— Сейчас, братцы! Вы это яйцо держите покрепче, а я побегу за ребятами! — закричал Костя.
— Беги, беги, а то ребята совсем уже перестали верить в цыплят. Никто и не зашёл за весь вечер ни разу.
— Да они все у меня сидят и все ещё верят, только они боятся беспокоить вас и каждый раз меня посылают узнать, как дела.
— Почему же они боятся?
— Ну, они ведь понимают, что вам не до них. Вам-то небось и без ребят было тошно.
Костя бросился к двери, и мы слышали, как он загремел вниз по лестнице.
— Батюшки-матушки! — закричал вдруг Мишка. — А я ещё маме ничего не сказал!
Он побежал звать маму, а я схватил яйцо и побежал показать своей маме. Мама посмотрела и велела положить яйцо обратно в инкубатор, потому что оно может остыть и тогда цыплёнок простудится.
Я прибежал обратно к Мишке, смотрю — он скачет по кухне как угорелый, а мама и папа стоят и смеются.
Мишка увидел меня и закричал:
— Ты не видел, куда я сунул яйцо? Я весь инкубатор перерыл — нет нигде!
— Какое яйцо? — спрашиваю я.
— Ну какое… С цыплёнком!
— Да вот оно, — говорю.
Мишка увидел у меня в руках яйцо:
— Ах ты, растяпа! Схватил яйцо и убежал! А я тут ищу его.
— Тише! — сказала Мишкина мама. — Столько шума из-за одного яйца.
— Да ты посмотри, что за яйцо! Разве это простое яйцо? — ответил Мишка.
Мама взяла яйцо и стала разглядывать маленький клювик цыплёнка, который виднелся сквозь дырочку. Папа посмотрел тоже.
— Хм! — усмехнулся он. — Удивительное дело!
— Что же тут удивительного? — сказал с важностью Мишка. — Просто явление природы.
* * *
— Сам ты явление природы! — засмеялся Мишкин папа. — В цыплёнке, конечно, удивительного ничего нет, а вот удивительно, как он у вас получился. Я был уверен, что у вас из этой затеи ничего не выйдет.
— Почему же ты не сказал ничего?
— А зачем говорить? Я думал, что вам полезнее заниматься делом, чем бегать по улице.
Тут на кухню явилась Майка. Платье на ней было надето задом наперёд, ботинки — на босу ногу. Она уже легла спать, но услышала про цыплёнка и тоже захотела посмотреть, поэтому она очень спешила и оделась кое-как. Мы дали ей на минуточку подержать яйцо. Она стала заглядывать в дырочку одним глазом. В это время цыплёнок высунул клюв.
— Он меня клюнуть хотел! — закричала Майка. — Ишь ты какой! Не успел из яйца вылезти, а уже дерётся.
— Ну нечего тут на цыплят кричать! — сказал Мишка. Он отнял у неё яйцо и положил в инкубатор. Вдруг на лестнице послышался шум и топанье ног. Кухня быстро наполнилась ребятами. Яйцо снова пошло по рукам. Каждому обязательно хотелось заглянуть в дырочку и увидеть цыплёнка.
— Братцы, — надрывался Мишка, — отдайте яйцо! Ему ведь надо в инкубаторе лежать — цыплёнок простудится!
Но никто не слушался.
Насилу мы отняли у ребят это яйцо и положили в инкубатор.
— А на других яйцах нет наклёвок? — спросил Витя. Мы принялись осматривать другие яйца, но наклёвок больше не было.
— Нет, только номер пятый наклюнулся, остальные яйца без наклёвок, — ответил Мишка.
— Может быть, они тоже наклюнутся? — говорили ребята.
— Ничего, — сказал Мишка, сияя от радости. — Если у нас выведется только один цыплёнок, я и то буду доволен. Всё-таки мы недаром трудились. Вот он, результат!
— Ребята, — сказал Сеня Бобров, — может быть, надо разломать скорлупу и выпустить цыплёнка на волю? Ему ведь тесно в яйце сидеть.
— Что ты! — ответил Мишка. — Нельзя скорлупу ломать. У цыплёнка кожа ещё слишком нежная, можно её поцарапать.
Ребята долго не расходились. Каждому хотелось увидеть, как цыплёнок выберется из яйца, но было уже очень поздно, и им пришлось уйти домой.
— Ничего, ребята, — говорил на прощание Мишка, — это ещё не всё! Наверно, кроме этого, и другие яйца наклюнутся.
Когда ребята разошлись, Мишка осмотрел ещё раз яйца и нашёл ещё на одном наклёвку.
— Смотри, — закричал он, — номер одиннадцатый наклюнулся!
Я посмотрел: яйцо, на котором была написана цифра «одиннадцать», тоже было с наклёвкой.
— Ах, какая досада, что ребята ушли! — говорю я. — Теперь уже поздно за ними бежать.
— Да, жалко! — пробормотал Мишка. — Ну ничего, завтра увидят уже готовых цыплят.
Мы сидели у инкубатора и упивались счастьем.
— Это только мы с тобой такие счастливые! — говорил Мишка. — Не каждому небось выпадает такое счастье!
Наступила ночь.
Все давно уже спали, но нам с Мишкой даже не хотелось спать.
Время бежало быстро. Часа в два ночи наклюнулись ещё два яйца: номер восьмой и десятый. А когда мы заглянули в инкубатор в следующий раз, то даже ахнули от изумления. Посреди яиц барахтался маленький новорождённый цыплёнок. Он пытался подняться на своих лапках, но всё время шатался и падал.
От счастья у меня захватило дыхание, сердце сильно забилось в груди.
Я поскорее взял цыплёночка в руки. Он был ещё мокренький и какой-то облезлый. Вместо перьев на нём были рыжие волосики, которые прилипли к его тонкой, нежной розовой кожице.
Мишка поскорее открыл кастрюлю, из которой мы сделали грелку.
Я посадил цыплёнка в кастрюлю. Мы подлили в чугунок горячей воды, чтобы цыплёнку было теплее.
— Теперь он высохнет, обогреется и станет совсем хорошим, — говорил Мишка.
Он вынул из инкубатора две половинки скорлупы, из которой вылупился цыплёнок, и сказал:
— Удивительно, как в такой маленькой скорлупе мог помещаться такой огромный цыплёнок!
А цыплёнок на самом деле казался огромным по сравнению с маленькой скорлупой, из которой он вылупился. Он ведь лежал в скорлупе скрюченный, с поджатыми лапками, с подвёрнутой головой, а теперь он расправился, вытянул шею и стоял на своих маленьких ножках.
Мишка принялся рассматривать обе половинки скорлупы и вдруг как закричит:
— Да это ведь не тот цыплёнок!
— Как «не тот»?
— Ну, не тот, не первый! Первый наклюнулся номер пятый, а этот одиннадцатый.
На скорлупе в самом деле была написана цифра «одиннадцать».
Мы заглянули в инкубатор. Номер пятый по-прежнему лежал на месте.
— Что ж это он? — говорю я. — Раньше всех наклюнулся, а вылезать не хочет.
— Наверно, он слабенький и не может сам разломать скорлупу, — сказал Мишка. — Пусть полежит ещё и наберется побольше сил.
За всеми хлопотами мы даже не заметили, как наступило утро. Взошло солнышко и стало светить в окно. На полу заиграли солнечные зайчики, и вся кухня наполнилась радостным светом.
— Вот увидишь, сейчас придёт кто-нибудь из ребят, — сказал Мишка. — Они не вытерпят!
Не успел он это сказать, как пришли сразу двое — Женя и Костя.
— Смотрите на чудо! — закричал Мишка и вытащил из кастрюли цыплёнка. — Вот оно, чудо природы! Ребята стали рассматривать цыплёнка.
— А здесь ещё три наклёвки! — хвастался Мишка. — Смотрите: номер пятый, восьмой и десятый.
Цыплёнок, видно, очень боялся холода. Когда мы держали его в руках, он начинал беспокоиться, а когда сажали обратно в грелку, сейчас же успокаивался.
— А вы уже покормили его? — спросил Костя.
— Что ты, что ты! — ответил Мишка. — Его ещё рано кормить. Цыплят начинают кормить только на следующий день.
— А вы так и не спали всю ночь? — спросил нас Женя.
— Нет. Куда уж тут спать, когда такие дела пошли!
— Так вы ложитесь, а мы пока подежурим, — предложил Костя.
— А вы разбудите нас, если новый цыплёнок выведется?
— Конечно, разбудим.
Мы с Мишкой улеглись на кушетке и моментально заснули. По правде сказать, мне давно уже хотелось спать. Ребята разбудили нас часов в десять утра.
— Вставайте смотреть чудо-юдо номер два! — закричал Костя.
— Какое «чудо-юдо номер два»? — не понял я спросонок и огляделся по сторонам.
Вся кухня уже была полна ребят.
— Вот оно, чудо! — закричали ребята и показали на грелку.
Мы с Мишкой вскочили и заглянули в кастрюлю. В ней оказалось уже два цыплёнка. Один из них был кругленький, пушистый и жёлтенький, как яичный желток. Совсем настоящий красавец!
— Какой замечательный! — говорю я. — Почему же наш первый такой облезлый? Все засмеялись:
— Да это и есть ваш первый.
— Какой?
— Вот этот, пушистый.
— Да нет! Наш вот тот, голенький.
— Этот голенький только что вылупился. А первый уже обсох и стал пушистый.
— Вот так чудеса! — говорю я. — Значит, и второй такой будет, когда обсохнет?
— Конечно.
— А какой номер вылупился? — спросил Мишка.
— Как — какой номер? — не поняли ребята.
— Ну, у нас все яйца ведь пронумерованы, — объяснил Мишка.
— А мы и не посмотрели, из какого он номера вылез, — ответил Костя.
— Можно проверить по скорлупе, — сказал я. — Там ведь скорлупа осталась.
