X
БИТВА
— Я ничего не говорю. Я только не могу понять, отчего у тебя в тетради мое решение, если ты его не списывал?
Эти слова говорил Симон Сельмер в коридоре.
Анюн Бех вызывающе смотрел на него.
— Видишь ли, это тебя не касается, Симон.
— Конечно, так удобнее всего.
— А теперь я тебя спрашиваю, что ты подразумеваешь под этим „удобнее" всего.
Симоа Сельмер с улыбкой оглянулся на стоявшую за ним толпу. Весь класс обступил их.
— Я думаю, что лучше всего не говорить больше об этой истории.
— Ректор уже разобрал ее.
— Да я замечаю.
— Что ты замечаешь?
— Что ректор несправедлив.
— В чем это?
— Да если бы это был один из нас, а не его любимчик, так все было бы по-другому.
— То есть, как это по-другому?
— Ты слишком много спрашиваешь.
Антон Бех, спокойно и не оглядываясь, стоял с спрятанными в карман руками. Он посмотрел Симону Сельмеру прямо в лицо и сказал:
— Я буду спрашивать до чех пор, пока ты не ответишь, пока ты не посмеешь ответить прямо.
— Посмеешь — ха-ха!
— Да, посмеешь! Что было бы по-другому, отвечай!
— Я думаю то, что я думаю.
Антон Бех подошел к нему вплотную.
— Ну, хорошо, так я прямо спрошу тебя. Ты думаешь все-таки, что я списал?
— Я ничего не думаю. Я знаю только, что мое решение было у тебя в тетради.
— А если я говорю и ректор говорит, что это случайность?
— То я скажу, что это довольно странная случайность.
— Почему это странная?
— Потому что странная.
Вся толпа мальчиков рассмеялась. Антон Бех вынул один кулак из кармана.
— Ну, теперь говори прямо, что ты думаешь?
— Что это ты так интересуешься тем, что я думаю?
— Мне надоело, что ты вечно рассуждаешь о моих задачах: Если тебе недостаточно объяснения ректора, от меня ты другого не получишь. Но этой истории должен быть конец. Говори, что ты думаешь, и мы покончим дело.
— Ты хочешь драться, значит?
— Да, я хочу драться. Беру весь класс в свидетели, что если ты не признаешь сейчас же объяснение ректора удовлетворительным, мы встретимся сегодня на набережной в четыре часа.
— Я приду, я не боюсь.
— Отлично.
С этими словами Антон Бех повернулся и прошел в класс сквозь толпу мальчиков. Звонок давно уже был.
— Война, ребята.
— Да, и какая!
— В четыре часа на набережной.
— Но мы одни. Никто посторонних.
— Конечно.
Все с шумом входили в класс.
— Я думаю, что "зелоту “ достанется.
— Ну, не знаю.
— А ему не мешало бы, чего он суется все время.
— А все-таки, как хочешь, это странно,
— Неужели ты думаешь, что ректор стал бы извиняться, если бы он списал…
— Н-нет…
В классе уже сидел Свеннингсен, взбешенный тем, что мальчики опоздали. Во время урока ему не пришлось успокоиться. Класс был до крайности невнимателен, мальчики все время передавали друг другу записки.
В половине четвертого большая часть класса собралась на набережной, в большой крытой пристани Нагеля. Вдоль стен стояли пустые бочки, на которые уселись зрители, неистово барабаня в них каблуками. В конце пристани на цепях была привязана лестница; у края ее Серен Мандрабер и еще несколько мальчиков ловили крабов.
Пристани были самым удобным местом для сборищ школьников. В это время года они всегда стояли пустые. Особенно удобной считалась пристань Нагеля, потому что она лежала далеко за городом, и потому что сторож ее, Ганс Бенцен, был добрый малый.
Наконец, Симон Сельмер появился в сопровождении своего адъютанта, Отара Ингебрикстена. Он был немного бледен, но старался казаться спокойным, уселся на бочку, болтал и смеялся. Услышав, что Симон Сельмер пришел, Серен Мандрабер и остальные бросили крабов и подошли к бочкам.
Когда часы на церковной башне в городе пробили четыре, в дверях пристани появился Антон Бех. Свен Бидевинд шел вместе с ним.
— Эти двое что-то очень подружились за последнее время, — сказал Мартен Джонсгорд Вильгельму Габриельсену.
— А ты разве не знаешь? Антон Бех помогает ему. писать переводы.
— Ах так?!
Антон Бех прямо подошел к бочке, на которой сидел, болтая ногами, Симон Сельмер.
— Говори последний раз, — вызывающе сказал он, — берешь ты назад свои слова о том, что я списал у тебя задачу?
— Я ничего не говорил, и мне нечего брать назад.
— Нечего выворачиваться. Говори прямо! Я спрашиваю тебя еще раз…
— Ах! Надоел ты мне со своими спрашиваниями, — крикнул Симон Сельмер, соскакивая с бочки, и ударил Антона Беха в живот кулаком.
Антон Бех сделал шаг назад. Он скинул куртку и остался в сорочке. Мальчики спрыгнули с бочек и подошли ближе.
— Подходи! — сказал Антон Бех.
Но в ответ на это из толпы выступил Вильгельм Габриельсен и торжественно произнес:
— Установим сначала условия: не делать „подножку“.
— Да, — подтвердил Мартен Джонсгорд, становясь рядом с Габриельсеном, — и не хватать снизу подмышку, а крестом.
— Да! да! — подтвердили остальные. — Все по правилам!
— Начинайте! — крикнул Отар Ингебрпкстен. — Мы будем стоять и смотреть, плутовать воспрещается! Так. — Нет, разойдитесь подальше. Так. Ну! Я считаю! Раз, два…
— Стой, стой, — закричал Свен Бидевинд, — так нельзя, у Симона Сельмера камни в руках.
Покраснев, как рак, Симон Сельмер выбросил из рук камни.
— Раз, два, три!
Борцы налетели друг на друга. Симон Сельмер наклонил голову вперед и размахивал над ней руками; кулаки вертелись, как пароходное колесо.
А Антон Бех так и сыпал ударами снизу по опущенному лицу. На этот прием он был мастер. Оба были хорошие борцы, и битва разгоралась все жарче и жарче. Они наносили удары правой рукой и защищались левой, но оба не избегли хорошего удара по переносице. Они так и носились по кругу, зрителям то и дело приходилось отступать.
И вдруг Антон Бех споткнулся, Симон Сельмер в одно мгновение сел на него.
— Не считается! — крикнул голос из толпы.
Это был Свен Бидевинд, который выскочил из круга и хотел столкнуть Симона Сельмера. Но прежде чем он успел это сделать, к нему подскочил Отар Ингебрикстен и пернул его за куртку:
— Ты что, помогать хочешь, дурак?
— Не считается, не считается! — крикнул Свен Бидевинд, вырываясь и снова подбегая к борцам. — Он поскользнулся.
Ингебрнкстен и Габриельсен схватили его. Мартен Джонсгорд также вступился.
Симой Сельмер всего одну минуту удержался наверху Антон Бех вывернулся и сам сел верхом на него и не выпускал.
В одно мгновение вся толпа зрителей пришла в бешенство, поднялся крик, все сцепились, посыпались удары, некоторые дрались попарно, другие спорили, третьи разнимали. В самом жарком месте битвы валялись на земле Овен Бидевинд и маленький Серен Мандрабер; они хватали дравшихся за икры и изо всех сил старались подняться.
И покрывая весь остальной шум, из толпы раздался все тот же неистовый крик Вильгельма Габриельсена, который вцепился в Мартена Джонсгорда.
— По правилам, по правилам!!.
— Но, но, но, мальчуганы, это что за представление?
Сторож Ганс Бенцен бегом бежал к пристани.
Он попробовал пробраться сквозь толпу, просил, бранился, — ничего не помогало. Отчаявшись сладить с буянами, он выскочил на улицу и вернулся с тремя сторожами.
Драка разом утихла. Драчуны выпустили друг друга из рук и стояли запыхавшиеся, окровавленные, в синяках и шишках. Одни держались за носы, другие тихонько охали, третьи хватались за бок… Из-под ног их выкарабкались, наконец, Свен Бидевинд и Серен Мандрабер. Серен громко плакал, хватаясь за живот. Свен Бидевинд был весь в крови, над правым глазом красовалось огромное багровое пятно.
Один из людей, которых Ганс Бенцен привел с собой, был в фуражке с золотым кантом. Мальчуганы хорошо знали его.
Это был полицейский Лое.
— Дети почтенных родителей и устраиваете такое безобразие, — сказал он. — И зачем это вы ходите на пристань? Марш отсюда!
Окинув взглядом разгоряченных участников битвы, он вынул из кармана книжку и записал несколько имен.
— Вам нечего жаловаться ни на кого, кроме меня и Симона Сельмера, они не при чем, это мы дрались, — сказал, выступая вперед, Антон Бех.
— И ты тоже! сын городского судьи, туда же. Стыдись!
И полицейский покачал головой.
— Ну, пожалуйтесь на меня, а другие…
— Да, да, видел, все вы дрались. Пошли прочь отсюда и живо!
И полицейский Лое погнал гимназистов перед собой, как стадо баранов, на улицу.
На углу улицы навстречу показался адъюнкт Свеннингсен.
— Это что такое?
Мальчики, остановились и сняли фуражки, а полицейский Лое выступил вперед и объяснил:
— Очень рад сдать этих шалунов начальству по принадлежности, они дрались на пристани у Нагеля.
