Ознакомительная версия.
Донна Мария делла Кираллино была увлечена манящими тайнами древних запретных знаний, ей не терпелось представить анконской публике юного графа Мантильери в самом выгодном свете. Момент был подходящий — дворянство, потрясённое инфернальными событиями турнира Яблоневой ветви, мечтало поскорее забыть об ужасах пережитого. Требовались новые сильные впечатления. Суета вокруг графа Мантильери внезапно затронула и меня. Несмотря на мой почти ребяческий возраст, я был нанят донной Марией делла Кираллино как художник. Я получил очень большой срочный заказ. Мне надо было отделать, расписать и оборудовать резиденцию для таинственного любимца донны Марии, где он смог бы организовать свой салон для избранной публики. Донна Мария инкогнито купила небольшой двухэтажный полуразвалившийся особняк с запущенным парком в шести верстах от Анконы и дала мне месяц сроку, чтобы я превратил эти развалины в загадочный, но уютный дворец, где граф Мантильери мог бы демонстрировать друзьям донны Марии чудеса эзотерических знаний. Ни один приличный художник не взялся за эту сомнительную затею, да ещё с таким коротким сроком исполнения. Я был молод, неопытен, ничего не боялся, и терять мне было нечего.
Никакой репутации художника у меня попросту не было. Меня увлекала странная и неправильная мысль, что если я стану знаменитым художником, то Дикима — дочка герцога, непременно захочет выйти за меня замуж. Как ни печально мне в этом признаваться, в те дни я думал именно так.
Получив заказ на оформление дворца и баснословные деньги на необходимые расходы, я в течение двенадцати часов составил план действий. Были наняты бригады каменщиков, плотников, штукатуров и маляров. Также я нанял шесть человек художников-подмастерьев, театральных мастеров декораций и рабочих сцены. Провалившийся пол в бывшей кладовой выломали окончательно, подвал в этой части дома затопили водой, засадили водяными лилиями и розовым стрелолистом, запустили туда карпов цвета рябиновых ягод. Стены отделали египетскими колоннами с побегами папирусов и бутонами лотоса. Установили изваяния Тота и Анубиса. По потолку плыла солнечная ладья бога Ра. Орнаменты и узоры были нарисованы по трафаретам с необычайной быстротой. Остальные помещения решено было расписывать в четыре краски, чтобы избежать излишних цветовых сложностей при торопливой работе. Белила, тёмная охра, сиена натуральная, кобальт синий, кисти, флейцы и малярные валики были закуплены мною в необходимом количестве. Через три недели реставрация и роспись дома была завершена, еще два дня подсыхала краска, потом туда приехали повара, камердинеры, многочисленная челядь, стали завозить продукты для угощения, в окрестных деревнях скупили очень дёшево рассаду всевозможных цветов, и парк преобразился необычайно.
Ровно через месяц в поместье загадочного графа Мантильери съехались первые гости.
Парадная лестница тремя ярусами уходила в вышину, мягкий, приветливый ковёр поднимался по восковому мрамору ступеней. Благоухали мандариновые деревья в глиняных горшках, на помосте играл духовой оркестр, хор абрикосово-малиновых мальчиков в длинных хитонах пел ангельскими голосами. Гости садились за стол, покрытый иссиня-чёрной скатертью Зевса и голубыми салфетками Киприды. Падали вдоль колонн огромные шпалеры, разворачиваясь рулонами, как декорации, как обрамление прекрасных дам, их драгоценностей, ювелирного изящества, мастерства портных и парикмахеров. Гости весело пьянели от волшебства, покачивалось пламя свечей на столах, незаметно выдвигался театральный помост, шпалеры распахивались, и публика внезапно оказывалась среди ночного сада. Клумбы пахли флоксами, пионами и резедой, поля грубых синих гиацинтов терялись в темноте среди тысячелетних дубов и кипарисов, лужайки закрывшихся на ночь маргариток мерцали среди прозрачных ручьёв, заросли цветущих кустов жасмина, посаженные два дня назад, наполняли сад земляничным ароматом. Дамы и кавалеры уходили гулять в парк по перламутровым лунным дорожкам. Букли, локоны, косички, чёлки на прямой пробор, нити жемчуга, изумрудные ожерелья терялись в сумраке флёрдоранжа. Ко времени возвращения с прогулки дворец нельзя было узнать — театральные рабочие успевали незаметно поменять все декорации: мебель, вазы, картины, ковры. Были зажжены камины, свечи, канделябры, люстры, шандалы. Дом светился в ночи всеми зеркалами, окнами, стеклянными витринами террас и лампами открытых веранд и лоджий. Дом светился и горел, как яркий жёлтый бриллиант среди свежей ночной зелени парка. Дворец казался бесконечным, огромным, приветливым и таинственным.
Больше никогда в жизни я не решался на подобный пошлый карнавал глуповатых сюжетов, плоских трёхслойных композиций, никогда я уже не отваживался на грубое буйство цирковой фантазии, обмана и надувательства. Раздвижные стены из тонких досок, сменяемые гобелены, фальшивые окна, зеркала, турецкие будуары, интерьеры Альгамбры, и картины в стиле «Свадьба Амура и Психеи» и «Персидская княжна нежна». Никогда больше. Никогда больше я не был уже так молод, глуп, наивен и прост. С этого дворца, с этого позора началась моя слава. Но всё, что я рисовал потом, было приличным, сложным и настоящим. За то, что я делал позже, мне не стыдно до сих пор. А поместье графа Мантильери — мой ранний грех тщеславия. Кажется, я применил все порицаемые приёмы искусства, о которых меня предупреждал Граппини, и я добился своего. Публика была в восторге. Обо мне заговорили. Я получил ещё несколько заказов. Но никогда больше я не рисовал ни эритрейскую сибиллу с могучим охристым торсом, ни отважного Орландо верхом на гиппогрифе, спасающего Олимпию, прикованную к скале, перебирающую чётки, с мушкой на щёчке! Никогда больше. Даже жалко.
Что касается графа Мантильери, то он показал несколько очень эффектных чудес и понравился влиятельным людям. Спустя неделю донна Мария делла Кираллино случайно обнаружила, что в поместье у графа поселилась девушка, прибывшая к нему из Черногории. Девушку звали Инфапассьёни, и значение её имени можно было истолковать, как «Дитя страсти». Донна Мария делла Кираллино была оскорблена и разгневана. Это так. Но сказать, что донна Мария делла Кираллино была оскорблена и разгневана, значит не сказать ничего. Ревность её была чудовищна. Донна Мария стала собирать сведения о своём протеже и выяснила, что настоящее имя графа Мантильери — Иржи Благович, что он вовсе не бедный аристократ, а удачливый авантюрист, обманувший за последние три года несколько знатных семейств в Яффе, Алеппо, Стамбуле и Рагузе.
Второе собрание анконских любителей герметических наук в поместье мага и чародея графа Мантильери закончилось неожиданно. Прекрасная и страшная донна Мария делла Кираллино, с напудренным бледным, как мел лицом, обратилась к публике с предложением связать графа Мантильери, чтобы тот смог продемонстрировать своё чудесное умение развязывать верёвки силой мысли. Ничего не подозревающий Мантильери Иржи Благович был крепко связан, после чего донна Мария достала из бисерного ридикюля большой складной нож и отрезала Мантильери голову. Гости бросились бежать. Черногорская девушка Инфапассьёни была продана в рабство, а донна Мария безо всяких объяснений отплыла на корабле и покинула Анкону навсегда.
Говорили, что корабль этот потонул в Эгейском море. Возможно это правда. Донну Марию делла Кираллино больше никто не видел.
Франческа-Бланш прислала мне письмо с фельдъегерем. «Привет, Феру, — писала она, — поздравь, теперь я сестра скандально известного художника».
Теперь я много рисовал. Это было моим настоящим счастьем. Я любил запах сырого левкаса, скипидара, льняного масла, запах полотна, яичного желтка и домарного лака. Это счастье, это моё ремесло, то единственное, что я на самом деле умею делать превосходно.
Я писал красками днём и рисовал контуры при свете фонаря. Я рисовал, был счастлив, рисовал до полной усталости, до прыгающих пятен, до искр и вспышек в глазах. Я был влюблён в красавицу Дикиму, много рисовал, заглядывался на дочку карандашного мастера, и жизнь, казалось, бежала мне навстречу, радостно крича, сияя глазами и распахнув объятия.
В то лето стояла замечательная жара. Я рисовал. Всё было отлично. Всё было просто очень хорошо!
Вот живет человек, размахивает руками, тянется к солнцу, любит пирожные, да и вообще влюблён, даром, что хочет похитить дочку торговца карандашами. Человек воображает себя наследником султана, украденного в детстве ужасными мамелюками, янычарами и асассинами. Жизнь на манер длинной скатерти, уставленной приятными штуковинами, видится ему с некоторыми пятнами, придающими ей дополнительное очарование. Верные друзья, битвы с врагами, интриги, недоброжелательство роковой красавицы, слава и даже богатство рисуются уже отчетливо, когда тропинка судьбы поворачивает за угол нагретого солнцем невысокого забора его кудрявой кареглазой мечты. Забора, поросшего мелкими розами. Да, непременно розами. Колючими мелкими розами с бутонами, изъеденными тлёй. Внезапный удар в лоб — главный прием жизни. Он неотразим.
Ознакомительная версия.
