Глеб сам не собирался ехать в пустынное место, которое пользовалось дурной славой, но стоило Агнессе высказаться против, как он насмешливо произнес:
— Я вижу, светлейшая герцогиня испугалась? Вероятно, не без оснований. Не хочется, чтобы правда вышла наружу?
— Мне нечего скрывать! — вспыхнула Агнесса.
— В таком случае, едем в заброшенную кузню. Днем там нечего бояться, — скомандовал Глеб.
Агнессу охватило недоброе предчувствие. Все ее существо было против затеянного. Она хотела возразить, но поняла, что если не согласится, то никогда не снимет с себя подозрения.
— Едем, — решительно заявил он.
Холода наступили резко. Не верилось, что еще недавно леса были одеты в золото. Зарядившие дожди сорвали с деревьев праздничное одеяние и смыли позолоту бабьего лета. Прошло две недели со времени разговора Глеба с Агнессой и Марикой, а они так и не выбрались в кузню. Они ждали, что погода хотя бы немного разъяснится, но та, словно издеваясь, насылала на землю проливные дожди с пронизывающим северным ветром.
Глеб нервничал. Времени было слишком мало, и он не мог позволить себе тратить дни попусту, но казалось, сама природа настроена против него. Окружающие начали замечать, что принц стал необычайно резок и раздражителен, чего прежде за ним не водилось. Злоба разъедает даже самые чистые сердца, стоит ей там поселиться.
Казалось, дождь никогда не кончится, но даже осенняя хлябь не бывает вечной. Поднявшись утром, Глеб увидел, что морось прекратилась. Правда, погода мало подходила для прогулки. Серое, унылое небо нависло над землей, грозя снова разразиться потоками слез. Порывы холодного ветра загоняли людей под крыши. И все же тянуть дальше не имело смысла. Глебу не терпелось разобраться с кошельком, иначе, слякотно ли, ясно ли, небо ему казалось с овчинку.
Поначалу он надеялся, что Агнесса сознается и сама вернет украденную вещь, но день проходил за днем, а герцогиня молчала. Чем больше упрямилась Агнесса, тем сильнее ожесточался Глеб. Он решил во что бы то ни стало вывести герцогиню на чистую воду, нисколько не сомневаясь в ее виновности. Сразу же после завтрака, никого не предупредив и ничего не объяснив, Глеб оседлал коня и отправился к Марике.
Немного погодя, через восточные ворота из города выехали три всадника. То ли защищаясь от порывов северного ветра, то ли опасаясь быть узнанными, они кутались в грубые шерстяные плащи с низко надвинутыми капюшонами. Скоро они свернули на разбитую проселочную дорогу. Осенняя распутица развезла колею. Копыта лошадей чавкали в грязи, едва не завязая в ней. Было пустынно, лишь деревья, точно нищие в лохмотьях последней, жухлой листвы, стояли вдоль дороги. Они протягивали скрюченные почерневшие ветви, будто просили милостыню.
— Далеко ли еще? — спросил Глеб, с опаской глядя на нависшие тучи, готовые разразиться новым дождем.
— Вон за тем пригорком, — махнула рукой Марика.
Холм, увенчанный кладбищенскими крестами, придавал месту зловещий вид. Когда-то здесь проходила дорога, по которой купцы возили товары. Возле дороги стояло большое поселение, но люди давно покинули насиженные места. Теперь здешние края пользовались дурной славой. Торговцы объезжали эту местность стороной, предпочитая более длинную, зато безопасную дорогу. Только самые лихие удальцы выбирали короткий путь, да и те старались миновать старое кладбище засветло. Говаривали, как завечереет, у каждого, кто проезжает мимо, случается несчастье: то обод колеса лопнет, то ось сломается, будто кто нарочно задерживал путников. А случись такое, нужно бросать повозку с товаром и вместе с лошадьми бежать без оглядки, и горе тому, кто осмелится задержаться на ночь.
От некогда большого поселения осталось лишь несколько вросших в землю изб. Крыши на них давно обвалились, и лишь ребра балок, как остовы гигантских животных, торчали из земли. Кузня стояла на отшибе, возле самого кладбища.
Хмурый, пасмурный день был похож на сумерки, и от этого пейзаж казался еще более тягостным. Чем дальше, тем больше Агнессе было не по душе задуманное, но выказать свой страх значило бы лишь сильнее укрепить Глеба в его подозрениях. Ради Марики она должна была доказать свою невиновность.
На Глеба здешние края тоже навевали мрачные размышления. В душе он жалел, что затеял гадание, но поворачивать назад было поздно.
Они подъехали к кузне и спешились. Постройка на удивление сохранилась гораздо лучше других. Даже крыша уцелела и не обвалилась. Дверь была приоткрыта. Пересилив боязнь, Глеб толкнул ее и шагнул внутрь. Марика и Агнесса последовали за ним. Здесь все было в запустении. С потолка кисеей спускалась лохматая от пыли паутина, но кузнечные клещи, молот и другие инструменты лежали нетронутыми.
— Странно, что за столько времени люди не растащили весь скарб, — удивился Глеб.
— Это оттого, что кузнеца боятся, — шепотом пояснила Марика.
— Так ведь он давно умер, — возразил Глеб.
— Ну и что? Он хоть и мертвец, а вещи свои стережет. Если кто их возьмет, обязательно через них увечье получит.
— А ты откуда знаешь?
— Так люди говорят. А в темные ночи он в кузню хаживает, горн зажигает и стучит по наковальне до утра молотом, — добавила девочка.
— Ну, обрадовала, — протянул Глеб. После услышанного единственным его желанием было убраться отсюда подальше.
— Не нравится мне эта затея, — в унисон его мыслям осторожно вставила Агнесса. Она жалела, что пошла на поводу у детей, но холодная усмешка Глеба тотчас напомнила ей, что у нее не было выбора.
— Признайтесь, что кошелек у вас, и мы тотчас уедем, — с надеждой сказал Глеб.
— Мне не в чем признаваться, — упрямо повторила герцогиня.
Занятые перепалкой, они не замечали, что Марика из последних сил крепилась, чтобы никто не догадался, как ей страшно. Это был вовсе не тот страх, что испытывали люди, оказавшись в месте, овеянном зловещими легендами. Он имел гораздо более глубокие корни. Варга строго-настрого запрещала ей ворожить. Марика до сих пор помнила, как больно та оттягала ее за уши, когда однажды они с цыганскими ребятишками затеяли вызывать духов. Из всей ватаги досталось только ей одной, хотя там были ребятишки и постарше.
Девочка уговаривала себя, что ничего плохого не случится. Гадание на наковальне — не такая уж сильная ворожба, но в душе зрело предчувствие чего-то ужасного. Зачем только они с Глебом взяли кошелек Лунного рыцаря? Он все равно им не пригодился, а лишь навлек проклятие. Но теперь отступать было поздно. Марика не видела другого способа развязать узел вражды между приемной матерью и Глебом.
— Зачем ругаться? Дело надо делать, пока до ночи далеко, — прервала ссору девочка.
Стараясь подавить обуревавшие ее страхи, она зажгла свечу. Язычок пламени затрепетал, оплавляя воск. Несколько тяжелых капель упали на металл. Марика закрепила в расплавленном воске горящую свечу. Фитилек потрескивал и коптил. Черная восковая слеза медленно поползла вниз.
Девочка достала краюху хлеба и, разломив, положила подле свечки, а рядом насыпала горстку соли. Все приготовления были завершены.
— Пусть каждый положит сюда свою вещь, — глухим от волнения голосом приказала Марика.
Точно бросаясь в омут с головой, она сняла браслет, который хранила как память о цыганской жизни, и первой положила его на наковальню. Рядом лег шелковый носовой платок с вышитым в углу королевским гербом.
Глеб с неприкрытой враждебностью уставился на Агнессу, которая тщетно пыталась стянуть с пальца перстень. Юноша не сомневался, что это всего лишь уловка, чтобы увильнуть от испытания.
— Что, не снимается? Какая жалость. Неужели мы напрасно тащились в эту даль? — язвительно ухмыльнулся Глеб.
Агнесса вспыхнула, порывисто сорвала с себя капор и бросила его на наковальню. От дуновения пламя свечи бешено заплясало, едва не погаснув. Все затаили дыхание, будто угасшая свеча означала нечто большее, чем огарок с почерневшим фитильком, и ее нельзя было запалить вновь. Постепенно свеча разгорелась. Теперь пламя не колебалось. Оно застыло, словно нарисованное неведомым художником над пыльной наковальней.
Марика спохватилась, что не помнит заклинания. В памяти всплывали отдельные слова на гортанном цыганском языке, но они не складывались в единое целое. И не мудрено. Она лишь пару раз слышала, как заклинание читала Варга. Ей было ни к чему заучивать его наизусть.
Шли минуты. Чем больше Марика силилась вспомнить слова, тем вернее они от нее ускользали. А в глубинах сознания почти неосознанно крутилась одна единственная мысль: «Все к лучшему, ведь мне нельзя ворожить». Девочка хотела отменить гадание, но боялась. Ослепленный ненавистью, Глеб не поверил бы ей и решил, будто она выгораживает Агнессу.
