Тогда Хромов всердцах сказал:
— С вами напьешься! Не согласитесь сами — добьюсь, чтобы вам дали партийное поручение.
— Ишь ты, в порядке партийного поручения! Вы уж и рады: объегорили, мол, Брынова, объегорили!.. Чудак! Да я уже с четверть часа, как лежу на обеих лопатках и наслаждаюсь вашим красноречием. Сервис, и тот обратил внимание. Согласен, дружище, согласен! И Бурдинскую затащим!.. Ну, а как насчет брусничного варенья и чая?
На этот раз Хромов не отказался.
Воскресенье было солнечное и морозное. Воздух пронизан холодным золотом. Золотом отсвечивали и белые сопки. Выходишь на улицу — и слепнешь от солнца. Ледяной воздух стесняет дыхание, а итти легко, хорошо.
В интернате пусто. Трофим Зубарев, Антон Трещенко и Тиня Ойкин с утра ушли на лыжах в Чичатку: тренируются к районному кроссу. Из рудничных, прихватив ружья, к ним присоединились Захар Астафьев и Кеша Евсюков.
По ледяному раздолью Джалинды гоняют тугой мяч школьные хоккеисты.
Носится по льду огромный Борис Зырянов. «Возьмет он клюшку, убьет он чушку», срифмовал про него Толя Чернобородой, который, забыв свою медлительную важность, мчится за мячом. Но куда ему до костистого, выносливого Ванюши Гладких! Проворный северянин побаивается только Бориса: тот стремителен и всегда появляется откуда-то внезапно, со стороны.
В угловой интернатской комнате будничным делом заняты девочки.
Постелив на стол синее байковое одеяло, Поля Бирюлина гладит «выходное» шерстяное платье. Утюг испорчен, защелка все время соскакивает. Тогда утюг раскрывает крокодилью пасть, в которой пылают красноглазые угли.
— Какая ты, Поля, терпеливая! — не то с завистью, не то порицая, говорит Зоя, отрываясь от книги. — Я бы грохнула эту железину об стену, чем так мучиться с ней!
Зоя сидит на табурете возле печки, поджав ноги. У нее на коленях небольшая, в толстом переплете книга.
— Должна же я закончить! — отвечает Поля. — Не бросить же, когда осталось только рукава догладить.
— Если не догладишь — не беда, — отзывается, кашляя, Зоя.
Крышка утюга, звякнув, вновь срывается. Поля косится на Зою и долго возится с металлической защелкой.
— Почему? — спрашивает она. — Почему, Зоя, ты меня осуждаешь? Словно я преступление делаю.
Зоя встряхивает косичками.
— Почему? — переспрашивает она. — Потому что твой лыжный костюм висит в шкафу. Комсомольский кросс, а ребята без тебя на тренировку ушли. Удивляюсь!
— У меня сегодня урок музыки, — оправдывается Бирюлина, — я не могу пропускать… Ты упрекаешь, а сама осталась дома…
— Зоя больна, — вмешивается Линда; она сидит за столом и учит уроки. — А впрочем, — Девушка заливается смехом, — может, она из-за Антона не пошла? Хоть от его ворчанья отдохнет!
— Антон во многом прав… — начинает Поля.
— Может, и прав, — упрямится Зоя, — а меня тоже зло берет. Будто клуб отрыли, чтобы туда не ходить! А вот Поля — секретарь комсомольской организации, а к старым артисткам ходит…
Утюг снова щелкает.
— Хоть бы ты веревкой прикрутила или проволокой, — говорит Зоя.
— Кончаю, Зоинька, — отвечает Поля. — А что ты плохого находишь в артистке? Она очень культурная женщина.
— А я бы ни за что не пошла, — возражает Зоя. Она вызывающе смотрит на Бирюлину. — Чтобы меня, как куклу, вертели-повертывали: «садитесь», «встаньте», «улыбнитесь»!
— Не в этом дело! И не мне ее учить, она старше меня, — говорит Бирюлина.
Она отставляет утюг на край стола и рассматривает платье: складок нет, платье будто только что из магазина.
— От твоей артистки за версту старым режимом пахнет, — уже не сдерживая себя, говорит Зоя.
Поля Бирюлина поводит плечами:
— Ты вот Тургенева «Дворянское гнездо» читаешь. Из рук не выпускаешь!
— Сравнила! — вспыхнула Зоя. — «Дворянское гнездо» у Тургенева и «дворянское гнездо» на Новых Ключах!
— Почему же? — вмешалась в разговор Линда. — Почему дворянское? Потому что у нее в доме любят музыку, потому что у нее можно научиться вышивать?
Зоя фыркнула:
— Будто я против музыки. Ты скажи, почему она Сережу не хочет пускать в тайгу? Сережа вчера какой расстроенный был! Семен Степанович говорит: «Пусть идет, крепче станет», а Альбертина Михайловна: «Не пущу!» Сережа сам рассказывал… А Митенька Владимирский так совсем испортился. Волосы расчесывает проборчиком, как на манекене. Флакон духов каждый день на себя выливает. Франтик!
Линда все улыбается, только нежная кожа на ее щеках засветилась румянцем.
— Не в этом, Зоя, дело, — рассудительно говорит Поля. — Пусть одевается и прихорашивается. Но ведь жалко на него смотреть, когда к доске вызовут. И в этом ты, Линда, виновата: что за дружба, когда он на каждом уроке заваливается!
— Вчера в клуб пришел, гордый-прегордый, голову во все стороны поворачивает. — Зоя встает, прохаживается по комнате, передразнивая Митю. — Я думаю, что с ним? Оказывается, новый галстук надел — в розовых крапинках — и фасонит.
Она вновь садится к печке, берет в руки книгу.
— Ты тоже хороша! — сердится Поля. — Каждый день — в клуб. Конечно, для уроков времени нехватит.
Зоя выпрямляется, и книга падает, гулко стукнув об пол толстым переплетом.
Линда взглядывает в окно и громко смеется:
— Девочки, Ванюша-то за Борисом гонится! Разозлился!
Девочки сгрудились у окна. С минуту они следят за мелькающими на Джалинде мальчиками.
— А все-таки, Зоинька, — мягко говорит Поля, — если ты сегодня придешь позже десяти…
— Ну и что? Ну и приду! — упрямо мотает косичками Зоя, не отрывая плаз от окна. — Сегодня новая картина.
Лицо Поли становится строгим:
— Будем обсуждать на комсомольском собрании.
— Больше некого, кроме меня! — запальчиво отвечает Зоя. — Мальчишек боишься, вот и напустилась на меня! У Мити Владимирского по русскому двойка… У Вани Гладких по алгебре двойка…
— Девочки, когда Андрей Аркадьевич обещал притти? — меняет разговор Линда.
— После обеда, — отрывисто отвечает Зоя.
Она подходит к печке, поднимает книгу, наугад раскрывает ее и упирается локтями в колени. Поля, внимательно проследив за всем этим, недовольно говорит:
— Ну вот, после обеда… А мальчишки пропали. Ну как же теперь? Опоздают! Чувствую, что опоздают!
— Да нет же, Поля, — говорит Линда, — ведь до Чичатки всего восемнадцать километров. А они с утра ушли.
— Это правда, — успокаивается Поля.
— А главное, там Антон, — уверенно говорит Зоя. — Я Антона знаю с пятого класса. Он за четыре года ни разу к обеду не опоздал.
Молчание.
— Зоинька, ты анатомию выучила? — осторожно спрашивает Поля.
— Один раз читала, — неохотно отвечает Зоя.
— Зоинька, дорогая, оставь книгу, позанимайся, — ласково говорит Бирюлина.
— Да, как же! Борис скоро придет и отнимет. Это его книга.
— Давай вместе, — предлагает Линда.
Поля благодарно смотрит на нее.
— До свиданья, девочки, я скоро, — говорит она. — Не забудьте Андрея Аркадьевича встретить!
— А Сережу скажи, чтобы отпустила! — кричит ей вслед Зоя. — Слышишь?
Поля оборачивается:
— Слышу, Зоинька, скажу. Ты не думай, что я со всем согласна.
Взобравшись с ногами на табурет и подперев кулачками подбородок, Зоя смотрит на Линду.
«…Грудная клетка образуется позвоночным столбом и ребрами… Ее форма приближается к форме конуса…»
А может, Зоя и не слушает — думает о своем?
Поля Бирюлина вздыхает и тихонько прикрывает за собой дверь.
Из глубины интернатского коридора прогремел зычный голос:
— Зойка, догоню — плохо будет! Книгу верни!
Зоя собралась ответить что-то очень дерзкое, но застыла, обеими руками прижав к груди книгу. С улицы в коридор входили Хромов и Варвара Ивановна.
— Ой, это вы! — Вихрева кинула уничтожающий взгляд в сторону Бориса Зырянова: — У мальчишек грязно, идемте к нам.
Сначала возле Хромова были только девочки: синеглазая Поля Бирюлина, беспокойная Зоя Вихрева и улыбающаяся Линда Терновая.
Ребята входили по одному, по-двое, потом целой гурьбой.
Они обсуждали поход на Чичатку. Трофим подтрунивал над Сеней Мишариным, потерявшим по дороге варежку. Антон, вошедший в комнату последним, старательно жевал булку.
Ваня Гладких и Толя Чернобородое вошли, продолжая между собою спор, но замолкли, увидев учителей.
— О чем это вы? — спросила Варвара Ивановна.
Толя Чернобородов объяснил:
— Мы заспорили, как стать культурным человеком. Я утверждаю, что без образования нельзя стать культурным. Ленин говорил на третьем съезде комсомола, что надо овладеть всеми знаниями, которые накопило человечество…
— Я не против этого — возразил Гладких, — а все-таки хотя дед Боровиков и без образования, а культурней Антона, который не всякий раз даже с учителем поздоровается.
