Ею не только рыть землю можно! Костя вскочил на ноги – и держит её перед собой. А двое мальчишек прыгают вокруг него, боясь приблизиться. Я видела: им жутко, и в то же время их охватил весёлый и злой азарт. Как будто это игра такая – «повали Костю». И – не получи при этом железкой по мозгам. Им в удовольствие прыгать вокруг него, пружинить сильными ногами… Каждый старается вытянуть ногу так, чтобы Костикову ногу зацепить, чтобы он снова упал.
А третий, чернявый, гляжу, поднимается и растирает бедро – Костик, что ли, сбил его с ног? Всё так быстро, что я вижу происходящее только кусками, кадрами… К Костику парень подходит сзади, пока двое отвлекают его…
Я думала, что с места сдвинуться не смогу, так ногу зашибла. Но нет, оказывается, я прыгнула, и я уже на спине у парня сижу! И тереблю его за уши, он орёт и вертится волчком вместе со мной.
И тут… Пальма, Пальмочка прыгает на грудь одному из тех двоих, что пытаются Костика свалить. И валит его самого в песок!
А его дружок отпрыгивает сам, как будто у нас есть ещё одна собака.
Так, Пальма, так!
– С ума, что ли, сошли! – кричит нам тот, что лежит под Пальмой.
Приятели не собираются его выручать.
Пальма – это не то что мы с Костей. Она упёрлась ему в грудь передними лапами, прижала к земле. Слюна капает ему на лицо. Парень слабо шевелится.
Я вижу, что одна сандалия у него подвязана синей ленточкой. Ленточка обвивает и ступню, и щиколотку. Спереди перекрещивается.
Новые сандалии в магазин никак не завезут!
Он дрыгает ногой в подвязанной сандалии.
Я смотрю – и не знаю, что делать. Думаю: «На его месте я бы со страху умерла!»
Но он живой. Он вроде даже постарался успокоиться. Собака не должна видеть, что её боятся…
Мне показалось – или он в самом деле что-то сказал Пальме, тихо-тихо?..
Парень видит, что я смотрю на него. И он старается теперь поймать мой взгляд. Он поднимает голову с песка…
Если глаза встретятся – значит, я стану с ним разговаривать. По-человечески…
Как будто они по-человечески к нам подошли…
– Ну что, мир? – спрашивает парень.
Он уже взял себя в руки. Выровнял дыхание. И говорит так, точно стоит рядом с нами. Точно не под собакой, примятый, на песке лежит.
Смотрит на нас так, будто мы какие-то правила нарушили.
Костя щурится; я знаю – без очков чувствуешь себя беспомощным. Он только догадываться может, что вот это пятно – Пальма… И вдруг он жёстко, по-хозяйски говорит:
– Ладно, Пальма, назад.
И парень тогда садится и выдыхает:
– Пальма? Ёжик солёный! А я-то смотрю… Это баб-Анина Пальма.
И у меня само вырывается:
– Ёжик солёный!
Так, что все три наших врага оборачиваются к нам.
Костик вздрагивает.
Не зря мы брат и сестра! Я вижу, что он понял!
Но надо проверить.
Большая собака подарила мне ощущение странной силы, уверенности, какой я раньше не знала. Никогда мне не приходило в голову командовать кем-то. А теперь – запросто…
– Ну-ка, – говорю я этому, с ленточкой на ноге, – скажи снова: «Ёжик солёный!»
Мы же слышали, как он говорил «ёжик солёный» в микрофон!
А камера у него не работала, и мы ни разу его не видели.
– Ёжик солёный, – растерянно повторяет парень.
И Костя выдыхает:
– Ты Макар из Липовки!
Тот парень, что хотел ударить его сзади, начинает услужливо объяснять:
– Он Лёнчик. Лёней его зовут! Но – да, да, он из Липовки.
– Это бабанина собака, – снова говорит Макар. То есть Лёнчик.
А третий парень, чернявый, в растерянности кивает на нас:
– Это же наши, липовские. Я понял – командировочные они, те самые. Их с мамкой в Собакине и на квартиру никто не пустил.
И тот, что сзади напасть хотел, подтвердил:
– Ну да, тёть-Марина моей мамке рассказывала. Их одна баб-Аня пустила.
Костя, сидя на корточках, зачерпывал воду из пруда – умывался. Чернявый держал его очки. Лёнчик, бывший Макар, спрашивал у меня:
– Что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
До Лёнчика не сразу дошло, что Костя и есть тот парень, с которым он в тазоголовых играл и кому хвастался, что космонавт помахал ему. Тот Костя был в виртуальном пространстве, а этот – здесь.
– Я же писал тебе, что приезжаю! – втолковывал ему Костя.
– Когда писал? – не понимал Лёнчик.
Костя начинал припоминать.
– Да утром, перед автобусом. Позавчера, в понедельник…
И было странно: всего-то позавчера мы были в городе! Мне вдруг показалось, что мы живём в деревне давным-давно.
– Позавчера! – отозвался Лёнчик. – Да я уже три недели компьютера не вижу. С тех пор, как Андрей Олегович уехал в отпуск. Он мне хотел ключи оставить, да я говорю: куда мне летом? Не до компьютера же, работать надо.
Он поглядел на свои руки.
– Пальцы, – говорит, – стали такие, что осенью по кнопочкам не буду попадать.
Руки у него и впрямь были тёмные, загрубевшие. Под ногтями грязь. Он поднял обе руки, чтобы мы лучше видели. И Пальма, лежавшая спокойно, тихо зарычала на него. Мало ли, с чего это он руки протягивает…
Видать, Анна Ивановна так чётко объяснила ей, что мы свои, что Пальма и усвоила сразу назубок: нас надо защищать.
– У, псина, – сказал один из Лёнчиковых товарищей.
Я тут же съязвила:
– Да уж, не повезло вам, что мы с собакой!
Костя погладил её между ушей.
– Пальма спасла нас.
Лёнчик кивнул:
– Она всех спасла. Ты бы нам головы пальцем раскроил. А потом самому пришлось бы отвечать…
Я, кажется, одна заметила, как он сострил. Совсем не смешно. Как будто Костя такой герой, что одним пальцем их бы победил. Все видели – у него железка…
Костя сказал:
– Это – оборона.
Лёнчик подумал и стал оправдываться:
– А что обороняться? Не собирались мы вас бить.
Чернявый ему поддакивает:
– Так само вышло. Мы ведь только пугнуть хотели, как всегда.
Лёнчик объясняет:
– Собакинских пугнёшь, когда их мало, – они и улепётывают…
– Собакинские – слабаки, – поддерживает его чернявый. – Вот у них пляж, а ты скажи, кто у них плавать-то умеет?
Как будто Костя знает хоть кого-то из собакинских.
– Они и на турнике не могут, – злобствует чернявый. – Хотя у них площадка… В школе Максимов повиснет на турнике и ногой делает вот так…
– Да ладно тебе, Игорь же всё может, – перебил его Лёнчик. – И Андрей Еловых…
Чернявый нехотя согласился:
– Ну, только они двое.
И снова к нам повернулся:
– А тут гляжу – странные собакинские что-то. Дерзят нам…
– Ага, – подтвердил и третий их товарищ. – Мы думали, они забыли, с кем говорят. Пора напомнить… Это вышло…
Он задумался, припоминая слово.
– Это. Вот. Недоразумение.
Я уже поняла, что Лёнчик в их троице главный. Того чернявого, что лаял по-собачьи, а после удирал, Шуриком звали. Это оказался Катин брат. А того, что сзади напасть хотел, звали Серёгой Ужовым. У него было тонкое, красивое лицо. Длинные пушистые ресницы – хлопьями вокруг глаз. Такие ресницы – мечта любой девчонки.
С его лицом только в кино сниматься. Конечно, если бы оно было не такое глупое.
Серёга поймал мой взгляд, смутился. Буркнул:
– Сами виноваты. Надо было не молчать, что вы никакие не собакинские…
Нога у меня болела всё сильнее. Только что я могла на ней стоять и даже прыгать. Прыгнула же на этого… Серёгу… Но теперь до неё стало больно даже дотронуться. У щиколотки она опухла. Я села в траву и не представляла, как стану подниматься от пруда на холм.
Лёнчик предложил Косте как-то сцепить руки и сделать что-то вроде кресла для меня. Мне велел сесть к ним на руки и обхватить их за шеи. И так они двое, шатаясь, стали подниматься.
Пальма теперь шла рядом с нами, поглядывала на меня. Её не тянуло больше носиться…
Лёнчик был выше Кости, и кресло получилось неровное. И поднимался он быстрее. Они никак не могли подладиться в ногу. Лёнчиковы товарищи убежали в хозяйство, где они все работают. Они же только искупаться приходили.
Шли мы так – вверх и вниз, кто шёл, а кто ехал. Мне всё время казалось, что я сейчас свалюсь.
Я уже совсем было рот открыла, чтобы сказать:
– Пустите, сама пойду…
А после передумала. Если меня не надо будет нести, то Лёнчик, пожалуй, тоже побежит на свою работу. И они с Костей так и не помирятся. И не поговорят толком.
Хотя им и теперь было не поговорить, они только дышали громко, да Лёнчик иногда бросал Косте:
– Ты эту руку – ниже… Ты вот так держи…
И я думала: ещё немного он с нами побудет. Костя ведь так ждал, когда они встретятся.
На вершине холма остановились передохнуть. Лёнчик мотнул головой.
– Там – поле у Михал Григорича. Видите, где трактор ездит?
Костя спрашивает:
– Там – твоя работа?
Лёнчик кивает.
– Ну да, Михал Григорич каждое лето мальчишек нанимает. Дел-то в хозяйстве много, он сам себе целый колхоз…
– Кто сам себе? – спрашиваю.
Лёнчик смущается.
– Ну, это наши говорят, в деревне. У него и лошади есть…
