открытым небом», а ей вторят скрипки «из гулкого зала». В записях музыки легкого жанра этот прием («многоплановая реверберация») зарекомендовал себя неплохо. Тонко, корректно накладываются электрические отзвуки и на симфонические записи. Старая музыкальная классика обогащается новыми оттенками.
Давно ли появились в студиях ревербераторы! А сегодня звукорежиссеры недоумевают: как это они прежде без них обходились.
Человек с абстрактным именем «радиослушатель» включает приемник. Слышится музыка, которую он знает и любит. Она прекрасна и сейчас. Человек закрывает глаза, сосредоточивается. Хорошо, чудесно, но... Но все-таки не то, что в концертном зале. Там могучий и упоительный звук наваливается стеной, рвется со всех сторон. Здесь звучит только задрапированный шелком приемник. Для полного восприятия музыки этого мало, как бы ни были хороши громкоговорители. Хочется простора, раздолья, объемности звука. Хочется чувствовать перед собой эстраду — чтобы виолончели пели слева, а валторны — справа, чтобы откуда-то сверху ревел орган, — словом, чтобы создавалась полная иллюзия подлинного оркестра.
