Эсфирь Михайловна Эмден
Школьный год Марины Петровой
Скрипнула калитка, и, опускаясь в колодец, звякнуло ведро. Шумно расплескав воду, оно стало медленно подниматься. Марина остановила стрекочущую рукоятку и поставила его на широкий, чисто выструганный край нового сруба. Она перелила воду в своё ведро и осторожно понесла его. Ведро было тяжёлое, налитое до краёв студёной тёмной водой. На дорожке оставались мокрые следы. Под ногами шуршали листья. Осень, осень…
На террасе Елена Ивановна укладывала вещи. Она подняла от чемодана голову и отвела от раскрасневшегося лица пушистую прядь волос.
— Ну-ка, Мариша, иди сюда, помоги закрыть крышку! Марина поставила на пороге ведро и подбежала к матери:
— Мама, пусти, пусти, дай я!
— Какая быстрая! — сказала Елена Ивановна. — Давай вместе.
Они вдвоём нажали на крышку — Елена Ивановна руками, а Марина и руками и коленками.
— Есть! — закричала Марина. — Мама, я побегу! Полью цветы…
— Постой, постой, а ты всё уложила?
Всё — это были книги, ноты, тетрадки, почти не тронутые за лето; коллекции жуков и бабочек и несколько летних рисунков: сенокос, купанье на реке Серебрянке, лагерный костёр и ещё что-то…
Марина быстро уложила всё это в свой маленький чемодан. Что ещё? Да, коробка с лентами. Голубые совсем выцвели за лето, а вот красные никогда не выцветают.
Её стол в маленькой комнате у окна опустел. Только скрипка ещё лежала на длинной полке над столом, которую Женя прибил этой весной. Марина подошла к ней и провела рукой по тёмному гладкому футляру.
Окно было открыто, она выглянула в него.
Тонкая осинка под окном стояла прямо и тихо; только её круглые листья чуть слышно, но очень быстро и отчётливо, шептали что-то. Марина не раз слушала этот быстрый и отчётливый шопот. Ей казалось, что осинка о чём-то рассказывает и если хорошенько вслушаться, то можно всё понять.
Да и в самом деле, осинке было что порассказать — за лето она наслушалась многого.
Лето было в этом году горячее и шумное. По утрам разноголосо пели птицы, день начинался обычно солнечный, ясный. И вдруг среди дня налетал ветер, шумел, распоряжался в густой листве. Звонкий, дробный дождь стучал по крышам. И снова сияло солнце.
А в саду с утра до вечера раздавались голоса Марины и её друзей. По утрам Марина приманивала свистом птиц и цокала белке, поселившейся в это лето на старой сосне.
И целый день она не смолкая распевала.
А несколько раз в день над садом и полем, которое начиналось за калиткой, отчётливо и смело звучал громкий голос горна.
Тогда Марина бросала всё и бежала к своим приятелям, в пионерский лагерь у леса. Дел было очень много!
И гладкий тёмный футляр открывался совсем не часто.
Но когда это случалось, Марина играла долго и с увлечением. Поющий голос скрипки был тогда в саду самым главным.
И осинка и большая сосна прислушивались.
Были и знакомые звуки в Марининой игре, похожие на её песни и свист и даже на пение птиц, а были и совсем другие, незнакомые.
Марина сняла скрипку с полки, но, подумав, положила её обратно. Зачем её нести в ворох вещей! Пусть лучше полежит здесь, у открытого окна. А когда придёт машина, скрипку надо будет осторожно положить в кабинку рядом с мамой.
Марина вышла в сад и перелила воду из ведра в большую лейку.
Нужно полить цветы — пусть они на прощанье напьются досыта, и обежать всё кругом, послушать в последний раз те особенные вечерние звуки, каких уже не будет в городе: скрипят калитки, идут коровы, возвращаясь домой, и низко и важно замычала соседская Милка; волейбольный мяч гулко стукнул о чью-то ладонь, весёлые крики на площадке; и снова скрип калитки и поле… Тишина, тишина, уже осенняя. Можно слушать её долго-долго.
Марина постояла у калитки, потом отнесла домой пустое ведро и повесила его в кухне на гвоздь. Пусть висит до будущей весны.
А теперь надо зайти к Люшиным, попрощаться. Мама говорила, что от них приходил кто-то.
Марина обежала вокруг участка. Вот калитка Люшиных. Софья Дмитриевна на террасе перемывает чашки. Она улыбнулась Марине и что-то сказала, но не ей.
— А, Маришка! — весело ответил чей-то знакомый голос.
— Женя? — закричала Марина и, уцепившись за подоконник, заглянула в комнату.
— Он самый, — ответил баском юноша.
— Уже приехал? Из экспедиции? Покажешь, что привёз?
— Показывать не буду, а в окошко залезай. — И Женя протянул Марине руку: — Прыгай — раз!
— Два! — ответила Марина, спрыгнув с подоконника в комнату.
Софья Дмитриевна и Елена Ивановна — дачные соседи. И большой Женя и маленькая Маринка дружили с детства.
Маленькая Марина, как собачонка, ходила за Женей, а он отмахивался от неё, но если вблизи не было товарищей, усаживал рядом с собой на крыльце и рассказывал смешные сказки или мастерил человечков из шишек и желудей.
Когда Марине было четыре с половиной года, а Жене пятнадцать, началась война, и они не виделись несколько лет.
Марина жила далеко, в Северном Казахстане, а Женя учился в военном училище, потом был на фронте. Но встретились они снова друзьями.
В прошлом году Женя даже не раз заходил к Марине в школу, хотя он учился в вечернем институте, работал и был очень занят.
Иногда, если он возвращался из института поздно и ему не хотелось ехать за город, Женя оставался у Петровых.
И Марина привыкла к нему, как к брату.
— Женя, — говорит Марина, вертясь вокруг высокого юноши, — покажи, пожалуйста, скорей свои камешки. Такая обида — сейчас машина придёт!
— Такая обида! — смеясь, передразнивает студент. — В Москве увидишь. Я к вам скоро в гости приеду… А ну, силы набралась за лето? — И он хватает Марину за руку.
— Ай, — кричит Марина, — Софья Дмитриевна, Женька опять силу показывает!
— Ну-ну, — примиряюще говорит студент, — не ябедничай! Ты лучше скажи — едешь?
— Еду! — со вздохом отвечает Марина.
— Не хочется?
— Не хочется, — смеясь, соглашается Марина.
— И завтра в школу?
— Завтра.
— Ого, завтра! — чему-то радуется Женя.
Марина удивлённо на него смотрит и замечает, что Женя чем-то смущён. Он начинает вдруг шумно радоваться тому, как выросла Марина.
— А ну, иди сюда, стань возле двери! Мама, она ещё на два сантиметра выросла!
— Да, совсем большая, — говорит с террасы Софья Дмитриевна. — Идите чай пить, дети, — на прощание.
Марина сейчас же идёт на зов, но Женя удерживает её за руку.
— Слушай, Маришка, — говорит он, — ты, наверно, увидишь завтра Веру…
— Веру? — удивляется Марина. — Да ведь она уже больше не вожатая. Она кончила училище и уехала преподавать.
Женино лицо выражает такое разочарование, что Марине делается его жалко.
— Да, она хорошая, Вера, — говорит Марина вздыхая, — нам тоже жалко, что она уехала. У нас будет новая вожатая — говорят, её подруга.
— Подруга? — говорит студент оживляясь. — Вот как? Это очень хорошо! А твоя подружка как поживает? Эта худенькая — Галя?
— Галя в Артеке. Теперь, наверно, толстая стала.
— Ну что, обогнала её за лето?
— И не думала! Зачем это мне её обгонять?
— А соревнование? — серьёзно говорит Женя, но глаза у него смеются. — Пошли, Маришка, чай пить!
Но чаю им не удаётся выпить.
— Марина, тебя мама зовёт! — окликнула с террасы Софья Дмитриевна. — Машина пришла.
Марина вихрем помчалась на террасу.
— До свиданья, Софья Дмитриевна! Приезжайте к нам!
— До свиданья, Маришенька, — ответила Софья Дмитриевна, обнимая девочку. — Учись хорошенько. Приедем на твой концерт.
— Не надо на концерт, — закричала Марина, сбегая со ступенек, — так приезжайте!
— Так! — подтвердил басом Женя. — Так приедем! — закричал он вслед убегавшей девочке. — Привет вашей новой вожатой!
И всё-таки как было приятно, перейдя знакомую маленькую площадь, залитую неярким осенним солнцем, увидеть знакомую школьную дверь! Её выкрасили к началу учебного года блестящей жёлтой краской. Вот забавно!
Здесь, в этом маленьком белом доме, — музыкальные занятия. А общеобразовательные классы совсем близко — в большом новом здании; туда она пойдёт к двенадцати часам.
Марина взбежала по низкой лесенке и с бьющимся сердцем открыла дверь.
В прихожей всё так же. Вот она, знакомая скамейка направо. Вот она, крутая лесенка вниз — в «наши катакомбы», где так хорошо прятаться.
А малышей в прихожей сколько! Наверно, все новенькие. Малыши шумят; те, что постарше, волнуются, жмутся к мамам. Все нарядные, чистенькие.
Марина прошла, осторожно лавируя между малышами, в приёмную, поздоровалась с нянечкой Анной Петровной.
