плетень — и вот чуть сморщенное, но прямо-таки сахарное яблоко хрустит на крепких зубах.
А на прибрежных огородах и особенно на этом, далеко врезающемся мысе, который Борька окрестил «островом папуасов», оставалось множество моркови, свеклы, переспевших арбузиков и, что самое ценное, засохших, твердых как камень, кукурузных початков. Ребята разводили костры. Сизый дым стлался над рекой и медленно уплывал вслед за течением к городу. Кукурузу пекли прямо в бурой шумящей обертке. А когда развертывали обуглившиеся листья, зерна пахли дымом и кипяченым молоком. Черные от сажи, присыпанные пеплом, они казались необыкновенно вкусными. Кое-кто, найдя жестяную банку или кусок листового железа, сооружал что-то вроде жаровни. Поджаренные зерна разбухали и с треском лопались, открывая белую и мягкую, как вата, сердцевину.
Ребята с черными от сажи губами громко чавкали, жевали горячие зерна и мысленно благодарили Борьку за такое угощение.
И вот, когда пиршество было в самом разгаре, на берег из-за деревьев выбежал Спирочкин.
— Ребята, наших бьют! На подмогу! — кричал он, утирая кровь под распухшим носом. Ребята вскочили, торопливо дожевывая зерна.
— Где? Кого? Кто?
— Меня! Не видите, что ли? Фэзэошники, вон там, за кустами!
— За что же это они тебя? — раздались уже более равнодушные голоса. — Опять, наверное, задирался? Погоди, еще не так влипнешь.
— Я хотел кукурузы наломать, а они — драться, — захныкал Помидор. — И такие гады: сто человек на одного. Если бы один на один…
— Целых сто? — усмехнулся Цоба.
— Эх, ты, молодец против овец. Вечно нарвешься, — возмущались ребята.
Но так или иначе, а надо было защищать честь ремесленного училища металлистов. И Борька дал команду:
— Вперед, румовцы!
На ходу наломали сучковатых палок, сунули за пазухи и в карманы ноздреватый ракушечник. В горячке забыли, что противник превосходит и числом и силой: десяток еще не отъевшихся румовцев против пятнадцати рослых деревенских парней из строительного ФЗО № 11.
— Помидор, дуй в ремесло! — быстро нашелся Борька. — Зови подкрепление. Живо! Остальные, ложись!
Цоба решил подождать подкрепление. Но фэзэошники уже заметили его армию и, вооружившись тем же оружием, широким полукольцом начали наступление. Стало ясно, что сражения не миновать до прихода основных сил ремесленников.
— Обороняйсь!!! — скомандовал Цоба, запуская камнем в здоровенного парня.
Но, увы, обороны не получилось. Ремесленники пустились наутек, изредка пыряя палками особо ретиво наступающих «противников».
Фэзэошники наступали стремительно. Худо приходилось мужественному заслону, возглавляемому Цобой. Верным Борькиным помощником в этом бою оказался Мишка Потапенко. Он возмущался больше всех.
— Куда ж вы тикаете, бисовы чертеняки? — кричал он вслед убегавшим. — Як бы двинуть тут гуртом, враз бы смяли!
Какой-то здоровенный парняга насел на него. Они покатились по земле.
— А ну назад! Мишка в окружении! — в отчаянии взвыл Цоба, приложив к губам вместо рупора сложенные ладони. — Назад, заячьи души! Трусовня первосортная!
Ремесленники остановились. Утирая пот и боязливо озираясь, потянулись кучками назад.
— Ура-а-а! — загремело внезапно на высоком берегу, и к месту «боя» покатились с обрыва черные фигурки румовцев.
Окрыленные поддержкой, токари тоже закричали «ура» и перешли в наступление.
Но тут до Борькиного войска долетел голос Степана Петровича. Обогнав подкрепление, он остановился на «ничейной территории».
— Стойте! Ни с места! Кто еще раз замахнется, отведу в милицию! — громко и сурово сказал Кольцов.
— Як стоять? Воны ж тикают, — пытался обежать комсорга Мишка.
— Потапенко, ко мне! — Степан Петрович поймал Мишку за подол гимнастерки.
Тот остановился и удивленно уставился на Кольцова.
— Хиба ж можно стоять, колы наша берет? — заморгал он, прижимая к груди широченные ладони. — Та пускайте ж мий хвист, Степан Петрович!
— Все в училище, живо! — строго приказал Кольцов.
Медленно, с понурыми головами, ребята поднимались в гору к училищу. Среди ремесленников Сашка, к своему удивлению, увидел и Брятова. На щеке у Игоря ссадина. Он то и дело прикладывает к щеке мокрый платок.
— Смотри-ка, Цыган, — обратился Сашка к Цобе. — И гвардеец-европеец дрался.
— А из-за чего? — спросил Цоба и сам ответил: — Боится, чтоб трусом не посчитали. Понял?
* * *
Через несколько минут Степан Петрович стоял в кабинете директора.
— Когда же этих драчунов займем настоящим делом? — разводил он руками. — Надоело им безделье.
— Сегодня же еду в Кишинев, — отвечал Кукин. — Буду хлопотать о помещении для мастерских. Если опять ничего не дадут, возьмем эти старые конюшни, что горсовет обещал. Шут с ними. Сами переделаем под мастерские. Да и ребятам дело будет. Ты прав: иначе пропадет вся затея. Уже начинается воровство. В пятой группе пропали гимнастерки. Разберись, Степан. Нужно в корне пресечь это, пока не переметнулось в другие группы.
Степан Петрович в тот же день решил поговорить с Брятовым.
Игоря он вызвал после ужина.
— Рассказывай, что знаешь о пропаже, — сразу начал Кольцов.
— О гимнастерках ничего не знаю, но воруют.
— Как это началось? В первые дни не было.
— Не знаю. Наверное, из-за курцов. Захотелось курить, лезет в чужой карман за папироской. И поймается, так не велика беда: папироска. Попадется рубль в кармане, тащит рубль. Стали вещи прятать в тумбочки. От этого еще больше воровства. Понравилось замочки всякие хитрые взламывать. Правда, вещи пока не тащили. Детдомовцы красть не станут друг у друга.
— Но гимнастерок нет. Вор в группе.
— Не знаю. Только детдомовцы красть не станут.
— Кто же? Цоба?
Игорь помолчал. Потом тихо заговорил:
— Он сам себе на уме. Хитрый, а дальше не пойму. Не такой, как все.
— Где ж ему быть таким, как все? Три года, как жизнь советскую видит.
— И опять не ясно, чем он Качанова приворожил? За Цобой — как пристяжная лошадь.
— Этого и я не пойму, — задумчиво проговорил Кольцов. — Шарада. Поговори еще с ребятами. Надо вора найти.
— Легко сказать, — Брятов пожал плечами. — На базаре Цоба еще может, но у своих…
— А ты уверен, что он считает вас своими? Цоба не жил в коллективе. Откуда ему знать законы ваши? Там, где он воспитывался, мораль иная. Я бы, Игорь, рад ошибиться, да… сам видишь.
Огромный зал первого этажа решили разделить на классы. Сколько же можно на кроватях проводить уроки литературы.
Понравилась румовцам строительная работа. Десяток фанерных листов прибивается на решетчатую раму — и класс готов. Ребята сами таскали в зал фанеру, прижимали листы к рамам, а прибивали столяры — вредные дядьки. Все время подгоняют румовцев, спешат куда-то.
А как хорошо плашмя бросить фанерный лист на пол. Он плавно хлопается. А рядом еще лист, еще — и готовая сцена. Цоба дробно, как пулемет, выстукивает чечетку. А надоест пляска, токари начинают
