— Конечно, — сказал Емеля. — Он и ходит, и дышит, и прыгает, потому что битком набит. Из него даже пар идет.
— Пар не из него идет, — сказала Бабешка-Ягешка. — А из пассажиров. Это они в троллейбусе и дышат и прыгают.
— А почему это они в троллейбусе прыгают? — удивился Кощейчик.
— Ухабов много, — объяснил Емеля. — Дорогу ремонтируют.
— Вот вы и сами разобрались, — сказала Ирина Вениаминовна. — Действительно, троллейбус — неодушевленный предмет, а пассажиры — одушевленный. Если предмет одушевленный, про него говорят «кто», если неодушевленный, про него говорят «что». Сейчас я буду вам называть разные слова, а вы говорите мне, одушевленные они или нет.
— Давайте, Ирина Вениаминовна.
— Грузовик.
— Неодушевленный.
— Кошка.
— Одушевленный.
— Забор.
— Неодушевленный.
— Николай Рабинович.
— Когда как, — сказал Емеля. — Он иногда одушевленный, когда работает. А иногда неодушевленный, когда спит.
— Он всегда одушевленный, — не согласилась учительница.
— Дядя Коля очень одушевленный, — сказал Кощейчик. — Он мне килограмм гаек подарил.
— А вон я вижу одушевленный стог сена! — сказала Бабешка-Ягешка.
— Сено не может быть одушевленным, — возразила Ирина Вениаминовна. — Оно не дышит и не прыгает.
— Еще как дышит и еще как прыгает! — закричала Бабешка-Ягешка. — Да вы сами посмотрите.
Все стали внимательно смотреть. Действительно, стог сена на маленьких толстых ножках тихонечко двигался вдоль забора. Забор был из тонких реек, и все, что случалось на улице, было хорошо видно.
Вот стог сделал еще несколько шажков вдоль забора, и тут к нему подошла беспризорная коза и молодой ослик из соседнего детскокатательного кооператива.
Они стали кусать сено. А стог начал от них отступать. А они стали наступать. А стог стал отступать. И наступил на водопроводчика дядю Колю Рабиновича, который вечно около этого забора спал.
Дядя Коля как подпрыгнет! Стог как подлетит! Из дяди Коли гайки так и посыпались во все стороны. А стог как побежит, как закричит:
— Караул! Спасите! Помогите! — и из него солома во все стороны так и полетела. А из-под соломы появилась кандидат педагогических наук тов. Кнопкина в полосатой кофте. Она бежала, бежала, добежала до неодушевленного автобуса, прыгнула в него и исчезла за неодушевленным поворотом.
— Вот видите, — сказала Бабешка-Ягешка, — а вы говорите, что стог неодушевленный.
— Странно, — удивилась Ирина Вениаминовна. — Мне кажется, я где-то видела эту полосатую гражданку, на каком-то совещании.
— А дядя Коля какой одушевленный! — сказал Кощейчик. — Я пойду помогу ему гайки собирать.
— Стой, стой! — сказала Ирина Вениаминовна. — Задержите его. Продолжаем занятия.
Емеля ухватил Кощейчика за пояс, но остановить не сумел. За Емелю ухватилась Бабешка-Ягешка. За Ягешку Ирина Вениаминовна. А Кощейчик шел себе и шел. Они только сзади него подметками шебуршали.
Тут еще дети за Кощейчика начали хвататься. Целый такой паровозик получился. Но остановить его не удалось. Он так и дошел до дяди Коли водопроводчика вместе с ними и собрал все гайки до одной.
Тогда дядя Коля показал Кощейчику и всем остальным свою распахнутую грудь.
— Вот, — сказа он, — полюбуйтесь.
Все стали любоваться и увидели, что на груди у дяди отпечаталась женская туфля на очень остром каблуке. А еще Ирина Вениаминовна прочитала два предложения:
«Выхожу один я на дорогу», и
«Эх, яблочко, куда ты ко…».
После этого Ирина Вениаминовна и остальные дети с трудом смогли затолкать Кощейчика в комнату для занятий.
И тогда Ирина Вениаминовна продолжила:
— Сейчас мы будем играть. Я буду говорить слова, называть предметы, а вы будете мне их показывать. Понятно?
— Понятно!! — закричали Кощейчик, Бабешка-Ягешка и Емеля.
— Итак… мячик…
Все трое показали пальцами на мячик в углу.
— Потолок…
Все показали.
— Пол…
Опять же показали.
— Правильно, — сказала Ирина Вениаминовна.
Ученики никуда не показали.
— Что же вы? — спросила Ирина Вениаминовна. — Я же сказала ПРА-ВИЛЬ-НО.
— Нет правильна, — сказала Бабешка.
— Отлично, — похвалила ее учительница. — Покажите теперь мне слово «отлично».
— И отлична нет, — сказал Кощейчик.
— Молодцы, — сказала Ирина Вениаминовна.
— А молодцы — такие предметы есть, — сказал Емеля. — Молодцы — это мы.
— Вот видите, — сказала Ирина Вениаминовна. — Бывает так, что слово есть, а показать его нельзя. Например, слова «спасибо», «пожалуйста», «здравствуйте» сказать можно, а показать нельзя. А слова «пол», «потолок», «кошка», «собака», «цветы» и другие можно и сказать и показать.
— А цветы можно даже поливать, — вмешалась Ягешка.
— И кошку можно поливать, — показал свою ученость Емеля.
— Верно, — сказала учительница. — Главное, чтобы вы поняли, что есть предметы. Их можно трогать, поливать. А есть слова, их можно писать, читать и произносить.
— А сейчас мы будем делать одно интересное дело, — радостно сказала учительница.
— Что мы будем делать сейчас? — закричала нетерпеливая Бабешка-Ягешка.
— Сейчас мы будем писать письма домой.
— Ничего себе! Интересное дело, — сказала Бабешка. — Давайте лучше будем новую косметику испытывать. Будем губной помадой краситься с ног до головы и детей пугать. Ведь мы же писать не умеем.
— Нет, давайте мы будем лучше играть в игру, что будет с тем, кто больше съест мухоморов! — закричал Кощей. — Кто первый помрет, тот проиграл. Я видел, у нас у забора отличные мухоморы растут. Каждый на килограмм!
— Не-а, не-а! — закричал Емеля. — Давайте лучше играть в ремонт моей печки. Мы будем ее красить с завязанными глазами. Мы так перемажемся, никакой губной помады не нужно. Нас не то что дети — воспитатели бояться будут.
Но Ирина Вениаминовна не согласилась:
— Безусловно, вы предлагаете интересные занятия, — сказала она. — Особенно меня потрясли мухоморные соревнования. Но ваши родители ничего про вас не знают и очень беспокоятся о вас. Вы не умеете писать, а я умею. Вы мне будете говорить, что вы хотите сообщить своим папам и мамам, и я буду записывать. Мы напишем три отдельных письма.
— Нет уж, — сказал Кощейчик. — Писать три письма надо три дня, а у нас столько времени нет. Меня ребята ждут, мы идем металлолом собирать. Мы одно письмо напишем, общее.
— А меня ребята ждут печку ремонтировать, — сказал Емеля. — Там нижние кирпичи совсем износились. Будем ее домкратить и кирпичи заменять. Потом надо еще рессоры делать для мягкости.
— Какие такие рессоры? — удивился Кощей.
— Подушечные, — объяснил Емеля.
— Ага. И диванные, — добавила Ягешка. — Это я посоветовала. А то на его печи во время езды все бока отбиваются.
— Ну хорошо, — согласилась Ирина Вениаминовна. — Будем писать одно письмо. Пожалуйста, диктуйте.
— Дорогие мои худощавые родители, — начал Кощей. — Как вы там без меня живете?
— А мои родители вовсе даже не худощавые, — возразил Емеля. — Они средней упитанности.
— Ладно, — согласилась Ирина Вениаминовна. — Пусть будет так: «Дорогие наши худощавые родители средней упитанности. Как вы там без меня живете?» Теперь правильно?
— Нет, неправильно, — сказала Бабешка. — У меня из родителей одна только мама. Мой папа Поминай исчез давным-давно. Про мою маму надо отдельно написать.
— «Дорогие наши худощавые родители средней упитанности и любимая моя мама Баба-Яга».
— А почему это Ягешкину маму называют, а наших родителей нет?
— Хорошо, — поправилась Ирина Вениаминовна. — Назовем и ваших родителей. Пусть будет так: «Дорогие наши худощавые родители средней упитанности папа Кощей, папа Емельян и любимая мама Баба-Яга».
— Которая тонкая и стройная.
— «Которая тонкая и стройная», — повторила Ирина Вениаминовна. — И что же дальше?
— Мы живем хорошо, — сказали все.
— Так, записано. А дальше?
— Сегодня я встал утром рано и первым делом помыл свою любимую печку… потом…
— Съел пять железных гаек, как ты, папа, меня учишь. И почистил зубы, чтобы во рту не было опилок…
— Мне хотелось накрасить губы и брови, но у меня кончилась губная помада и черная тушь. Пришлось поджечь деревяшку и красить брови головешкой.
— Потом я взял зубную щетку, банку с зубным порошком и целый час белил переднюю стенку любимой печки…
— Потом я для зарядки полчаса поднимал грузовик и бегал стометровку…
— Можно было с утречка полетать на метелке, но метелки здесь какие-то хлипкие. Однажды я стукнула одной метлой одного туповатого типа, и она сразу развалилась, а типчику хоть бы что…
