— С благородной, и всё, — заупрямился я.
— Кто похитил лисицу?
— Не знаю…
Васильков перешёл на страшный шёпот:
— Как его зовут?
Я засмеялся: меня ловили на удочку.
— Прекратить! Знаешь, что бывает за ложные показания? Думаешь, я с тобой цацкаться буду? Не такие клубки распутывал. И тут ниточка в моих руках. «Ваша игра проиграна, Смит!» Чем дольше будешь отпираться, тем хуже для тебя. Итак: вы отвлекали, а гражданин икс…
— Я не знаю икса. У меня переэкзаменовка… Я попросил Ксюшу подиктовать… И почему «Смит»? Я не шпион!
— Не финтите, Царапкин! Бесполезно.
Я задумался и спросил:
— Как пишется: «не финшу» или «не финтю»?
— Меня не выведешь из себя, — сказал Васильков. — Поговорим по-другому. — Он снял трубку и набрал номер. — Лескин? Привет. Зайди на минуточку. Тут сложное дело. Перекрёстный допросик устроим… Сколько лет? Сколько тебе?
— Двенадцатый, — сказал я.
— Тринадцать скоро, — продолжал Васильков. — Что, что? Полегче, Лескин… полегче! У тебя у самого детский сад… А у меня, думаешь, не работа?
В трубке часто забибикало. Лескин её бросил. Васильков закурил и сказал:
— Ладно. Можешь идти. Сам всё распутаю. У криминалистики достаточно для этого средств. Ниточка в моих руках.
Конечно, Василькову было интересней самому всё распутать, но мне уже совсем расхотелось уходить. Я сказал:
— Нет! Нет! Вы послушайте! Я всё расскажу.
— Хорошо, — согласился Васильков. — Только без вранья. Учти. Я сам когда-то был мастер врать.
— А потом?
— Потом противно стало. Не могу врать, и всё. Ни за что не совру, как… пенку с кипячёного молока не съем. — Васильков даже скривился, вспомнив про пенку.
— В общем, — начал я, — Пашка вышел из колонии и стал честным. А ему кое-кто не верит. Тут украли лису. А ещё раньше меня позвали… клубничку воровать. Но домой пришла учительница Анна Павловна, и я спешил… Нет! Я ни за что не пошёл бы с ним, но я забыл, а он пошёл сам… Все стали думать на Пашку. Он и решил убежать из дому в конюхи. Мы сторожили в эту ночь сад. А вчера он принёс в котельную клубнику, и я от ненависти впихнул её в него. Она же общая. Если бы я удержал его…
— Кого «его»? — опять прищурив глаза, спросил Васильков.
— «Кого, кого»!.. Не скажу. Пускай сам сознается. Я не предатель. Мы в том году в военную игру играли. Меня поймали как языка и полчаса пытали щекоткой. Я чуть от смеха не помер, но не выдал, где лежат бутылки с лимонадом. А вы бы выдали?
— Не путай, Царапкин, не путай! Ты уж не маленький. Сам ведь чувствуешь, что с лимонадом ты был молодец, а с клубникой последний трусишка!
Я спешил всё досказать до конца, потому что Васильков мне поверил.
— Пашка, значит, хотел убежать из-за недоверия. Ему обидно. Тогда я сказал, что это я украл с одним парнем лисицу. Пашка пошёл на работу. И пускай все думают на меня.
— То есть как это пускай думают на тебя? Так не бывает… И вообще вы так всё запутали, что у меня голова кругом идёт… Давай с самого начала. Нет. Вот тебе листок бумаги, садись и пиши. Ужасная каша…
— Ха! — обрадовался я. — Лучше вы мне подиктуйте! Чтобы время не терять. У меня же переэкзаменовка.
— Ты сам из-за себя время потерял! — неожиданно по-приятельски раскричался Васильков. — Наворотил чёрт знает что, а мне теперь реабилитировать тебя! Почему? Почему с самого начала не сказал правду? И Пашка твой осёл!
— Ну, подиктуйте… — снова попросил я. — Мы дело сделаем, и я целый день не потеряю.
32
В этот момент в комнату без стука ворвалась моя мама. Она с ужасом посмотрела на меня и сдавленным голосом произнесла:
— Это не мой сын!.. Это не мой сын!.. — и прислонилась к стене.
— Не волнуйтесь. Вы потеряли сына? — спросил Васильков и поднёс маме стакан воды.
Мама выпила и тем же голосом сказала:
— После всего случившегося? Да! Потеряла. Теперь у него привод?
— Самопривод, — заметил я, и сердце у меня сжалось от жалости к маме.
— Вы слышите? Он шутит. Он оброс ложью с ног до головы. О нём говорит весь двор. Я не могу людям смотреть в глаза. А отец хоть бы хны. Я до изнеможения колочу в набат, а он заявляет: «Серёжа — честный парень…» Вот и скатился этот Серёжа в пропасть! Главное, вчера он дал мне честное слово. И уговаривал меня доверять ему во что бы то ни стало!
Тут я закрыл глаза, представив маму на колокольне, колотящей в набат, а себя покатившимся в пропасть…
— Вы должны раз и навсегда изолировать рецидивиста от детей!
— Неправда! — закричал я. — Хватит! Мама, я всё рассказал…
— Ты как разговариваешь со взрослыми? — пришла в себя мама и вытерла платком глаза.
И только Васильков раскрыл рот — наверно, для того, чтобы объяснить маме всё до конца, — как в коридоре раздались крики и возня, дверь толкнули ногой, и в комнату ввалились Маринка, какой-то парень в ковбойке и в очках и Пашка. За ними вошёл милиционер. Он что-то сказал на ухо Василькову.
Парень огляделся вокруг и растерянно заявил:
— Это нарушение соцзаконности… Я протестую… Меня ждёт любимая!
— Врёт! Спросите у него документы! — сказал запыхавшийся Пашка.
— Вот его приметы, — подскочила Маринка к Василькову. — Со слов Царапкина. Он его подговорил! Он его ждал под часами и волновался.
— Естественно! Вы разве не волнуетесь, когда ждёте любимую? — спросил парень у Василькова и улыбнулся с надеждой.
— Вопросы буду задавать я! — отрезал Васильков.
У меня на лбу выступил холодный пот. Я же в саду случайно совсем брякнул про парня, который якобы должен был принести приёмник за помощь в краже чернобурки.
Васильков сел за стол, смотря то в записную книжку Маринки, то на парня, и вдруг захохотал. Парень ему пригрозил:
— Вам этого не простят вышестоящие органы! Учтите! Меня ждёт любимая!
Тогда Васильков сказал:
— Высокий?.. Сомнительно. Стройный?.. Не сказал бы. Очень красивый?.. Ну нет, товарищ, это же явно не вы. Простите… Можете идти.
— Это глумление над человеком! — обиделся парень.
— Я наврал, — заявил я.
— Но он же стройный и красивый! — не унималась Маринка.
— Как тебе не стыдно, Марина! — вмешалась мама, которая ничего не могла понять.
Парень после слов Маринки немного успокоился и потребовал у Василькова:
— Дайте мне справку о задержании! Если любимая уйдёт, вы будете отвечать за рухнувшее чувство! Без справки я не уйду! Ведь мы сейчас должны были быть в загсе, а я здесь. А она там…
Пашка смущённо топтался на одном месте, как будто снова сам в себе засомневался.
— Вот Пашка, — шепнул я Василькову. — Я хотел, чтобы лучше было… Его надо поддержать.
— Ты действительно оброс ложью! — сказал мне Васильков и выписал парню справку о незаконном задержании.
Уходя, парень вежливо пригрозил ему:
— Мы об этом ещё поговорим в прессе!
— Ты что же? — налетела на меня Маринка. — Лгун! Жалко, теперь не учебный год! Мы бы из тебя на сборе отряда котлету сделали! У меня билеты в кино пропали…
— Не пойму, в кого он… — всхлипнула мама.
— Странно… Странно… — подумал вслух Васильков. — Меня весьма заинтриговала эта чернобурка, но ниточки нет в моих руках. — Он заметил, что мама с ненавистью смотрит на Пашку. — Товарищ Царапкина! Прошу вас не навлекать необоснованных подозрений на вашего сына и его приятеля. Они не причастны к краже. Интуиция следователя подсказала мне это. Но я раскрою преступление! А вы не портите себе зря настроение. Ребята хорошие, и давайте уж им доверять!
— Как не причастны? Это было бы счастьем для всех нас… Серёжа, — наконец признала меня мама, — скажи, это правда? Я поверила вчера, но сегодня ты сам сознался, запутал всех. Да представь ты себя на моём месте!
— Я уже говорил тебе правду, — проворчал я. — Ночью мне пришла мысль успокоить всех… Ну и вот что получилось. Я же не знал, что так получится.
— Но зачем ты наплёл на себя дело и временно опозорил меня и отца? Без этого можно было бы обойтись.
— А зачем все говорят на Пашку? — спросил я маму.
Мама покраснела и не знала, что ответить.
Васильков снял трубку и набрал номер.
— Лескин? Я говорю. В срочном порядке наведи справки по комиссионкам о сданных вчера и сегодня чернобурках. Что, что?.. И в зоопарке наведёшь, если потребуется… Советую не шутить. Дело сложное… А вы, товарищ Царапкина, можете идти. Я ещё поговорю с ребятами.
Лицо у мамы просветлело, но только она хотела уйти, как в коридоре снова послышалась возня и чей-то отчаянный рёв. Васильков устало закрыл глаза.
33
На этот раз, чего уж я совсем не ожидал, тётка за ухо ввела в комнату упирающегося Гарика. Она подтащила его к Василькову.
— Вот, товарищ капитан, увезите его отсюда в больницу. Сбежал вчера с носилок. В дизентерии подозревают. А этого, — она ткнула в меня пальцем, — судить надо за отравление. И школьный сад он обчистил.
