— Бог знает, где они. Целый день слоняются.
— Нечего их разыскивать, — сердито сказал Федька, — должны были сами на вокзал прийти. Завтра я им выдам! Пошли за Димкой.
Димка Астахов сидел дома с завязанной бинтом шеей.
— Согревающий компресс держу, — прохрипел он, — вчера десять порций мороженого на морозе съел.
— Десять?! — ахнул Павлик.
— Ну три, — быстро согласился Димка, — всё равно ведь охрип…
— Что ты за человек! — огорчился Витька. — Первую в жизни командировку на мороженое променял.
— Разве я знал, что от одной порции заболеть можно, честное слово, не знал, — начал клясться Димка.
Я махнул рукой и первый пошёл к выходу.
— Ну и враль! — покачал головой Павлик. — Мюнхаузена победил бы.
Мы вернулись за Аней в том же составе.
— Может, всё-таки рискнём на «Волге»? — сказал Григорий Михайлович и задержал свой взгляд на Борьке. — В тесноте, да не в обиде, как говорится!
— Едем! — закричали мы и побежали к машине.
Но, оказывается, с этой минуты сборы ещё только начались. Аню, Павлика и меня Анина мама отправила в магазин за продуктами на дорогу. Принц стал помогать Григорию Михайловичу заливать в машину бензин и разогревать мотор, а Витька и Борька-Кочевник побежали к соседям просить от имени Аниной мамы Варвары Андреевны трёхлитровый термос. Сама Варвара Андреевна принялась готовить в дорогу какао. Мы уже выполнили все поручения и вместе с Григорием Михайловичем зарядили плёнкой его фотоаппарат «Зоркий», а Варвара Андреевна всё ещё собиралась в дорогу.
Примерно через час мы начали грузиться. Продуктов Варвара Андреевна набрала столько, точно мы отправлялись не за город на несколько часов, а в длительную поездку на необитаемый остров, где нет ничего съедобного и растут одни верблюжьи колючки. Продовольствием был забит весь багажник.
Мы решили разыграть, кому сидеть впереди, рядом с Григорием Михайловичем. Нарвали по методу председателя Геньки шесть бумажек, на одной нарисовали руль и все бросили в карман моей шубы. Борька-Кочевник вытащил руль.
Но не успел он даже порадоваться, как рядом с Григорием Михайловичем села Анина мама.
— Дети, назад! — скомандовала она. — Сзади, при всех обстоятельствах, безопаснее.
Наконец-то мы поехали.
До станции Подрезки мы ехали очень весело. Нас веселила Анина мама. Правда, своё веселье мы старались не показывать. Над взрослыми смеяться не полагается. К тому же Варвара Андреевна хоть и сидела к нам спиной, но очень часто заглядывала в зеркальце над передним сиденьем и всякий раз делала нам замечания.
— Не верти пепельницу! (Принцу-Федьке.) Не опускай стекло, сейчас не лето! (Мне.) Не жмите ногами на спинку! (Кочевнику и Командировочному.)
Но гораздо больше, чем нам, доставалось Аниному отцу. Со стороны можно было подумать, что с Григорием Михайловичем сидит не его жена, а автоинструктор, который в первый раз доверил руль новичку-водителю. Она то и дело говорила:
— Сбавь скорость! Тормози! Шоссе обледенело!
Григорий Михайлович только и делал, что отшучивался. Потому, наверное, и не заметил выбоину, которая была на дороге. Мы здорово подпрыгнули вверх. Я даже стукнулся о крышу машины, а Принц-Федька плюхнулся носом в пучок Варвары Андреевны, который вылезал из-под её шляпки.
— Ты что, Григорий, кирпичи везёшь? — накинулась она на мужа и приказала: — Скорость тридцать километров в час!
Так мы и плелись до самой станции. Хорошо, что ехать осталось немного.
Красиво зимой за городом. Может, даже красивее, чем летом. Деревья, дома, даже тоненькие планки от заборов — всё в белых шапках.
Остановились мы на углу Первомайской улицы. Варвара Андреевна тотчас пошла приглядывать дачу на лето. Снег под её кожаными сапожками звонко захрустел. Точно она шла и ломала хворост.
Мы позвали Григория Михайловича с собой, но он отказался. Взял книгу «Учебник шофёра-любителя» и принялся листать. Я догадался, что книгу он взял просто так. Ведь Григорий Михайлович инженер и устройство машины знает хорошо. Он не хотел нам мешать и остался в машине. Замечательный человек Анин отец! Мы сказали, что скоро вернёмся, и отправились к Надиной учительнице. Точного адреса у нас не было. Игорь узнал только, что она живёт на Первомайской улице. Мы догнали пожилую женщину, которая несла в руках потёртый, старенький портфель, и спросили её:
— Вы случайно не знаете, в каком доме живёт Елизавета Павловна Рогозина? Она была учительницей в городе, а сейчас на пенсии.
— Ваши сведения устарели, — улыбнулась старушка. — Елизавета Павловна уже не пенсионерка. Она снова преподаёт в школе, только теперь занимается со взрослыми. А вы к ней по какому делу?
— Мы из школы, в которой Елизавета Павловна преподавала раньше.
— Мы хотим узнать у неё про героя Отечественной войны Надю Матвееву. Она её учила.
— Мы организуем в школе уголок Нади.
— Добиваемся, чтоб нашему отряду присвоили её имя, — наперебой заговорили мы.
— Это очень хорошо, — выслушав нас, сказала старушка. — Я сама собиралась к вам в школу, чтобы рассказать о Наде. А вы меня опередили.
— Значит, это вы, Елизавета Павловна? — спросила Аня и поправила перекинутый через плечо ремешок от фотоаппарата.
— Я самая, — подтвердила старушка, — а живу я вон в том домике.
Домик был совсем близко. Елизавета Павловна отворила калитку и пропустила нас вперёд. На крыльце мы по очереди обмахнули веником ноги и пошаркали валенками.
Комната Елизаветы Павловны была маленькой, но мы всё-таки поместились в ней все. Аню, Борьку-Кочевника и Командировочного Елизавета Павловна усадила на диван. А Павлик, Федя и я присели к столу. Знакомиться стали так: Елизавета Павловна потребовала, чтобы каждый из нас сказал что-нибудь о себе. Первый похвастался Павлик:
— Я третий год бессменный санитар.
— А я второй год звеньевой и больше им быть не хочу, — пожаловался я, — потому что наше звено самое недружное. Даже к вам не все поехали.
— Ничего, — сказала мне Елизавета Павловна, — небось слышал: Москва не сразу строилась. Подружитесь и вы.
— Москва до сих пор строится, — заметил Борька-Кочевник и по привычке засмеялся.
— Вот так и хорошая дружба не вдруг получается, — подхватила Елизавета Павловна.
Дома она показалась мне не такой старенькой, как на улице. Волосы у неё, правда, были совсем седые, а морщинок на лице не так много, и сама быстрая. Рассадила нас в одну минуту.
— Продолжаем знакомиться, — сказала Елизавета Павловна и посмотрела на Аню.
— Я хочу быть геологом или учительницей географии… ещё не решила точно, — призналась Аня и смущённо добавила: — Елизавета Павловна, мы ведь учимся в том же классе, где последний год занималась Надя.
— Хороший у вас класс, солнечный, — закивала головой Елизавета Павловна, — я очень любила в нём заниматься.
— В том-то и беда, что солнечный, — вдруг заявил Командировочный Витька, — никак в нём не сосредоточишься. Даже зимой по стенам зайчики скачут. А весной жара, в сон клонит. Занимались бы мы в другом, я бы давно отличником был.
— А ты, я вижу, весельчак, — засмеялась Елизавета Павловна, — ишь что придумал. Небось любишь ребят смешить?
— Нет, у нас в классе будущий Чарли Чаплин есть. Он ушами шевелить умеет, — сказал Борька-Кочевник, вспомнив про Юрика.
— А чем ты знаменит? — спросила его Елизавета Павловна.
Борька смешно пожал плечами и сказал:
— Отец говорит, комплекцией, — и захохотал. А про свои перебежки с парты на парту ни звука.
Теперь с Елизаветой Павловной познакомились все, кроме Принца-Федьки. Интересно, что он скажет о себе? Мы насторожились. А Федька ничего о себе не сказал. Вместо этого он сам спросил Елизавету Павловну:
— Скажите, пожалуйста, за какой партой сидела Надя Матвеева?
Вот это вопрос! У меня даже мурашки по спине пробежали. Вдруг за моей?! Но Елизавета Павловна никак не могла вспомнить.
— Я переписываюсь с одноклассником Нади, — сказала она, — напишу ему письмо, а потом сообщу вам.
Так разговор сам по себе и перешёл к Наде. Елизавета Павловна достала из шкафа журнал десятого класса «Б», старый, уже пожелтевший. Положила его на стол перед нами и сказала:
— Школа тогда закрылась. Десятый класс ребята не закончили. К нашему городу подступал враг. Вот я все важные документы и взяла себе. Посмотрите, какие у Нади были отметки.
Аня стала перелистывать журнал.
— «Хорошо», «отлично», «хорошо», «отлично», опять «отлично»!
— «Посредственно»! — обрадовался Командировочный Витька и спросил: — По-теперешнему это троечка?
