Есть в Латвии маленький городок Пилтене.
Цветом яблони усыпаны весной его улицы. Здесь очень тихо, так тихо, что слышно, как скрипит на черепичной крыше старый флюгер.
В огромных гнёздах стоят над городом аисты.
А в Латвии аистов уважают.
Один аист-чудак свил гнездо прямо на печной трубе.
Посмотрел хозяин, удивился. Не знает прямо, что и делать. Печку-то топить нельзя — аиста жалко.
И больше он эту печку не топил, топил другую. Хорошо ещё, что в доме было две печки.
Есть в Латвии маленький город Пилтене.
Там, на некоторых деревьях возле дорог, висят необычные таблички: нарисован аист, и стрелка указывает наверх.
Смотрите! Здесь гнездо аиста!
Проезжайте по улице осторожно! Не шумите!
С моря задул резкий ветер.
Ветер принёс с собой дождь.
Под ветром и дождём рыбаки выгружают со своих кораблей ящики с рыбой — с бельдюгой, с салакой.
Под ветром и дождём летает, кружит над берегом, кричит маленькая птица — морская сивка.
Четыре пёстрых яичка лежат в песке. Над ними вьётся сивка.
Неужели выведет птенцов под ветром и дождём?
Конечно, выведет.
Люди тянутся к морю.
Все дома повёрнуты к морю лицом, все окна распахиваются навстречу морскому ветру.
А один дом прямо шагнул в воду, стоит на каменном небольшом полуострове.
Когда-то, ещё в старой Латвии, один человек хотел построить себе дом. Но волостное начальство не дало ему земли, на которой можно поставить дом.
— Нету, — сказали, — земли для твоего дома.
И тогда этот человек, — а он был умён и спокоен — стал возить на берег камни. День за днём, камень за камнем. Он бросал камни в море, и постепенно получился небольшой полуостров.
Человек сам построил себе землю, а потом построил на ней дом.
Морской ветер терзает у дверей дома георгиновый куст, а внутри дома, как в каюте корабля, — волны за окном да чёрные спины камней.
А зимой здесь спокойно — белая вокруг тишина.
Жаркое солнце. Крепкий прохладный ветер. В лесу полно черники.
Мальчишки бродят по колено в воде, вдоль берега, ищут камбалу.
А камбала лежит на мели, занесённая песком. Видна только рыбья голова. Одним глазом смотрит камбала на мальчишек.
А мальчишка, как увидит камбалу, тут же придавливает её босою пяткой.
— Камбалу поймал! Камбалу поймал! — кричит на весь берег.
А камбала вдруг да вывернется и уплывёт в море.
Морская волна выносит на берег водоросли, а в них находят янтарь.
— Янтарь нашёл! Камбалу поймал! — кричат мальчишки.
И вправду — кто рыбину поймает, а кто янтарь найдёт.
Жаркое янтарное солнце. Крепкий прохладный рыбацкий ветер.
В лесу полно черники.
Я лежу на вершине дюны. Подо мной тёплый, прогретый солнцем мох.
В лесу надо лежать тихо — много услышишь.
И вот прилетают три ворона. Кружат надо мной, разведывают, раздумывают, кто это лежит. Потом улетают совещаться.
— Кар?
— Кар!
— Кар, кар… кррр… оррк… оррк…
Звуки их голоса напоминают «кокле» — древний латышский народный инструмент.
Прилетела чайка.
Не знаю, почему чайку латыши называют — кайя.
А сам лежу на дюне. Подо мной тёплый, прогретый солнцем мох.
И кружит надо мной чайка, и кричит на чистом латышском языке:
— Кай-йя!
Буря!
Я подбрасываю вверх белый лист бумаги.
Как огромный мотылёк носится он над морем, бросается из стороны в сторону.
Обрушилась волна, проглотила моего бумажного мотылька…
С октября по январь бушует Балтийское море. И мне кажется — самое красивое море — бушующее, когда каждый пятый день, каждый третий день проходит с бешеной круговертью.
Буря! Бушует море. В бушующем море и мой бумажный мотылёк.
В Латвии живут удивительные порой люди.
Вот я знаю целую семью коллекционеров. И взрослые и дети в этой семье собирают камни необыкновенной формы.
В саду у них среди роз и пчелиных ульев стоят каменные пингвины, а рядом вдруг — писатель Лев Толстой. Всё это — скульптуры, созданные природой.
В Латвии много таких людей, одержимых красотой. Так их я называю — одержимые красотой.
Вот человек по имени Земдега. Сказочный у Земдеги сад. В нём растут гигантские лопухи, белена — колдовская трава, и растёт ещё коровяк — медвежье ухо. Виноград оплёл стены дома, перебрался через крышу, да и свесился с другой стороны.
— Нас было у отца четырнадцать детей, — говорит Земдега. — И все мы сажали деревья. Приезжайте же, когда зацветут нарциссы. Благородные нарциссы!
Над дверью дома у Земдеги написано: «Я пою о тебе, родина!»
У нас в Латвии и дети заботятся о красоте родной земли. Многие школьники стали членами «Общества освобождения дубов». Они действительно освобождают дубы — очищают землю вокруг деревьев от кустов ольшаника.
И гордо стоят свободные великаны на свободной земле.
Ветер ноябрьский гудит в ветвях. Темно в лесу. Капает с намокших ёлок.
Я жду лесничего — Яниса Метузала. Я его никогда не видел.
Ветер гудит, сгущается тьма. Ничто не мешает, можно ходить по лесной дороге, думать обо всём на свете.
Вот лесничий — Янис Метузал. У него есть корневище — свой корень. А человек, который имеет свой корень, необязательно должен расти рядом в виде побега. Нет, человек может улететь семенем, но всё равно знать, что там, на том холме, в той долине за холмом — его корень.
Ты можешь быть прутиком в метле, веткою в вазе, только помни — у тебя есть твой корень.
Мать лесничего сказала мне:
— Мои дети не могут оторваться от земли. Это — талант.
Отец был земледельцем, дочь — садовод, а сын нашёл себе место в лесу, среди деревьев.
Темнеет, я хожу взад-вперёд по лесной дороге. Но вот послышался топот копыт. Подъехал лесничий.
Я вдруг почувствовал неловкость. Я ведь для него чужой человек. Как объяснить, чего я хочу? Но шум леса помогает, и начинается разговор.
— Выращивать лес — моя страсть, — говорит лесничий. — Некоторые думают, будто лес растёт сам по себе. А это не так, ему надо помочь, и человек способен на это. А вот нынешней зимой я снова буду работать над созданием лесного музея. Рядом с домом лесничества есть помещение, в нём и будет музей.
Лесной музей — вот чудо!
Вот маленькие дырочки в берёсте — это дятел пил берёзовый сок. А это чага — так называется чёрный гриб-нарост на берёзе, а вот — ведьмина метла. А это клык вепря — 23 сантиметра в длину.
Сюда приходят школьники и удивляются: никогда они не думали, что в лесу столько чудес.
Так любить свою землю, свой лес — это талант.
Вересковое болото. Посреди него — холмик, на холме — домик.
Здесь живёт одинокий старик, пасёт коров.
Никакой дороги сюда нет. Изредка по вересковым кочкам приезжает сюда за молоком трактор, порычит-потарахтит, и снова тишина — тишина лип, тишина гудящих пчёл.
Тишина вереска на болоте.
Поедем туда, где волны с открытого моря гулко врываются в песчаниковые пещеры.
Пойдём на ту речку, что мчится шурша сквозь заросли камышей. Здесь, в прибрежных джунглях, урчат кабаны, выводят маленьких полосатых поросят. А в полночь бобры грызут деревья, валят тополя прямо на ковёр из кувшинок.
Вы, наверно, думаете, что это не в Латвии?
В Латвии. И я могу показать где, но ищите сами.
Я остановился в местечке Дзелзамури — Железные молоты.
Здесь живёт одна писательница. Она работает в деревенской тиши.
В сенях её дома пахнет деревней.
У каждого дома есть свой запах, у каждой печи — свой жар, у каждого колодца своё эхо.
Запах дома ясен уже в сенях. Вот стоит ларь, сквозь крышку его пахнет мукой, хлебом. Где-то здесь и копчёное мясо — остался аромат дыма и оплывающего сала. А в корыте лежит уже остывшая варёная кормовая свёкла. Пар давно рассеялся, но запах остался в брёвнах, в стенах, в потолке.
Иногда зайдёшь в какой-нибудь дом и спросишь:
— Скажите, что за особенный запах у вас в сенях?
— Да это у нас здесь дед со своими кожами, — смущённо почему-то отвечает хозяин.
