Евгения Ярцева - Happy End для девчонок

Чтобы не разбираться до посинения со всеми этими плюсами и минусами (с устным счетом у меня всегда были нелады), я решила действовать напрямик. Однажды под вечер, когда Катя торчала перед зеркалом в ванной комнате и гудела феном, укладывая волосы новым способом, я подошла к ней и с места в карьер бухнула:

– Ты собираешься выходить замуж? – с ударением не на «собираешься», а на «замуж».

Сестра аж дернулась, отчего вилка выскочила из розетки. Фен послушно заглох.

– П-почему ты сп-прашиваешь? – пробормотала она, запинаясь и краснея.

– Просто так. Интересно.

– Да с чего ты взяла, господи боже мой, – растерянно проговорила Катя и вставила вилку обратно в розетку.

– Значит, не собираешься?

– Нет, – ответила она, но не сразу и как-то приглушенно. Впрочем, мне это, возможно, показалось, и голос у нее был обыкновенный – просто его заглушал фен.

Эти планы замаячили в моей голове, когда в окно, распахнутое настежь, влетела тополиная пушинка и, поплавав в воздухе, легонько опустилась ко мне на стол. В нынешнем году тополиный пух повалил внезапно и густо, как февральский снег, собираясь в невесомые, колышущиеся от малейшего ветерка сугробы у скамеек в скверике, тротуарных бордюров и стволов самих тополей. И я, глядя на пушинку, вдруг осознала, что погода-то наладилась, что на дворе почти лето и что я уже почти месяц не гуляла по городу…

Раньше мы с Владом бродили по городу часами. Это стало традицией едва ли не с первого дня знакомства. Мы с удовольствием шлялись по центру без какой-либо цели, без определенного маршрута – просто шли куда глаза глядят. Обошли все набережные, прошагали по всем мостам, постояли на всех смотровых площадках, с которых открываются величественные панорамы. Прогулялись по всем бульварам, украшенным разноцветной иллюминацией. Прочесали десятки боковых улочек, уводящих от центральных магистралей и проспектов в лабиринты закоулков, тупичков, двориков… Заворачивали наугад в эти старые дворики, где стояли высоченные вековые деревья и низкие домики, тоже вековые: некоторым сровнялось целых два века! Оказывается, в нашем городе еще остались такие дома-старожилы, помнившие войны, революции и даже крепостное право. Как-то раз Влад потащил меня в места, где жил в детстве, которые сам называл трущобами. И точно, здесь не сияли световой рекламой супермаркеты, почти не ездили машины, на пути нам не попалось ни единого светофора; здесь было непривычно тихо – эхо цивилизации не докатывалось до захолустных переулков, которые, вместо того чтобы расходиться друг от друга геометрическими лучами, виляли, петляли и кружили, то карабкаясь в гору, то устремляясь круто вниз. Влад показал мне дом, в котором вырос. Ветхий трехэтажный домишко, причем первый этаж был каменным, второй и третий – деревянными, а крышу венчала настоящая кирпичная труба, сохранившаяся со времен, когда человечество еще не обзавелось таким полезным изобретением, как центральное отопление. Уже нежилой, с глухими темными окнами, дом обреченно дожидался, когда его сотрут с лица земли. Рядом торчало разлапистое дерево с толстенным шишковатым стволом. Влад сказал, что это груша и что летом он, бывало, забирался на нее повыше, уплетал грушки, до которых удавалось дотянуться – мелкие и жесткие, зато сладкие, – и швырялся огрызками, целясь в трубу.

Он рассказывал кучу занятных подробностей об этих закоулках, двориках, домиках – его двоюродный дядя, как выяснилось, был историком архитектуры и даже накропал книжицу о малоизвестных городских достопримечательностях. Поэтому Влад назубок знал, откуда взялись названия улиц, площадей и тупиков; в каких районах жили купцы и чиновники, а в каких – ямщики, ткачи, бондари, скорняки, лудильщики и прочие представители канувших в Лету профессий. Помнил, в каком доме некогда располагалось тайное отделение полиции, где натаскивали шпионов, в каком – мастерская по изготовлению абрикосового варенья и пастилы. Упомянул даже, сколько пудов конфет продала эта мастерская в тысяча восемьсот каком-то году. Рассказал, какая улица в городе самая старая, самая знаменитая и самая длинная. Сводил меня в переулок, в котором числятся всего три дома, все с нечетными номерами, и каждый из них – памятник архитектуры чуть ли не восемнадцатого века. Показал дом, где после революции находился скит тайного православного монастыря: на чердаке дома после революции пряталась монахиня, к которой вскоре присоединились соратницы; они оказались не промах: за несколько лет создали в городе сеть тайных монастырей – наверное, оккупировали все чердаки, которые нашлись в городе. А в доме неподалеку располагалась богадельня для престарелых бедняков, которые не могли сами себя содержать, так как им не полагалась пенсия. Словом, Влад вывалил на меня необъятный массив информации. И если у меня по какой-нибудь причине на старости лет не будет пенсии, я запросто смогу водить экскурсии по городу и тем себя содержать.

…Короче, я спохватилась, что традиция пеших прогулок по городу канула в Лету следом за ямщиками и лудильщиками. И мне очень захотелось выловить ее из Леты и вернуть в свою жизнь… но уже в другой компании. Снова вышагивать рядом с Владом – нет, к этому я не испытывала никакой охоты. Куда охотней я прогулялась бы кое с кем другим. Но как это осуществить? Выход один: вытащить на прогулку сестру, а значит, и Игоря. То есть заменить вечерние посиделки на кухне вылазкой в город. Вчетвером. Кате болтовня Влада по вкусу, шутки – по душе; к тому же она еще не слышала его россказней про кондитерские мастерские и тайных монахинь на чердаках. Вот пускай он на ней и отрывается. И предоставит мне возможность пообщаться с Игорем без посторонних ушей…

Правда, я предвидела, что мой план вполне может сорваться. Легко сказать: «вытащить сестру на прогулку». Катя всю жизнь была убежденной домоседкой. Курсировала исключительно по маршруту «дом – школа – дом», потом «дом – университет – дом». Необязательные маршруты ее не прельщали. У нее и в мыслях не было просто так, без цели, мотаться по улицам. Если доставить ее в центр города с завязанными глазами, на смотровую площадку какого-нибудь известного моста, снять с нее повязку и объявить, что она находится в Париже, Гонконге или, скажем, Рио-де-Жанейро, – наверняка поверит. Потому что знать не знает, как выглядит родной город; по крайней мере, те его части, по которым не пролегают ее обязательные маршруты.

Но гипотетическая прогулка вчетвером так меня завела, что я лишь о ней и думала. И изобретала способ все-таки вытащить на нее сестру. Может, заметить вскользь, что у нее землистый цвет лица, потому что она редко бывает на воздухе? Или что она чересчур бледная и ей пойдет легкий загар. Заодно добавить: дескать, весеннее солнце для кожи жуть как полезно, не то что летнее. Можно попытаться запугать ее болезнями, настигающими тех, кто ведет малоподвижный образ жизни. Например, остеохондрозом, когда кости деформируются, человек становится кривым, горбатым и хромает на обе ноги. А лучше ожирением! Мол, если она будет вечно торчать в четырех стенах, то скоро не влезет ни в одну из своих любимых шмоток. Особенно в обновку, купленную на днях, – облегающее платье апельсинового цвета с коротким светло-серым пиджаком (этой обновке даже я позавидовала – настолько стильно она смотрелась). Короче, я намеревалась воспользоваться главным аргументом, что прогулка улучшит ее внешний вид. Но все эти доводы, конечно, были удручающе легковесными, а гарантии, что сестра на них клюнет, никакой. Ведь цвету ее лица, как и обновке, можно было только позавидовать, а фигура не имела ни малейших признаков остеохондроза, не говоря уж об ожирении. Отчаявшись придумать разумные варианты, я перешла к фантастическим. Что, если подстроить звонок о бомбе?.. Когда мы соберемся вечером на кухне, на минутку удалиться под благовидным предлогом, позвонить из своей комнаты на домашний телефон и от имени МЧС сообщить, что в доме заложена бомба. Тогда бы все мигом высыпали на улицу!

В тот момент, когда я открывала Интернет, чтобы выяснить, какую ответственность за ложное сообщение о бомбе несет телефонный террорист, административную или уголовную, ко мне заглянула сестра.

– Даш, я тут подумала… – она на лету поймала тополиную пушинку, вспорхнувшую со стола от сквозняка. – Тебе не надоело в четырех стенах торчать? На улице солнце, воздух свежий… Не пройтись ли нам вечерком… ну, всем вместе, вчетвером? А?

Итак, обошлось без звонка о мифической бомбе, и вечером следующего дня наша компания добровольно высыпала из подъезда.

К выходу в свет я подготовилась на совесть. Купила новые духи. Перемерила все содержимое гардероба. Извлекла на свет божий запасы бижутерии и косметики. Три часа перед зеркалом не пропали даром – я стала такой красивой, что дух захватывало. Дольше всего я занималась волосами. Это самая выигрышная составляющая моего облика, так я считаю. Пепельные, но с искринкой, отсвечивающие на солнце золотом и медью, – короче, такого неповторимого оттенка, что я самой себе завидую. Чтобы они отсвечивали еще ярче, я минут пятнадцать простояла, согнувшись в три погибели и опустив голову в глубокую миску с настоем ромашки. А чтобы лежали безукоризненно, втерла в них целое облако воздушного, пахнущего апельсином мусса «сильная фиксация». О, как неповторимо они отсвечивали и как чудесно лежали!..