Да, тогда темнота и в самом деле была не страшна. Она спускалась над ее детской кроваткой, как теплый полог. А сейчас здесь, в этом черном лесу, темнота совсем-совсем другая. Она полна чего-то неизвестного, таинственного… Вокруг будто какие-то чудовища. Нужно зорко всматриваться во все вокруг. Ощупывать руками стволы и ветки, чтобы понять, что это не чудовища. Нужно чутко прислушиваться к звукам леса, чтобы не испугаться шорохов, скрипа, шелеста…
«Да, недаром говорят: «У страха глаза велики», — подумала Гуля.
И ей вдруг стало понятно, откуда взялись всякие сказочные страшилища: змеи горынычи, бабы-яги…
«Ну, чудовищ нет. А что, если зверь какой-нибудь на меня нападет?»
На своем веку она видела уже и волков, и медведей и даже гладила и кормила их с рук, но то было в зоопарке, а не в лесу. И не ночью, а днем. Нет, лучше не думать об этом!
«А тот огонек все еще горит?» — спросила она себя, как, бывало, спрашивала в детстве маму.
Гуля опять оглянулась, но костер уже не светил ей сквозь ветви деревьев.
«Неужели догорел? — подумала Гуля. — Нет, не может быть. У костра сидит Соня. Потом придет Лева. Будут поддерживать огонь всю ночь. Куда же я забрела? И в какой стороне наши?»
Тут только Гуля поняла, что она давно уже идет не по тропинке. Она не думала, что так скоро окажется в самой чаще леса. Она ринулась назад, и вдруг что-то с силой вцепилось в подол ее юбки.
«Держидерево!» — вспомнила Гуля Левины слова.
Да, конечно, это оно. Распростерло ветки, как жадные лапы, словно так и норовит зацепить кого-нибудь. Гуля хотела было отцепить подол, но острые шипы уже вонзились ей в руку и в ногу.
Исцарапанная в кровь пленница изо всех сил старалась вырваться на волю…
А тем временем Соня разбудила Леву.
— Хорошо, хорошо, сейчас, — пробормотал он, думая, что она будит его для того только, чтобы он сменил ее.
На него смотрели испуганные глаза Сони.
— Что-нибудь случилось?
— Да, случилось, — проговорила она. — Гуля ушла!
— Ушла? — И Лева сразу же вскочил на ноги. — Куда?
— В лес. Одна… Ох, я так беспокоюсь!
— Как же ты ее отпустила?!
— Я не отпускала… Просто не могла ее удержать, — ответила Соня, чуть не плача.
Лева вытащил из кармана электрический фонарик.
— В каком направлении она ушла?
— Туда! — показала Соня рукой вправо.
— Оставайся у костра. Я пойду на поиски, — сказал Лева.
И скоро он скрылся во мраке.
Соня подбросила в огонь хворосту. Еще чернее показался ей лес.
Она видела, как медленно ползло в темноте светлое пятнышко. Это был луч Левиного карманного фонарика. Должно быть, Лева держал его высоко над головой.
Временами блуждающий огонек скрывался за деревьями, потом опять появлялся где-то вдали, шарил по сторонам и плыл дальше.
Скоро вокруг ярко вспыхнувшего костра собрались ребята. Кто-то из них, проснувшись, узнал об исчезновении Гули. Каким-то образом об этом узнал и весь отряд.
— Ребята, это не дело, — сказала Соня. — Давайте так: маленькие укладываются спать, большие остаются.
— Мы все большие! — недовольными голосами закричали маленькие.
В сущности говоря, они были ненамного моложе старших, и все-таки старшим они казались малышами.
— Ну ладно, — сказала Соня. — Давайте притащим сюда одеяла и бушлаты, а то вы простудитесь.
Никогда еще в Артеке костер не горел так жарко, как в эту ночь на вершине Аю-Дага.
— Очень уж долго ночь тянется, — говорили ребята, грея у огня руки.
Маленькие скоро уснули, свернувшись клубком под одеялами, а старшие все еще глядели в лес, не давая сомкнуться усталым векам. Страшно было подумать, что где-то там, в темноте, блуждает одна-одинешенька в лесу, дрожа от холода и страха, Гуля Королёва, та самая девочка, которая играла вместе со всеми в волейбол, в теннис, ездила с Хамгоковым и так хорошо работала веслами, когда ребята выходили на лодках в море.
И вдруг Барасби захлопал в ладоши и закричал:
— Фонарик! Фонарик! Сюда идет! Наверное, это они!
— Где? Где? — встрепенулись ребята.
— Вон там!
Из темноты плыл, приближаясь, блуждающий огонек…
— Сонечка, прости меня! — закричала Гуля, бросившись к вожатой.
— Осторожней, сгоришь! — сердито крикнула Соня, отстраняя Гулю подальше от огня.
— Я знаю, что страшно виновата! — продолжала Гуля, опустившись перед Соней на колени. — Но я все-таки рада, что не струсила. То есть сначала струсила, а потом со страху расхрабрилась. Знаете, — и она поглядела на ребят, с любопытством смотревших на нее со всех сторон, — как я с держидеревом воевала?
— Ну ладно, ладно, — остановил ее Лева. — Это видно и так. Ребята, сейчас же спать! И ты, Соня, укладывайся.
Соня и ребята поднялись и пошли к белеющим вдали палаткам.
— Сердишься? — спросила Гуля. — Да, Сонечка?
— Сержусь! — сурово сказала Соня. — Очень! Но все-таки ты смелая… я не такая. Мне и у костра было одной страшновато…
Разбудили Гулю звуки горна. Выбравшись из палатки, она увидела: на самом горизонте, из-за моря, вставал багряно-красный солнечный диск. Над ним и вокруг него по всему небу раскинулись лучи. Такого простора, такого ослепительного моря, такого торжественного, победоносного сияния Гуля не видала еще ни разу в жизни. Она даже зажмурилась на секунду и всей грудью вдохнула струю чистого воздуха, пахнувшего и лесом и морем. И ей стало опять так хорошо, что она совсем забыла, сколько тревоги и огорчения пережили из-за нее вожатые и ребята.
Отряд вернулся в лагерь под вечер. А на утренней линейке старший вожатый сурово отчитал Гулю перед всем лагерем. Ей пришлось выслушать немало горьких слов. Ее поступок, сказал Лева, надо считать особенно серьезным потому, что она нарушила дисциплину во время похода. Она заставила всех тревожиться. Из-за нее ребята не спали почти всю ночь… Не первый раз нарушает она законы и обычаи Артека.
И пока старший вожатый говорил все это, Гуля хмурила брови и кусала губы, с грустью думая о том, что она вот опять сбилась с пути, потеряла тропинку, как ночью в лесу.
Она почти не дотронулась в столовой до завтрака и весь день ходила молчаливая и хмурая. Она не сердилась на вожатых. Она сердилась на себя.
«Дрянь девчонка! — повторяла она, чуть не плача. — Не может жить спокойно, как другие ребята. Прежде с тихого часа убегала, а теперь взяла да и удрала ночью в лес!»
Руки и ноги у нее были исцарапаны до крови. И, поглядывая на свои ссадины и царапины, Гуля со злостью и досадой думала:
«Так мне и надо! Молодец держидерево! Видно, для того оно и растет, чтобы держать таких, как я!»
Она даже отказалась от верховой езды, когда Барасби предложил ей проехаться после вечернего чая. Он искоса поглядел на Гулю, не понимая, о чем она думает, сидя на скамейке и крепко обхватив руками колени.
А думала Гуля вот о чем:
«Ну как жить мне на свете дальше? Надо же научиться быть смелой, как моя Василинка в кино. А все получается не так! И вот теперь вожатые думают, что в Артеке никого нет хуже меня…»
Но вожатые так не думали. Они понимали: то, что случилось, для Гули даром не пройдет.
На другой день в Артек привезли новую кинокартину — «Дочь партизана». Вожатых это озадачило. Ведь главную роль в этой картине играла Гуля! Как же быть? Она так провинилась, и после этого показывать ее на экране? Еще зазнается небось, еще больше от рук отобьется. Но ведь не отказываться же из-за этого от картины, которую специально привезли в Артек! Не лишать же удовольствия весь лагерь.
Узнав, что после ужина будет кино и что в картине участвует пионерка Артека Гуля Королёва, ребята всполошились:
— Это какая же Королёва? — спрашивал один.
— Та, что ночью одна в лес ходила, — отвечал другой.
— Та, что верхом ездит не хуже, чем Барасби. И плавает здорово, — говорил третий.
Вечером ребята стали ходить за Гулей по пятам.
— Расскажи, Королёва, как ты снималась в кино, — просили они.
— Ладно, ладно, расскажу, — отмахивалась Гуля. — После сеанса. А то смотреть неинтересно будет.
И хотя ребята уверяли ее, что им все равно будет очень интересно, Гуля уговорила их потерпеть.
Перед сеансом она долго думала, идти ли ей на картину или не идти. Нечего сказать, хороша дочь партизана, которой объявляют выговор на лагерной линейке! Ей теперь в глаза ребятам смотреть совестно.
И все же Гуля решила, несмотря ни на что, пойти. Ведь тут тоже нужна смелость! В сопровождении целой ватаги ребят пошла она по аллее парка к открытым дверям клуба.
— Не Королёва, а королева, — сказала ей вслед, улыбаясь, одна из старших девочек.
Гуля обернулась к ней и, не смущаясь, ответила:
— Меня так и в школе иногда называют. В шутку.
