Она заплатила. Нет, Миклош совсем не похож на своего отца. Дядюшка Варьяш был круглолицым, толстым, глаза у него были неопределенного цвета, и не серые и не карие.
— Как бежит время… — проговорила Ютка. От волнения голос у нее стал каким-то чужим, резким.
Инвалид внимательно посмотрел на нее. Стеклянная крышка конфетного ящика осталась незакрытой, и на запах конфет устремились пчелы. Они оба — старый Варьяш и Ютка — вместе принялись отгонять их, при этом их руки соприкоснулись. У Ютки были загорелые руки с короткими, обломанными ногтями — рабочие руки. Правая рука у дядюшки Варьяша была белая и ленивая.
— Время бежит, говоришь?
— Да… Вы скажите, пожалуйста, Миклошу, чтобы он готовился к переэкзаменовке. Наша учительница добьется для него разрешения. Пусть только учится и кончает школу… Ведь если не сдаст экзаменов за школу, ему и специальности хорошей не получить.
Инвалид перевел взгляд с Ютки на свои сладости, потом снова на нее; сейчас его глаза уже горели злобой.
— А тебе-то какое до этого дело, скажи, пожалуйста? Тебе-то что, будет он сдавать экзамены или нет? Или, может, ты агитаторша?
Ютка не знала, что ответить. Кто-нибудь другой на ее месте — ну, скажем, поэт какой — сумел бы ответить дядюшке Варьяшу. А как быть Ютке Микеш, где ей найти нужные слова, чтобы убедительно выразить то, что она хочет? Как высказать свои мысли о жизни?
…Все они живут на улице Эперьеша. И все отвечают друг за друга. Это и есть жизнь! Одна — единственная! У каждого — одна.
Но что же сказать дяде Варьяшу? Ведь он уже назвал ее «агитаторшей»?!
Ютка стояла потупив голову, словно разглядывая сандалии. Старый Варьяш, наверное, сейчас думает, что она суется не в свое дело. Может быть, ей и не следовало говорить с ним? А вернее, начинать разговор нужно было издалека: о самом дядюшке Варьяше. Мол, зачем и кому нужна была война, которая сделала стольких людей калеками, что теперь вот и приходится сидеть здесь с этой несчастной коляской? Дядюшка Варьяш, правда, не кончал никакой школы, и ему, разумеется, все равно… Да, но как теперь перейти к главному, к разговору о Миклоше? Что-де Миклош крепок и здоров и что для него совсем не все равно, окончит он школу или нет. Или, может, начать с того, что, дескать, и для самого дяди Варьяша это тоже не все равно? Ведь пока люди живут на земле, эти вопросы никого не могут оставлять равнодушными.
Ютка молчала. Варьяш с неприязнью смотрел на нее. «Проклятая девчонка, — думал он, — и чего только сует свой нос в наши дела? Я, кажется, знаю, чья эта девчонка, — это внучка старой Микешне. Чего она тут вертится, бесстыжая? Наверное, охотится за моим Миклошем. А только он и мне самому нужен. На кой шут ему учиться, попусту тратить время? Пусть деньги зарабатывает — вот о чем он должен заботиться. Пусть зарабатывает как можно скорее и как можно больше. А как моему сыну жить, мы и сами знаем. Каждый живет как умеет».
Момент был критическим, но тут на стеклянный ящик снова легла тень, и над ухом Ютки загремел голос Миклоша:
— Чего тебе надо? Что ты тут позабыла?!
Впервые с тех пор, как они здесь вместе работают, он заговорил с ней, до этого он подчеркнуто не замечал ее, даже не здоровался, хотя все ребята с улицы Беньямина Эперьеша всегда здороваются друг с другом.
Ютка не ответила.
— Вот пришла, говорит, совет тебе дать, чтобы ты кончил школу, сдал экзамены, она, мол, все устроит. Ишь какая добрая девушка, — криво усмехнулся дядюшка Варьяш и полез в карман за сигаретой. — Может, она за тебя хочет выйти замуж?
Миклош шумно дышал. В первое мгновение его так и подмывало ударить Ютку или обругать ее последними словами, но что-то удержало его от этого. Разве можно ударить эту худенькую и невзрачную, как хилый птенец, девчонку? Не больно-то она раздобрела на скудных харчах бабки-пенсионерки… Нет, он слабых не бьет!
— А ну убирайся отсюда!
Впрочем, Ютки уже и след простыл. Отец с сыном посмотрели друг на друга. Старый Варьяш подмигнул сыну. «Учиться, как бы не так! — подумал он. — Делай что хочешь, только приноси денежки!» — «Понятно, — ответил старику ясный взгляд серых глаз Миклоша. — Как-нибудь я оттаскаю ее за волосы, словом, проучу ее!» Однако Миклош наперед уже знал, что не посмеет даже пальцем тронуть Ютку. Даже накричать на нее.
Хмурый и подавленный, он медленно брел обратно. Вдали виднелась бегущая по шоссе фигурка Ютки с развевающимися на бегу черными волосами. И ему подумалось, что это от него улетает красивая, огромная — в рост человека — бабочка, словно вспугнутая кем-то и уносящая с собой что-то хорошее и доброе. «Все, — вздохнул Миклош с огорчением, — убежала… Но зачем она приходила сюда? Что ей от нас нужно? Как все это глупо!»
Теперь уже и он бежал, сам не зная, зачем и почему. Может, он хотел все-таки стукнуть ее разок — другой, чтобы впредь знала, как соваться в чужие дела? Или схватить ее, повернуть к себе и, заглянув ей в глаза, прочесть в них, что она все же за девчонка?..
— Подъем! — закричала Николлет Ковач.
Оба звена уже стояли, построенные в две шеренги, когда вернулся Миклош Варьяш. Ютка, как самая малорослая в звене, стояла на левом фланге. Тимар раздавала рабочий инструмент девочкам, Тикеш — мальчикам. Еще два часа работы, и можно будет идти домой. Впрочем, никто идти домой не хотел. С тех пор как они трудятся здесь вместе, все как-то больше и крепче сдружились, чем за время учебы в школе…
— А ну, веселее! Давай, давай!
Учитель Бицо, отдыхавший в тени, встрепенулся и раскрыл книгу там, где была закладка. Потом осмотрелся. Оба звена восьмиклассников — теперь они уже восьмиклассники! — снова работали. Им опять достался тяжелый участок: девочки выбирали камни из грунта, а мальчики увозили их на тачках. Солнце палило нещадно. «До чего же хорошая была идея послать ребят на эти летние работы! — подумал учитель Бицо. — Наверное, самое лучшее предложение из всех, что когда-либо вносили наши шефы…»
«Наверное, уже почтальон заходил в дом, — подумала Бори и вдруг чуть не взвизгнула от боли, оцарапав руку о камень. — Счастливая Сильвия: она может следить за своими руками, и, разумеется, к рождеству они у нее будут как бархатные. Она ведь камни не ворочает… А для меня, кажется, еще не было более ужасного лета, чем это…» Обычно Боришка проводила лето у Цилы — у них всегда было очень весело и интересно. В прошлом году, например, они втроем ездили в Герембейтапольцу, по дороге обедали в «Анне» — маленькой корчме с высокой шатровой крышей, напоминающей модную женскую прическу… До чего было приятно! А тут вкалывай до седьмого пота…
«Но что делать? Иначе никак не осуществить мечту, тем более что родители меня ни во что не ставят… А так к приезду Рудольфа сумею купить себе платье. Может, сегодня как раз пришло от него письмо, пусть даже не мне одной, а всему дому… Почтальон, наверное, уже приходил…»
Как они все сильно загорели! Только Ютка устала, наверное, или нездоровится ей: какое-то у нее странное лицо и вся она точно струна натянутая… А учитель Бицо! Вот уж кто «выдает»! Говорит: давайте отложим из общего заработка какую-то часть на групповую экскурсию… Как, говорит, прекрасно после окончания работ поехать всем вместе хотя бы на денек на озеро Балатон! Проездные билеты можно взять по льготному тарифу. Экскурсия на Балатон! Только этого ей и недоставало!!
«Пусть едет кто хочет, — словно возражала кому-то в мыслях Бори, — а я ни форинта не дам. Деньги мои, я найду, на что их истратить: на платье да на туфли!.. Интересно, что сейчас поделывает Сильвия?..»
У нее тоже неудачное вышло лето: Ауэр и в этом году мало заработала, так что никуда не могла отправить дочь на отдых. Бедняжке удалось лишь изредка выбираться за город с розовощеким студентом — медиком. Галамбош все еще в деревне, так что некому даже вытащить Сильвию на лоно природы. А Ауэр — де, между прочим, ругает Сильвию: нечего, говорит, расхаживать со студентом на прогулки, гляди, как бы не узнал Пишта, что тогда?! А что в этом особенного? Не сидеть же ей, бедненькой, все дни напролет в душной квартире, словно затворнице?! Лучше бы тетя Ауэр заработала побольше денег да устроила своей дочери нормальный летний отдых!..
«Нет, во всем виноваты только родители! Вот и у меня: будь отец другим, мне бы не пришлось сейчас ворочать эти проклятые камни…»
Последний урок перед каникулами обычно считался самым трудным во всем полугодии.
В этот день Ева Балог поменяла свои уроки местами: классный час она сделала последним уроком, а венгерский язык — первым; во время этого урока она раздала последнюю контрольную по грамматике и объявила выставленные за нее оценки. С утра восьмиклассницы еще были внимательны, к тому же оценки за контрольную интересовали всех. Зато на последнем уроке уже чувствовались усталость и известное напряжение, и девочки как зачарованные следили за медленно двигающейся стрелкой часов, прикидывая, сколько осталось еще минут до того счастливого мгновения, когда они гурьбой высыплют на школьный двор, ликуя, что с завтрашнего дня целых три недели им можно будет не учить уроков, не решать задач.
