Наташа остановилась, оглядываясь. Не может быть, чтобы не нашлось тропы, ходят же сюда люди по ягоды осенью…
— Ты заблудилась? — послышался сзади высокий распевный голос.
Наташа резко обернулась: на камне, чуть покачиваясь, стояла круглолицая девочка с красивой косой. Через секунду Наташа ее узнала — видела в поселке, ее Любой зовут.
— Я давно за тобой наблюдаю, — сказала Люба, накручивая косу на палец, — и не пойму, куда ты идешь? А они, наверное, уже ищут тебя. — Люба кивнула в сторону маяка.
Наташе стало неловко перед странной девчонкой, но она не знала, что сказать.
— У нас так никто не делает, — продолжала Люба, словно и не замечая Наташиного настроения. — Если куда пошли вместе, так уж и до конца вместе. Тайга выучила. В городе у вас, наверное, иначе… Может, я и не понимаю чего? Не сердись. Я провожу тебя, ладно? А то одной тебе долго не выбраться.
— Идем, — согласилась Наташа с радостью.
— И все-таки я не понимаю, — повторила Люба, — почему ты ушла одна?
— С отцом поссорилась, — нехотя ответила Наташа. Она не умела промолчать, когда ее спрашивали о чем-то.
— Он у тебя тоже пьет? — живо заинтересовалась Люба.
Она нашла среди камней и зеленых мочажин неприметную тропу, спускающуюся к морю, и теперь уверенно вела по ней Наташу.
— Пьет? — Наташа приостановилась. — Мой отец никогда не пьет! Он — спортсмен. Ну., сейчас уже тренер, сам не выступает на ринге, но это ничего не меняет. В спорте пить нельзя.
Люба тоже остановилась и уставилась на Наташу во все глаза.
— Так почему же ты с ним ссоришься?!
Она покачала головой:
— Если бы мой отец не пил, знаешь как бы я его любила? А я и теперь люблю… Он ведь не с радости — с горя пьет. И не всегда, а только когда тоска за горло берет. Это он так говорит. Маму он очень любил… Она умерла.
Наверное, именно сходство судеб родило в душе Наташи порыв доверия, когда человек может рассказать о себе все. Ведь обе они выросли без матери…
— А если бы твой отец надумал жениться, что бы ты сделала? — спросила она, пристально глядя в лицо новой подруги. И удивилась: Любино лицо вдруг расцвело.
— Если бы так! Как бы я обрадовалась! Ведь тогда было бы кому заботиться о нем, а то все я да я одна. Но отца в поселке чужаком считают, кто за него пойдет? Здесь все рыбачат, а он — охотник. И живут тут испокон века артелью, а он — сам за себя. Да еще и на базар ездит в город — вот уж чего здесь не любят-то! Нет, трудно ему найти жену… А со стороны не хочет приводить, потому что мама была здешняя.
— Так ведь если он женится, он не тебя уже будет любить, а свою жену! — попыталась отстоять свое мнение Наташа.
— Дедушка говорит: две любви у человека по двум тропкам рядом бегут, а света друг другу не застят. Одна — к жене, другая — к детям. Дед у меня — у-умный! Он — смотритель маяка, куда ваши пошли. Пойдем и мы, а то разыщутся еще тебя-то…
Тропа нырнула в рябинник, но не терялась, сколько ни петляла между камнями и кустами. Наташа машинально разводила в стороны красноватые, налитые весенним соком ветви, а в голове у нее была полная неразбериха. Никогда бы не подумала, что можно и так посмотреть на женитьбу отца!
Кусты впереди отчаянно затрещали, и из них не вышел, а выломился Толян. Вид у него был такой отчаянный и несчастный, что Наташа, забыв про все на свете, схватила его за плечи:
— Что… что случилось?
— Нашлась… — тихо проговорил Толян, обернулся и заорал в кусты: — Ребя-а-ата! Она зде-е-есь! Сю-да-аа!
Наташа опустила руки и ошеломленно села на камень. Глаз не поднять на Толяна, даже волосы закручиваются штопором над ушами от стыда: как же это она о нем-то не подумала?
Люба спокойно стояла в сторонке и покусывала клейкую рябиновую почку.
* * *
Все смотрели на Наташу, точно она не с сопки пришла, а из-за границы приехала. А отец не смотрел. Неторопливо вбивал колышки для котелка в скользкий галечник отмели. Дело это требовало сноровки, мелок слой гальки и земли над вечной мерзлотой.
Шипели мелкие волны близкого моря, остро пахли йодом золотисто-коричневые водоросли. Болталась на волнах, похожая на вынутый из тарелки студень, медуза. Серые комья медуз и коричневые водоросли плотно облепили и подножье маяка, застряв среди дикого камня. На неширокой полосе берега валялось неисчислимое множество плавника и рыбацкого хлама. Отряд словно бы потонул в этом отжившем мирке. Может быть, оттого Наташе и казалось, что все смотрят на нее одну.
Но отец на нее не смотрел. Он вбил колышки, утвердил на них палку-рогульку, примерил, не слишком ли низко повиснет котелок над костром. Только после этого обернулся к ребятам:
— Укладывайте плавник, можно разжигать.
И впервые скользнул взглядом по настороженной фигурке Наташи. Выражение его лица она понять не сумела: не злость, не досада, скорее, сожаление или боязнь. Но чего бояться сейчас, когда она вернулась?
— Нет, так не загорится, — сказала Люба.
Она пришла вместе с Наташей на берег и осталась с отрядом так естественно, словно именно ее и не хватало среди ребят.
Мягкими шаманскими движениями рук Люба переместила сучья и щепу, обломок доски убрала вовсе, корявый сучок добавила. Чиркнула спичкой, закрыв ее от ветра прозрачно-розовыми ладонями.
Казалось, не успела поднести огонь к костру, как он занялся с веселым треском.
— Гениально! — заявил Ян без малейшей рисовки.
— Нас учат этому в школе, — объяснила Люба.
— А для чего? — заинтересовалась Ира. — И в каком классе ты учишься?
— В восьмом. А учат потому, что в нашем интернате много детей оленеводов, им это нужно уметь.
Люба все еще продолжала возиться с костром и не видела, как недоуменно посмотрел на нее Иван Васильевич, Он же считал ее маленькой!
— Так мы же ровесницы! — ахнула Наташа и подсела к костру. Помогать Любе было незачем, ей просто хотелось привлечь внимание отца.
Иван Васильевич поднялся. Зачем-то посмотрел на далекий горизонт, по-прежнему опоясанный черной полосой тучи. За все это время туча нисколько не сдвинулась с места. Лежала за горизонтом, как никем не открытая, мрачная земля.
— Вот что, друзья! — сказал Иван Васильевич. Вы слушайте меня, и, пожалуйста, без возражения. Сейчас мы пообедаем, осмотрим маяк. Если успеем, найдем новое место для спортплощадки. А дальше я попрошу у Данилы Ерофеевича машину, и мы все отправимся домой, в город.
— Ка-аррамба! — проскандировал ошеломленный Ян.
— Иван Васильевич, но почему? — взвилась Ира.
— Потому, что мне не нравится эта туча на горизонте. Она может принести снег.
— Да она же нисколько не движется! До лета там простоит! — возмутился Ян. Видно было, что ему очень не хочется возвращаться в город. Но попробуй угадай — почему? — Нет, я знаю, в чем дело, — не сдавался Ян. — Вы остались в поселке, чтобы с моей маменькой потолковать, и она вам бог знает каких страстей насулила. Так вы же ее знаете, разве можно ей верить?!
— Я не говорил с твоей матерью, ты ошибаешься, — возразил Иван Васильевич, — а вот что такое шторм со снегом — мне известно давно. Так что будет по-моему, уж извини.
Наташе показалось, что все опять покосились в ее сторону. Еще подумают, что это из-за нее отец страхуется… Она невольно опустила голову. Кто-то тронул ее за плечо.
— Пойдем, что я тебе покажу, — тихонько сказал Толян. — Очень интересное!
Наташа глубоко вздохнула и осмотрелась. Никто, кроме Толяна, не смотрел в ее сторону. Все были расстроены решением Ивана Васильевича. Только Люба удобно примостилась возле костра на пустом консервном ящике, смотрела в море и словно ждала чего-то.
* * *
— Что же ты хочешь мне показать? — спросила Наташа у Толяна. — Опять в сопки идти?
— Нет… здесь рядом.
Они встали и пошли к молчаливому, безлюдному даже издали, маяку. Тяжелая башня на мощном цоколе из дикого камня напоминала скалу-останец. Казалось, что сделали ее не люди, а природа.
Берег быстро сужался на пути к маяку, в прилив, наверное, тут и вообще не останется суши. Волны бьют прямо в отвесный каменный обрыв. Сейчас шел отлив и светлая полоса тугого, пружинящего под ногами песка делалась все шире.
В подножии обрыва морю еще в давние времена попался мягкий камень. Вода вымыла его начисто, выдолбив на его месте широкую каменную чашу с пологими краями. Даже в глубокий отлив в чаше оставалась вода.
— Смотри, — сказал Толян.
Наташа наклонилась и ахнула: на черном дне чаши распускались белые цветы! Нежнейшие, почти прозрачные лепестки реяли в неподвижной воде, словно бы тянулись к солнцу. Наташа подняла руку — резкая тень упала на воду… и цветы исчезли! Только серые комочки остались на каменистом дне.
