Мамлякат лежала рядом с закрытыми глазами и ровно дышала.
«Вот хорошо! — подумала Гуля. — Никто ничего не заметил. Сошло!»
Но вдруг на лице спящей Мамлякат появилась лукавая улыбка.
— Какой я сон видела! — сказала она, потягиваясь.
— Какой? — спросила Гуля шепотом, чтобы не будить соседей.
— Такой сон видела… как будто все ребята спят, а ты с Барасби верхом ездишь… Нехороший сон, нечестный.
— Откуда же ты это знаешь? А, Мамлякат?
— А так и знаю. Ты встала, и я встала. Ты в парк, и я в парк. А потом ты поехала, а я тебе рукой помахала и назад пошла.
— Мамлякат! Дорогая! Это я в последний раз. В самый последний. Я ведь сама знаю, что это нехорошо. Но ты понимаешь, мне так нужно научиться ездить верхом! Так нужно! А когда? Все время у нас расписано — завтрак, обед, линейка, купанье, лодка, экскурсия, костер… А дома и совсем некогда.
— А зачем меня обманула? — с горькой обидой спросила Мамлякат.
— Вот это и в самом деле плохо! — сказала Гуля, почувствовав свою вину. — Я не люблю обманывать… И не буду! Ни тебя, ни вожатых, никого! Ты мне веришь, Мамлякат?
— Верю, верю, — сказала Мамлякат. — Не сердись на меня… И на себя тоже не сердись!
И она потрепала Гулю по щеке.
Дни летели один быстрее другого.
Вокруг были чудесные новые места и чудесные новые друзья.
Вместе со всеми ребятами Гуля купалась в море, играла на площадке в волейбол, в теннис на теннисном корте, собирала камни на морском берегу, ловила для лагерного музея сачками бабочек. Бабочки здесь были удивительные — крупные, ширококрылые и такой окраски, которую нарочно ни за что не придумаешь: черные с золотой пылью, белые с голубой каймой, оранжевые с темно-синими пятнами, похожими на глазки павлиньих перьев.
Гуля и Барасби поймали самых красивых. Они оба очень быстро бегали и ловко работали сачками.
Спустя несколько дней, когда Гуля и ее товарищи собрались после чая на веранде лагерного клуба, туда вошел старший вожатый Лева.
— Завтра с утра, — сказал он, — мы с вами пойдем в поход — на вершину Аю-Дага.
Лагерный клуб помещался в легком белом домике, со всех сторон окруженном открытой верандой. Тремя сторонами веранда выходила в парк, а четвертой стороной — прямо в море. Здесь всегда было свежо и шумно — ветер похлопывал холщовыми занавесями, как парусами.
В самом домике стояли шкафы с книгами и стеклянные витрины с камнями, жуками, бабочками, ящерицами и водорослями. Но здесь ребята почти никогда не собирались. Настоящий клуб был на веранде. За белыми столиками у самых перил ребята играли в шахматы, читали, разрисовывали стенгазету. Если в море поднималась волна, столики то и дело приходилось вытирать полотенцем, а стенные газеты уносить на ту сторону веранды, которая выходила в парк.
Ребята разом вскочили на ноги и окружили Леву.
— Завтра в шесть часов утра, — продолжал он, — мы встаем.
И он объяснил ребятам, как нужно готовиться к походу.
А потом все врассыпную бросились к своим палаткам собирать рюкзаки и все, что нужно для путешествия.
Наутро четвертый отряд вместе с начальником похода Левой и отрядной вожатой Соней двинулся в путь.
К вечеру путники дошли до вершины Аю-Дага. Ребята натянули брезентовые палатки, развели костер, и дежурные принялись готовить ужин.
Ночь была безлунная, черная, тихая.
Костер понемногу разгорался, и огонь полз во все стороны. На секунду он прятался в черном дыму, а потом опять с треском выбивался наружу и взлетал вверх высокими пылающими фонтанами. Искры летали над поляной, точно красные мошки.
Было тихо. И вдруг где-то рядом робко заговорила маленькая сова-зорька. Жалобно, спросонья, она будто о чем-то спрашивала.
— Что это она говорит? — спросила Мамлякат.
— Она спрашивает: «Сплю? Сплю?» — сказала Гуля. — А ей никто не отвечает.
— Нет! — отозвался Барасби. — Она другое говорит.
— А что? — сразу обернулись к нему Мамлякат и Гуля.
— Она говорит: «Кукунау». Кошка говорит «нау», а эта птица — «кукунау».
— Нет, кошка говорит «мяу», — заметил кто-то из ребят.
— А у нас кошки говорят «нау», — сказал Барасби.
Снова все умолкли. Но зато громче затрещали, разгораясь, ветки, выше взметнулось пламя костра, озаряя лица ребят и белеющие поодаль палатки. Теперь по всей полянке стало светло от огня.
Но чем светлее становилось вокруг костра, тем гуще окутывал мрак высокую, плотную стену густого леса, подступившего к поляне.
Ребята с невольной тревогой оглядывались на этот черный-черный лес, и всем им хотелось еще плотнее подсесть друг к другу, поближе к огню.
— Наверное, страшно ночью там, в лесу, — сказала тихонько одна из девочек.
— Кому страшно, а кому и нет, — отозвался лихой мальчишеский голос. — А кто-нибудь пошел бы в лес один? — спросил тот же голос после минутного молчания.
Никто ему не ответил.
— Можно мне пойти? — вдруг спросила Гуля, вскакивая. — Можно?
В глазах ее отразились отблески огня.
— Зачем? Храбрость показать? — спросил Лева.
— Нет, не потому, — сказала Гуля. — Просто хочется себя испытать.
— Нет, Гуля! — твердо сказал Лева. — Это невозможно. Ваша смена всего несколько дней как приехала, и вы совсем не знаете здешних мест. В этом лесу есть непроходимые заросли, колючие, злые травы и кустарники. Иглица, например.
— А еще есть держидерево, — добавила вожатая Соня, маленькая, тоненькая девушка, похожая на девочку.
— Да, да! — подхватил Лева. — У этого дерева ветки как лапы. А на лапах — пальцы, загнутые, точно когти. Но самый злой хищник — жгитрава, колючий молочай. Жгитрава и царапает, и режет, и жжет. Да еще выделяет ядовитый сок.
— А что будет, если дотронешься до жгитравы? Обожжешься?
— Еще как! Точно о крапиву. Только крапивный ожог через час проходит, а эти ожоги и в месяц не заживают.
Лева подбросил в огонь коротких сухих веток.
— Вот что, ребята, — продолжал он. — Завтра утром мы с вами заберемся в лес, и я покажу вам все эти травы и кустарники. А сейчас идите-ка спать… Столько прошли за день, пора и на отдых…
Все встали и разошлись по палаткам. У костра остались дежурить Лева и Соня.
Вокруг стало совсем тихо. Только в траве не умолкая звенели цикады.
— Вдвоем нам дежурить незачем, — сказал Лева. — Ложись-ка спать. А на рассвете меня сменишь.
— А не лучше ли так, — спросила Соня, — сначала ложись ты, а потом ты сменишь меня, и я буду спать до утра?
— Ну ладно, — согласился Лева. — Разбуди меня ровно через час.
И Лева ушел. Улегся он позади одной из палаток, накрывшись курткой.
Соня осталась у костра одна. Было совсем тихо. Только потрескивали в огне сухие ветки.
Соня посмотрела на свои часики. Стрелки как будто стояли на месте. Она приложила часы к уху. Нет, часы не остановились, идут. Но как медленно! А вокруг так черно и глухо!..
Вдруг она услышала за собой шорох. Вздрогнув, обернулась. Это была Гуля.
— Сонечка, — сказала она, — разреши мне пойти в лес! Только до опушки — и назад!
— С ребятами поспорила? На пари? — спросила Соня.
— Да нет, не потому. Хочется перебороть страх…
И в глазах ее, освещенных пламенем костра, Соня прочла твердую решимость.
«А может быть, нужно воспитывать у ребят смелость?» — подумала Соня.
— Вот Лева встанет, спросим у него, — сказала она.
— А когда он встанет?
— В половине двенадцатого…
— Еще не скоро! А я мигом сбегаю и вернусь. Ну что, можно?.. Я сразу же вернусь!
И, не дождавшись ответа, Гуля побежала по полянке. Ее белая блузка мелькнула в свете костра и скрылась во мраке…
Перебежав полянку до лесной опушки, она оглянулась. Пламя костра ей весело светило. Казалось, что костер машет ей красными рукавами и как будто говорит ей:
«Не бойся, я здесь!»
Она уже хотела было побежать обратно, как вдруг что-то с силой хлестнуло ее по лицу.
— Ой, что это? — вскрикнула она. — Кто это?!
Звук своего голоса показался ей каким-то чужим, странно незнакомым. Сердце у нее замерло. Она пошарила вокруг себя руками и нащупала ветку.
«Глупая я! Ветки испугалась!» — подумала она и стала шептать:
— Не боюсь! Не боюсь! Не боюсь!
Постояв минуту, она решила пойти дальше, пока глаза не привыкнут к темноте.
Она пошла по лесной тропинке, широко открытыми глазами вглядываясь в густую тьму.
Ей вспомнилось, как она в детстве боялась темной комнаты и как мама, бывало, уговаривала ее, маленькую: «Темнота, Гуленька, совсем не страшна…»
Да, тогда темнота и в самом деле была не страшна. Она спускалась над ее детской кроваткой, как теплый полог. А сейчас здесь, в этом черном лесу, темнота совсем-совсем другая. Она полна чего-то неизвестного, таинственного… Вокруг будто какие-то чудовища. Нужно зорко всматриваться во все вокруг. Ощупывать руками стволы и ветки, чтобы понять, что это не чудовища. Нужно чутко прислушиваться к звукам леса, чтобы не испугаться шорохов, скрипа, шелеста…
