Ура! Мы — Пятиклассники! Это, скажу я вам, совсем не то, что учиться в четвёртом классе. Старшие ребята‑выпускники и те относятся к нам теперь с уважением. Некоторые даже за руку здороваются. Ужасно приятно!
— Ты чего улыбаешься? — спрашиваю я своего друга Павлика Хохолкова.
— А ты чего? — спрашивает он меня.
Мы, точно заговорщики, подмигиваем друг другу и оба смеёмся. Великолепное настроение!
А тут ещё старшая вожатая подошла к нам на перемене и предложила:
— Хотите шефствовать над второклассниками? Я уверена, что вы с ними быстро подружитесь.
Мы прямо ушам не поверили. Откуда у неё такая уверенность? Наверное, потому, что мы выросли. Даже отказываться не стали. Неудобно: на отрядных перевыборах Павлик уже отказался быть звеньевым, а я — редактором стенгазеты. Обещали выполнять разные поручении. Но ведь руководить октябрятами — это не клянчить у одноклассников заметки и не отчитывать членов звена за разговорчики на уроках.
Мы согласились.
— А что нам с ними делать? — спросил Павлик.
— Подумайте, потом посоветуемся, — сказала вожатая, — а сегодня, после уроков, зайдите к октябрятам — познакомьтесь.
— Сегодня?! — ахнули мы и замахали руками. — Что вы! Первая встреча самая ответственная. Нам надо обмозговать, как лучше представиться.
— Ладно, — согласилась вожатая, — отложим до завтра. Я октябрят предупрежу.
На уроке я почти не слушал учительницу ботаники: думал о нашей встрече с октябрятами. У Павлика тоже был отсутствующий вид. На следующей перемене даже старшеклассники заметили, что с нами что‑то происходит. Один из них спросил:
— Контрольная на горизонте?
— Нет, — ответил Павлик и, как бы между прочим, добавил: — Обдумываем первый сбор. Мы будем у октябрят вожатыми.
— У, влипли вы, братцы кролики! — загоготал старшеклассник. — Дотошные они — жуть! Одними «почему» да «отчего» со света сживут. Так что приношу вам свои соболезнования. — Он театральным жестом приложил руку к сердцу и несколько раз притворно вздохнул.
Клоун какой‑то!
Но нам было не до шуток. Вечером я даже уроки как следует не мог делать, всё о второклассниках думал. Ведь у них преподаёт наша бывшая учительница Ираида Кондратьевна. Мы у неё целых три года занимались. Что хорошего, если мы не сумеем понравиться её теперешним ученикам… Я принялся, как сказал Павлик, «обмозговывать» нашу встречу. Не сказки же октябрятам рассказывать?! Сказками никого не удивишь. Думал я, думал, и вдруг мне такое пришло в голову, что я ужасно обрадовался. Даже прошёлся по комнате на руках. Но утром я ничего не сказал Павлику о своей затее, а сам спросил его:
— Ну, как мы проведём первую встречу?
— Да, как? — уставился на меня Павлик.
— Ты что‑нибудь придумал? — уже возмущаясь, спросил я.
— А ты? — вместо ответа опять спросил Павлик.
Я понял, что он ничего но придумал, и упрекнул Павлика:
— Всё‑таки я не такой, как ты. У меня есть мысли…
— Вот здорово! — обрадовался Павлик. — Я всегда говорил, что твоя голова — академия наук. — Павлик любит перегнуть палку. Лишь бы самому ничего пе придумывать. — Ну, говори свои мысли, — затеребил он меня.
— На первой встрече с октябрятами нам необходимо произвести впечатление, — солидно начал я.
— Как мы это сделаем? — нетерпеливо спросил Павлик.
Я выдержал необходимую для эффекта паузу и сказал:
— Нам надо найти с октябрятами общий язык.
— Какой язык? Не говори загадками, — начал сердиться Павлик.
— Ты смотрел фильм «Педагогическая поэма»? — задал я наводящий вопрос. — Помнишь, как там директор колонии на беспризорников действовал? Первым долом находил с ними общий язык. Воспитанник жулик, а он ему большие деньги доверяет. Вот и нам надо так действовать.
— Но у нас нет никаких жуликов и денег таких нет, — возразил Павлик.
— Это неважно. Тут дело в полном доверии. Положись на меня, и всё будет в порядке.
— Объясни толком, что ты придумал, — потребовал Павлик.
— Не беспокойся, ты всё поймёшь по ходу встречи, — отмахнулся я: Павлику лучше до поры до времени ничего не объяснять, а то он обязательно начнёт возражать и ставить всё с ног на голову.
К второклассникам мы пошли сразу после уроков. Ираида Кондратьевна была нам рада.
— Подумать только, ведь совсем недавно сами вы были такими же, а теперь стали моими помощниками, — оглядывая меня с Павликом, улыбнулась она.
— Ничего не поделаешь, время летит, — произнёс каким‑то деревянным голосом Павлик и неестественно широко развёл руками. Он даже чуть не задел стоящую на учительском столике вазу с цветами.
Павлик вообще, как вошёл к второклассникам, сразу изменился. Шею вытянул, брови насупил и заговорил басом. Наверное, от волнения, а может, хотел казаться выше ростом и серьёзнее. Только зачем? Он и так сильно вымахал за лето. Стал как ходуля.
— В какой звёздочке у нас ещё нет вожатых? — обратилась к ребятам Ираида Кондратьевна.
— У нас!
— Мы без вожатого! — закричали ребята с третьего ряда у окон.
— Так вот, Петя и Павлик из пятого класса «А» будут вашими вожатыми, — сказала Ираида Кондратьевна. — Сейчас третья звёздочка останется знакомиться со своими вожатыми, а все остальные пойдут со мной в раздевалку.
Как только Ираида Кондратьевна увела в раздевалку второклассников, а мы остались со своей звёздочкой, Павлик ещё больше побледнел. И я, глядя на него, почувствовал какую‑то предательскую дрожь в поджилках.
— Вот, значит, мы — ваши вожатые, — борясь с дрожью, проговорил я и посмотрел на ребят.
Пять пар глаз, совершенно разных, но одинаково любопытных, смотрели на меня с Павликом и ждали от нас чего‑то необыкновенного. Но вместо этого Павлик каким‑то не своим, насмерть перепуганным голосом зачем‑то повторил нескладную мою фразу:
— Значит, вот мы — вожатые ваши…
Худущая девчонка с первой парты хихикнула, а большеухий мальчишка, который сидел у подоконника, рядом с цветком бегонии, справедливо заметил:
— Это мы знаем. Нам Ираида Кондратьевна сказала.
— Я проголодался! — неожиданно объявил на весь класс добродушный толстяк с третьей парты. И вынул из портфеля булку с маслом.
— Потерпи! Есть надо в строго определённые часы, — грозно сказал Павлик.
Сам он всегда придерживался режима. Но зачем же сердиться? Так мы не понравимся октябрятам. И я дёрнул Павлика за рукав.
Павлик обернулся ко мне и молча, одним взглядом потребовал:
«Где же твой общий язык? Давай находи его скорее».
И тут я словно очнулся.
— Ребята! — выкрикнул я. — Как известно, все люди ходят ногами. А ещё можно ходить и так. — Я быстро сделал стойку и прошёлся от классной доски до двери на руках.
Октябрята весело запрыгали на своих скамейках и захлопали крышками парт. А румяный толстяк с третьей парты оставил свою булку с маслом, вышел в проход и попробовал встать на руки. Но у него ничего не получилось. Только свалился и всех насмешил.
— Не горюй! — успокоил я толстяка и пообещал: — К концу четверти вы все будете ходить на руках!
— А я вас на двухколёсном велике научу кататься, — пообещал Павлик.
— Ой, правда?! — радостно воскликнула рыженькая девочка с бантом на голове.
Но тут я заметил, что большеухого мальчика, который сидел за партой у окна, акробатика и велоспорт не интересуют. Он, должно быть, мечтал стать снайпером, потому что метился авторучкой в цветочный горшок на подоконнике.
Я подошёл к нему. Мальчик испуганно заморгал глазами и спрятал ручку за спину.
— Разве так попадёшь? — улыбнулся я. — Надо прищурить один глаз и целиться не торопясь. А локоть положи на парту. Необходима твёрдая опора. Вот смотри!
Я нарочно отошёл подальше, к учительскому столику, и прицелился оттуда, чтобы показать свою меткость. Раз! — и пущенная мной ручка затрепетала в цветочном горшке.
Хозяин ручки остался очень доволен. Он посмотрел на меня с уважением и стал целиться точно так, как я объяснил.
Тут наконец и Павлик пришёл в себя. Он понял, что такое мой «общий язык» и закричал ребятам:
— Устроим соревнование военных санитаров! У доски лежит раненый. Кто с конца класса скорее доползёт к нему по‑пластунски? Ползут по двое. Подниматься нельзя: над вами свищут пули.
К стене между парт тотчас подбежали стрелок‑снайпер и толстяк‑акробат.
— Раз! Два! Три! — скомандовал Павлик. — К доске ползи! Толстяк и снайпер легли на пол и заработали локтями. А щупленький мальчик с предпоследней парты тотчас превратился во вражеского пулемётчика.
— Тра‑та‑та‑та‑та! — застрочил он по ползущим.
— Не поднимайтесь! — предупредил я. — Противник открыл артогонь.
Ободрённый мною мальчик‑противник даже кинул в ползущих скомканной промокашкой и зашипел, точно бомба‑зажигалка. Толстяк не прополз и полпути, как ударился о парту. Он тут же сел на пол и принялся тереть ушибленное колено. А снайпер — юрк‑юрк змейкой — и уже у доски, перебинтовывает раненого.
