же – нет, прямо сейчас бегите за лекарством.
Через два дня проверить Саньку пришла Надежда Ивановна.
– Что-то я не видела раньше доктора Царапина, – сказала ей бабушка.
– Какого Царапина? – подняла брови Надежда Ивановна. – У нас нет таких.
Вечером вернулся Прошка.
– Прошенька! – обрадовалась бабушка. – Пойдём покормлю тебя!
Но Прошка прыгнул на кровать к Саньке, сел на грудь, заглянул в глаза. И тут мальчик понял, кого напоминал ему взгляд доктора.
– Прошка? Ты… – начал он и понял, что не знает, что сказать.
Прошка превращался в доктора? Бред какой-то.
Кот подобрал под себя лапы и приложил ухо к Санькиной груди.
– А ну брысь лапы мыть! – возмутилась бабушка.
– Пусть остаётся, – попросил мальчик. Санька гладил лохматую белую голову друга и неожиданно для себя сказал:
– Спасибо, доктор Царапин!
Кот вздрогнул и равнодушно отвернулся к окну, словно пытаясь сказать:
«Вот уж не знаю, о чём это ты».
Я хотел исчезнуть. Но стоял смирно и изучал носки своих ботинок. Они обколупались, зато не сжимали ноги, как в сентябре. Ботинки стояли на пятачке паркета, а дальше было неизученное космическое пространство – кабинет завуча. Если ты сюда попал, тебе не до изучения.
Сверху грохотал голос. Я его не слушал, но вздрагивал от каждого раската. Внутри меня перекатывалось что-то болотно-зелёное и тоскливое. И где-то с краю тёплым огоньком грела мысль, что все великие тоже страдали за искусство.
Всё началось на перемене после четвёртого урока. Я достал карандаш, тетрадь и устроился в уголке. На красном диване, где сбоку порез, и в него бумажки совать удобно. В руке у меня любимый простой карандаш – 2В, чёрный-пречёрный.
Добавил пару штрихов в тетради – скелет с горящими глазами получил алмазный меч и сделал выпад в сторону Дарта Вейдера.
– Ух ты! – Это Илья подсел. – Новая история?
– Нет, та же самая, – вздохнул я. – Может, ещё кадр успею доделать.
Илья мои мысли прочитал:
– А ты на музыке рисуй. Быстрее пойдёт.
Я посмотрел на него с недоверием. В голубых глазах Ильи плясали смешинки, над ними – светлые встрёпанные волосы.
– А если спалят? – возразил я.
– А ты рисуй, чтобы не спалили.
– Это как: глаза смотрят на учителя, а рука фигню какую-то рисует?
– Ладно, – согласился Илья, – тогда на русском. Там все пишут.
– Софья Викторовна между рядами ходит.
– Да ты трусишь! – Илья выхватил карандаш, дорисовал Дарту Вейдеру лазерный меч.
Меч прижался к беззащитной груди моего скелетика.
Я посмотрел на синий школьный галстук на шее у Ильи, и мне захотелось завязать узел потуже. Вместо этого я порылся в кармане и нашёл среди холодных болтов и железок мягкий ластик.
– Эй, не стирай! – Илья прикрыл ладонью Дарта Вейдера. – Бери карандаш и защищайся, как мужик.
– Так, что ли? – Я ткнул хорошо заточенным карандашом в руку, закрывающую рисунок.
Илья округлил глаза, а потом вдруг улыбнулся:
– А давай!
И встал в боевой выпад. Мне показалось, что он сейчас на подоконник запрыгнет, как лягушка. Даже позеленел немного.
Пока он выпрыгивал, мы с ластиком спасли скелетика, но отхватили полруки Дарту Вейдеру.
– Ладно, – Илья с карандашом нависли над листочком, – сейчас мы вам отомстим.
И прочертил на свободной части листа несколько линий – его Дарт Вейдер, корявый, словно танцующий надувной человечек у торгового центра, кинул огненный шар. И огонь летел в моего симпатягу с голым черепом.
Мы со скелетиком выставили щит, но Илья уже рисовал Дарта Вейдера правее. В его руках был скорострельный пулемёт. Из пулемёта летели поросята и визжали. Сначала от восторга, затем – потому что скелета увидели.
– Почему поросята? – удивился я.
Илья растормошил левой рукой и так похожие на восстание макарон волосы:
– А почему бы и нет? Энгри бёрдз есть. У меня энгри пигз будут.
Против поросят отлично сработал портал. Я не знаю, куда он ведёт. Надеюсь, в тёплую грязную лужу, а не на сковородку.
Дальше Илье рисовать было негде – листок закончился. Но Илья изобретательный, даже слишком. И бежевая стена между диваном и окном обрела новую жизнь. На ней поселился агрессивный Дарт Вейдер и милый, добрый, но вынужденный защищаться скелетик.
Когда Надежда Александровна вышла посмотреть, почему мы после звонка в класс не заходим, на стене красовался шедевр. Мне даже хотелось кусок стены выломать и в портфель положить.
Но Надежда Александровна – учитель музыки и, похоже, ничего не понимает в изобразительном искусстве. Тем более в современном. Она голосом Дарта Вейдера из «Звёздных войн» спросила:
– Ну и кто из вас начал это безобразие?
Внутри меня стал расти холодный шар, похожий на «Звезду Смерти». И это было так нестерпимо, что я решил его взорвать, как Люк Скайуокер. Поэтому сказал:
– Я.
Сказал громко, решительно, но прозвучало почему-то едва слышно.
И вот я стою и изучаю пространство вокруг ботинок. Ещё пара сантиметров вправо. Ещё. И я вижу чёрный носок. А чуть правее – ещё один, только, если присмотреться, не чёрный, а слегка синеватый. Но, если не присматриваться, незаметно.
Тут уже все привыкли, что Илья в носках ходит. Точнее, он ходит в ботинках, но, когда жарко, снимает. В кабинете завуча странный климат: сейчас, наверное, плюс пятьдесят градусов.
Или даже плюс сто. А когда входили, было минус сорок.
Я вздрагиваю от очередного раската, но поднимаю глаза вправо и чуть выше. И встречаюсь с глазами Ильи. Спокойными-спокойными, как небо в ясный день. Илья, наверное, мог бы стать джедаем, он ничего не боится: ни в кабинете завуча стоять, ни в носках по школе ходить, ни сказать «я тоже рисовал», когда виноватый уже нашёлся. Хорошо, что у меня такой друг.
А комикс мы теперь рисуем только на бумаге, зато всем классом. Ладно, почти всем классом. У каждого свой персонаж. Я скелета назвал Люк Скайуокер. Вика говорит, что он не похож на Люка. И я соглашусь: мой скелетик намного, намного симпатичнее.
«Время работает на меня», – сказал Дамиан. Он сел за руль «мерседеса» и как помчался по городу! Перед ним все машины расступались. Если он терял контроль над реальностью и упирался в пробку то закрывал глаза и снова произносил волшебную формулу. И светофоры включали зелёный, машины растекались на соседние улицы, а сам Дамиан пролетал за семь минут там, где другие добираются за тридцать.
Даже диссертацию Дамиан писал с помощью волшебной формулы. Говорил: «Время работает на меня» –
