Вот так Чарлик поневоле стал удачливым рыболовом.
Недалеко от палатки раскинулась роща, куда я ходил за дровами. Там я заметил огромный муравейник.
Чарлик сразу же обратил на него внимание. Как только мы вошли в рощу, он подошёл к этому шевелящемуся холму, сел рядом и стал наблюдать за жизнью его обитателей.
Муравьи очень старались. Они тащили к дому гусениц и палочки, тяжелей их во много раз. Если попадался толстый сучок, то его волокла целая бригада муравьёв.
Я собрал большую охапку сушняка для костра. И вдруг Чарлик схватил самую здоровенную палку и побежал к муравейнику. Он аккуратно опустил её на жилище трудяг и пришёл за следующей. Я не мешал ему.
Так он весь наш хворост и перетаскал в муравьиный дом. Пришлось собирать заново.
У самого берега реки жила лягушка. Весь день она сидела на листьях кувшинки и высматривала свою добычу. Если мимо пролетала стрекоза или бабочка, лягушка прыгала за ними, выбросив длинный липкий язык.
Насытившись, к вечеру она поудобнее располагалась на берегу и начинала от удовольствия петь. Она раздувала на щеках пузыри и квакала.
Чарлику не понравилось её пение. Он сбежал к реке и начал лаять: «Кончай, надоело!» Но лягушка вошла во вкус. Она старалась изо всех лягушечьих сил, подзадоривая своих подружек. И внезапно отовсюду забулькали лягушечьи голоса и слились в большой хор. Иногда хор замолкал, и наша лягушка выводила своё соло.
Чарлик перестал лаять на лягушку. Он с удивлением смотрел на неё, поднимая то одно, то другое ухо. А лягушачий концерт всё никак не заканчивался. Наша лягушка выщёлкивала одну песню за другой, и не было более внимательного слушателя, чем Чарлик. Он, казалось, не дышал, словно заворожённый её необыкновенным талантом. А только однажды в нежном порыве пытался лягушку понюхать. Но пучеглазая красавица прыгнула в воду, и Чарлик возвратился на своё место.
На следующий вечер Чарлик пришёл на концерт своей обожаемой лягушки пораньше, словно боялся не найти свободного места. Он сидел на берегу и ждал.
И вот зелёная примадонна подплыла к лопуху кувшинки, взобралась на эту изумрудную сцену и начала концерт.
Чарлик повизгивал от удовольствия, бил хвостом, перебирал лапками. Он очень полюбил голосистую лягушку.
Однажды он нашёл косточку и принёс своей несравненной певице. И ему казалось, что лягушка в этот вечер пела только для него, потому что никто ещё не дарил ей таких дорогих подарков.
Рядом с палаткой, на песке, у меня стояли донки с колокольчиками. Если звенел колокольчик, то я вытаскивал на берег серебристого леща, колючего окуня или большеротого, толстого голавля. А Чарлик сидел рядом: обнюхивал пойманную рыбу и незлобно рычал.
Но однажды я ушёл далеко от палатки — собирал в лесу грибы. Жёлтые лисички и коричневые, с пятнистыми ножками, подберёзовики так и сыпались в мою корзинку. И вдруг я услышал голос моей собаки.
Я подбежал к палатке. Резко звенел колокольчик. Чарлик стоял рядом с донкой и лаял.
Рыба подсеклась сама. Леска то натягивалась струной, то провисала до самой воды. Я потянул леску — в далёкой глубине плавала неведомая мне рыба. Я подтаскивал её всё ближе и ближе. И вот на песке поблёскивает чешуёй медно-золотистый лещ.
«Теперь у меня есть живой колокольчик», — улыбнулся я.
Однажды мимо нас гнали стадо бычков. Когда они увидели Чарлика, то, словно по команде, все разом остановились и тупо на него уставились. Возможно, они приняли маленькую собачку за волчонка.
А Чарлик наблюдал за бычками, дружелюбно помахивая хвостиком. Он никогда ещё не видел целое стадо грязно-белых бычков с едва выступающими рожками.
Но рогачи вдруг наклонили головы и поскакали на нас. Они всё убыстряли и убыстряли ход. Уже слышался топот, пофыркивание и воинственное мычание.
Мне стало не по себе. Это бегущее войско было способно легко растоптать и палатку, и нас с Чарликом. Я приготовился защищаться.
Но Чарлик проявил себя, как опытный полководец. Он вдруг сорвался с места, прыгнул в лощину, поросшую кустарником, и вскоре его грозный лай раздался в тылу неприятельского войска.
Бычки резко остановились около меня. Они вращали бешеными глазами и злобно перебирали копытами. Потом быстро развернулись и бросились снова на собаку. Но уже через минуту Чарлик выскочил из той же лощины с моей стороны с таким громким и яростным лаем, что колченогие соперники растерялись и позорно бежали к деревне. А Чарлик с победным лаем гнал их до самой околицы.
После этого сражения я стал называть Чарлика Победителем бычков.
С утра пошёл дождь и намочил все дрова. Костёр разжечь не удалось, и мы позавтракали консервами.
Я стал жаловаться Чарлику на отвратительную погоду, на сырые дрова и что вообще неизвестно, когда опустеют хляби небесные. Он слушал меня, подняв уши и выразительно округлив глаза. И ещё я сказал, что, может быть, стоит возвратиться домой.
Чарлик тяжело вздохнул и заковылял к палатке. Там он вытянулся у входа — в его глазах была глубокая тоска. Я потрогал собачий нос — он был горячий. Я не на шутку испугался — не заболела ли собака?
Но вот дождь кончился, выглянуло солнце, в реке заиграла рыба. И я стал говорить Чарлику, что тучи уходят и впереди прекрасный день, что дрова подсыхают, и мы сварим кашу с мясом, и что я наверняка поймаю сегодня много рыбы.
Чарлик приподнял голову, в его глазах появился интерес, удивление и озорной блеск. Он выполз из палатки, потянулся и вдруг лизнул мне руку. Я потрогал его нос. Нос был холодным.
Хорошее настроение человека и собаку лечит.
Как-то с утра был хороший клёв. Я настолько увлёкся рыбалкой, что совсем забыл про завтрак. О нём попытался напомнить Чарлик.
Он подбежал ко мне и дважды гавкнул. Однако я не придал этому значения. В садке у меня барахтались десятка два плотвиц.
Через минуту он опять подбежал ко мне и снова дважды гавкнул. Теперь он многозначительно смотрел на меня, глотая слюну. Но тут я подсёк хорошую плотву. Я выбросил рыбу на траву, положил в садок, и все мои мысли были там, в быстрой струе воды с резвыми плотвицами.
Когда я вернулся к палатке, то убедился, что остался без приготовленной ещё с вечера каши. Крышка котелка валялась на траве, а в котелке было пусто.
Я начал ругать Чарлика, стыдить за эгоистичный поступок. Он виновато моргал и аппетитно облизывал усы.
Я рассмеялся — сам виноват. Не накормил собаку вовремя. Зато Чарлик оказал мне большую услугу. Котелок был вылизан до блеска. Так и с песком не отмоешь.
Похолодало, и дождь лил, не переставая два дня. Я заранее укрыл дрова целлофаном и за костёр не волновался. Но тут заболел Чарлик. Он стал чихать, кашлять, перестал есть и грустный лежал в палатке.
Только к вечеру он вышел погулять и сразу же побежал к реке. Он добрался до ивняка и принялся грызть ивовые ветки, ловко сдирая кору.
К утру Чарлик выздоровел. Позднее я узнал, что в ивовой коре много аспирина. Вот так Чарлик сам себе лекарство отыскал.
Я собрался в деревню купить продуктов и оставил Чарлика сторожить вещи.
«Дома!» — сказал я. Он понял меня и разлёгся у палатки. Когда я возвращался из деревни, то услышал отчаянный лай. С тревогой поспешил к нашему жилищу. Оказывается, Чарлик поймал мышь — та, видимо, собирала вокруг палатки хлебные крошки. Он придавил её обеими лапками и громко лаял. Бедная норушка подрагивала серыми бочками, пытаясь вырваться.
Я поспешил освободить неосторожного мышонка. Хороший Чарлик сторож! Мимо него даже мышь не проскочит.
Когда становится жарко, мы идём с Чарликом купаться. Я окатываю его водой, и он смирно стоит у берега, пофыркивая и встряхиваясь всем телом. Затем он спешит к палатке загорать. Вначале он лежит на животе, потом переворачивается на спину, на левый бок, на правый…
А когда становится совсем жарко, он спускается к реке и лежит под кустами, у воды. Там он принимает воздушные ванны.
Вот наш обед готов, но Чарлик не прикасается к своей миске с едой: он сторожит мою чашку. Слух его обостряется. Он озирается по сторонам, принюхивается. На любой шорох в кустах реагирует молниеносно. Если на дерево садится ворона, он облаивает её. Если над нами пролетает дикая утка, провожает и её незлобным рычанием.
