Владимир Борисов - Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов

— Хорошо, хорошо! — предчувствуя нехорошее, заторопился Сергей Михайлович. — Кто-то будет художником, кто-то не будет…

— Почему не будет? Вот захочу и буду! — возразила Аня Новошинская, первая ученица класса. — Правда, Ольга Петровна, у меня способности, вы сами говорили!

— И у нас способности! И у нас! — поспешили сообщить неразлучные подружки Вера и Таня.

— А мы что, хуже? Да? — решили не отставать сидевшие за девчонками мальчишки. — Не хуже! Ещё как лучше!..

Скоро стало ясно: художниками станут все. Кроме второгодника Мошкина.

— Буду большим начальником! — упёрся он.

— Уважаемые будущие таланты! — срывая голос, крикнул Сергей Михайлович. — Прошу слова! Вам для работы в Союзе художников это может пригодиться!

Будущие таланты приумолкли.

— Так вот: лучшие картины лучших художников хранятся в Третьяковской галерее, а значит, — Сергей Михайлович перешёл на таинственный шёпот, — и ваши полотна… со временем… могут оказаться в этом музее.

Класс восторженно загудел. Нашлись желающие немедленно, до конца урока, нарисовать свои шедевры.

— Только не сегодня! — успокаивал лектор нетерпеливых. — Давайте начнём хотя бы завтра. А сейчас, прошу знакомиться, — и он перевёл слайд. — Самый настоящий художник, ваш коллега — Виктор Васильевич Васнецов.

С экрана на учеников смотрел худощавый бородатый мужчина. Похоже, он немного рассердился на легкомыслие второклассников. Впрочем, это могло только показаться.

— Виктор Васнецов, — продолжил рассказ Сергей Михайлович, — родился в середине XIX века в семье священника. Учился в духовном училище, а потом поступил в семинарию…

— Это где семена делают? — спросил Мошкин.

— Не семена, а священнослужителей! — сообщила Новошинская.

— Ребята, послушайте! — поторопился оборвать дискуссию Сергей Михайлович. — Васнецов мечтает о другом призвании: однажды он уезжает в Академию художеств, чтобы стать настоящим художником.

— Как мы, — зашептал на весь класс Волков.

Сергей Михайлович установил очередной слайд:

— «Витязь на распутье» — одна из первых картин художника.

Секунду-другую класс изучал одинокую фигуру всадника, застывшего перед каменной глыбой.

— А внизу-то, смотри! — свистящим шёпотом заговорил с первой парты Орешкин. — Череп и кости!

— Где? Где кости? — зашумели вокруг.

— Да вон под камнем! — Боря Орешкин не выдержал, подскочил к экрану. — Смотри сюда!

Раздался топот ног, и вот уже весь класс, приплясывая у доски, восторженно начал тыкать пальцами в экран.

— Т-а-а-к! — донёсся с задней парты грозный голос на время забытой Ольги Петровны. — Кто там не желает поехать в субботу на экскурсию в зоопарк?

Второклассники кинулись врассыпную на свои места — в зоопарк хотелось всем.

Следующие картины класс рассматривал в образцовой тишине. Волков даже ладонью рот зажал на всякий случай. Но вот словно выросли из-под земли и перешли на экран васнецовские «Богатыри».

Гул одобрения прокатился по рядам.

— Чур, я в серёдке! — крикнул-таки Волков.

— Господа богатыри и будущие художники, — не без ехидства заметил лектор. — Прошу обратить внимание на то, что эту картину Васнецов писал двадцать три года.

5-й «Б» удивлённо загудел, а Мошкин заявил:

— Н-е-е, начальником лучше…

Сергей Михайлович дождался тишины и торжественно произнёс:

— А сейчас перед вами предстанет особое полотно, — он перевёл слайд, и на экране высветилось серое, хмурое небо, стая черных ворон и широкое поле, усеянное телами погибших воинов. — Художник создал его по мотивам древнерусской летописи «Слово о полку Игореве», и называется эта картина «После побоища Игоря Святославовича с половцами».

Дети смотрели и слушали. По-настоящему. Сергею Михайловичу стало неожиданно легко делиться своими мыслями и чувствами с такой внимательной аудиторией. Незаметно для себя он сказал всё, что хотел, и закончил, как ему хотелось:

— О бедах земли русской, о раздорах князей говорилось в летописи, про это же с помощью красок и кисти рассказал художник. Про то, как малая дружина Игоря не побоялась, в одиночку сразилась с полчищами врагов. Сразилась и погибла…

Сочувственное молчание повисло над классом. Первым не выдержал Волков:

— Эх, пулемёт бы нашим!

— Танк лучше! — веско возразил Мошкин.

— Зачем танк? — Орешкин ловко вскарабкался на парту. — Шашки в руки и всем классом, сообща, на половцев. Ура!

— У-р-р-а! — робко подхватил кто-то.

И вот уже весь класс в упоении голосил:

— У-у-у-р-р-р-а-а!

А тут ещё школьный звонок победно затрубил в общем хоре.

Лектор вышел из класса. За дверями кабинетов, то тут, то там, набирая обороты, гудели детские голоса.

Шагая по весело поскрипывающему паркету, он неожиданно запнулся. Словно что-то далёкое, но такое знакомое, забытое им, и вот сейчас, внезапно ожившее, легонько подтолкнуло вперёд.

Оглянувшись, на всякий случай, Сергей Михайлович взмахнул руками и припустил вприпрыжку по ещё пустому коридору.

Хорошо в лесу! Окунёшься в лесные звуки, засмотришься на лесные краски, пообщаешься с обитателями здешними — отдохнёшь душой. И снова можно в город — дымный, угарный, дребезжащий, лязгающий… То ли дело лес!

Идёшь себе по тропинке, с покрышки на покрышку перескакиваешь. Вроде и колёса, вроде и городской атрибут — ан нет! Не чадит, не пылит, жжёной резиной не воняет. Лежит покрышка тихохонько, травкой зарастает, спину свою упругую под ногу подставляет: пожалуйста, мил-человек, ступай смело, не провались в ручей, в сточные воды, на меня обопрись. С такими товарками и путь веселее.

Сначала-то лес сторожится, не доверяет. Приглядывается: что за человек пожаловал, зачем? И тишина в лесу напряжённая, выжидающая. Но, если будешь ты вежлив и внимателен, наблюдателен и молчалив, раскроется лес, покажет свои богатства, поделится тайнами. И сменится тишина живыми звуками. Тут только успевай глядеть да слушать.

Вот в кустах зашуршало, зашоркало. Робко, по-детски, но с любопытством, с живинкой. Да это пакетик полиэтиленовый! Заблудился, малыш? Застрял в ветках — не выбраться? А не будешь от мамы-свалки улетать! Ишь, неслух… Ну давай помогу. Вот так, лети, шуршун!

А что это в листве прошлогодней блестит? Так сразу и не заметишь. Но уж, коли заметишь — ахнешь. Банка из-под энергетика! Ай да красавица! Сама синяя, буквы красные да ещё полоски серебристые по бокам. Что же ты за пенёк спряталась, скромница? Тебе бы повыше, на сучок какой-нибудь нацепиться, чтобы всем видно было этакую красоту!

А рядом кто? Да кто же как не королева леса — бутылка. И формы-то необыкновенной — квадратной, плечистой. Эта о высоком месте не тревожится, знает, что отовсюду видна, всем заметна. Уж сколько, казалось бы, перевидал их, а каждый раз удивляюсь: где её положат, там она и обживётся, и всех под себя подстроит. И трава с листьями цвет её принимают, и цветы лесные вокруг горлышка обовьются, приласкаются, и заячья капустка зелёной мозаикой фон создаст. И никто её с места не стронет. Истинно — королева!

Дальше иду, не тороплюсь. А куда торопиться? И красоты лесной не разглядишь, и за проволоку зацепиться можно. Вот как раз торчит петля. Это — старожилка, по всему видать. Где конец у неё, где начало — не поймёшь. Вросла в землю, заматерела. Такую ухватистую не выдернешь, только руки испачкаешь да землю расковыряешь. А вытащишь — что делать станешь? В овраг закинешь?

Удаль какая! Да и к чему её вытаскивать? Пусть растёт, пусть лес сторожит. Помчится по тропинке чужой человек, к лесу неласковый, а петля проволочная его сапог в ловушку — рраз! Не бегай зря, не суетись, ещё задавишь кого-нибудь, торопыга…

А если день солнечный, тёплый, запорхают надо мхом газетные обрывки-однодневки. Это они на солнышке подсохли, полегчали, повеселели и спешат своим весельем недолгим, летучим лес наполнить. Крутятся под ногами непоседы, шелестят и не догадываются, что красота их пёстрая, рекламно-статейная, до первого дождика или даже до первой росы… Обмякнут от влаги лёгкие крылышки, прибьёт их к земле, расплющит, растащит на кусочки, и следа не останется от резвушек… Так порхайте, пока солнышко!

А мне домой пора. В город, в железный поток загазованный. Отдохнул душой, спасибо тебе, лес. Береги себя, не меняйся.