Существенным отличием классицизма эпохи Просвещения было стремление писателей отразить жизнь в правдоподобных формах. Несмотря на сложность ситуаций, в которые попадают герои, это вполне реальные, возможные ситуации. Сложность положения героев заключается в том, что общество, окружающее их, живет не по «разумным» законам природы, а по законам надуманным, ложным. Стремясь показать идеального героя, чей разум разрушает все преграды, просветители критически изображали современную им действительность. Писатели-просветители искренне верили в торжество разума, в то, что буржуазия, чью идеологию они выражали, сумеет изменить общество и создать государство, основанное на принципах свободы, равенства и братства. Это определило оптимистичность идейного звучания просветительской литературы и некоторую искусственность в разрешении социальных конфликтов.
Джозеф Аддисон и Ричард Стиль
Сегодня трудно представить себе общественную жизнь без журналистики. Журналистов называют «четвертой властью», к их суждениям прислушиваются ученые, политики, деятели искусства. Нелегко поверить, что журналистика возникла всего триста лет назад. В самом начале XVIII века два друга, познакомившиеся еще в колледже, придумали и стали издавать в Англии первый «журнал» – «Болтун». Звали этих друзей Джозеф Аддисон и Ричард Стиль.
Вы заметили, что слово «журнал» мы взяли в кавычки? Дело в том, что «Болтун», издававшийся в 1709–1711 годах, и последовавшие за ним «Зритель», «Опекун», «Англичанин» и др. очень мало походили на современные журналы. Скорее они напоминали газеты, состоявшие часто из одной-единственной статьи или «письма». Но это были прообразы именно журналов. Дж. Аддисон и Р. Стиль отказались в своих изданиях от сообщения читателям свежих новостей, а вместо этого предложили свободное рассуждение на волнующие их темы. Они создали жанр сатирико-нравоучительного эссе (очерка). Обратите внимание на название их первого журнала. Есть свежая новость, волнующая англичан проблема или нет ничего очень важного, но каждое утро журнал приходит «поболтать» с читателем.
«Я буду публиковать каждое утро листок с размышлениями на благо современников, и если я могу сколько-нибудь способствовать развлечению или преуспеванию страны, в которой живу, то я оставлю ее, когда буду призван из нее, с тайным чувством удовлетворения, что жил недаром», – писал в первом номере «Болтуна» Дж. Аддисон. Заметьте, автор ставит рядом слова «развлечение» и «преуспевание страны». В этом и был секрет сатирико-нравоучительного эссе. О самых серьезных проблемах журналисты рассуждали весело и занимательно, а легкая беседа «ни о чем» всегда содержала в себе просветительское поучение. Так был найден ключ к формированию общественного мнения, так родилась журналистика.
Дж. Аддисон и Р. Стиль очень напоминают современных журналистов. Они не чуждались мистификации: большинство якобы полученных ими «писем» выпели из-под пера создателей журнала. Они неутомимо искали сенсационные материалы: так, Р. Стиль опубликовал эссе об оставленном на необитаемом острове моряке Александре Селькирке, и эта история вдохновила Д. Дефо на создание его знаменитого романа о Робинзоне. Иногда журналисты вступали в полемику с правительством и даже поучали министров.
Эпоха Просвещения с ее рационализмом и дидактичностью остро нуждалась в журналистике, поэтому художественные открытия Дж. Аддисона и Р. Стиля нашли горячий отклик не только в Англии, но и в других странах, где стали издаваться сатирико-нравоучительные журналы.
В России последователями английских журналистов стали выдающиеся писатели-просветители Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин и даже императрица Екатерина Великая.
Вам предстоит сейчас прочитать сатирико-нравоучительное эссе из журнала «Зритель», написанное в форме «письма в редакцию». Авторы используют прием аллегории для того, чтобы объяснить читателю свой взгляд на культурные традиции разных народов, отражающиеся в национальных языках. Они высмеивают увлечение схоластикой (обратите внимание на образ «старых чудаков-ботаников») и невежество тех, кто замыкается в рамках одной национальной культуры (создатели гербария). В то же время они отстаивают истинно просветительский взгляд на образование и культуру, предлагая читателю удивительно понятный и смелый аллегорический образ апельсинового дерева. Попробуйте сами сформулировать выводы из прочитанного эссе.
Зритель
Перевод В. Папсуева
Вторник, 2 августа, 1712 год
№ 455
Господин Зритель,
прогуливаясь на днях в одном прекрасном саду, я обратил внимание на то, насколько ухоженными и приятными на вид стали некогда дикие цветы и растения. И я – что вполне естественно – не мог не задуматься о пользе, которую приносит людям образование, и о том благе, которое несет с собой современная культура. Как много хороших своих качеств теряет разум человека без надлежащего ухода за ним и умелого его использования. Как много добродетельных порывов заглушаются сорняками, в окружении которых они вынуждены жить и страдать. Как печально, что нежные побеги умирают и не приносят никакой пользы лишь оттого, что произрастали они не на благоприятной почве. Как редко зерна нравственности дают благородные плоды, которые мы вправе от них ожидать, из-за отсутствия надлежащего сдабривания удобрениями, необходимых прививок и чуткого присмотра за первыми проявлениями жизни и нежными ростками наших наклонностей.
Подобные размышления привели меня к выводу, что после того, как человек появляется на свет, разум его как бы проходит стадии развития, свойственные растениям. У грудных младенцев разум еще спит крепким сном, и зерна его скрыты глубоко-глубоко. Лишь через некоторое время эти зерна начнут произрастать в виде первых листочков, иначе говоря, в виде разумных слов. И наступит время, когда появятся цветочки во всем многокрасочном великолепии юных фантазий, юного воображения. И, наконец, рождается плод: он еще зелен и, вполне возможно, неприятен на вкус. Срывать его еще не время; когда он полностью созреет благодаря соответствующему уходу и заботливому отношению к нему, он сам проявит себя во всех благородных начинаниях, относящихся к философии, математике, логическому мышлению и искусству спора. Подобные плоды, когда они достигают поры зрелости и становятся совсем спелыми, – прекрасная пища для человеческого ума.
Я продолжил размышлять о вышеупомянутых листочках разума и обнаружил, что среди них, равно как и в мире растений, существует огромное разнообразие. Я лицезрел гладкие, сочные итальянские листья, осиновые французские листья, находящиеся вечно в движении, греческие и латинские вечнозеленые листья, испанские листья мирта[184], английские дубовые листья, шотландские листочки чертополоха[185], немецкие и голландские колючие листья остролиста[186], польские и русские листья крапивы, не говоря уж об огромном количестве экзотических листьев из Азии, Африки и Америки. Увидел я и несколько растений, на которых росли листья, но им не дано было цвести и плодоносить: некоторые листья были прозрачные и хрупкие, хоть и правильной формы, другие – с дурным запахом и уродливые. Я подивился тем старым чудакам-ботаникам, кто провел почти всю свою жизнь, изучая увядшие египетские, коптские[187], армянские или китайские растения, а также тем, кто посвятил свою жизнь составлению гербария из листьев только одного дерева. Цветы этих растений одно время поражали разнообразием своих красок, запахов и форм, но большинство из них увяло с течением времени или же они превратились в однолетники[188]. Некоторые ученые-цветоводы сделали из них вечный объект для изучения, а торговцы цветами – средство для существования. И те, и другие совершенно равнодушны к плодам.
Время от времени какой-нибудь человек с богатой фантазией увлечется культивированием одного лишь тюльпана или же гвоздики. Но самым лучшим и восхитительным занятием мне представляется искусный отбор, подбор и соединение этих цветов в один пестрый букет, благоухающий подарок для леди. Ведь отдельно запах итальянских цветов, как и всех итальянских духов, чрезвычайно резкий и может привести к обмороку, запах французских цветов, хоть они и яркие, и пестрые, все-таки слишком слабый и томный, немецкие и северные[189] цветы почти не имеют или совсем не имеют никакого запаха, а иногда запах у них крайне неприятный.
