— Какие же это концы, если их забить можно! Играть не умеешь, значит! — заключил Семка и даже ногами притопнул от злорадства.
— Что ты сказал?! — побагровел Крис. (И только сейчас мы поняли, что он не шутит, а говорит все это серьезно.) — Да чтоб я с тобой сел играть…
— А я с тобой сяду, что ли?
Так они стояли и препирались через всю комнату — два здоровых дяди, а мы с Левкой сидели на кухонном столе и покатывались со смеху.
17
Мы долго ворочались на веранде — все никак было не устроиться на новом месте — и вздыхали. За окном пели песни, где-то рядом смеялись девчата… Звонко лаяла собака у чайханы.
— Крис, — сказал вдруг Левка неожиданно громко. — Зря мы сегодня не вышли в поле… Я целый день места себе не находил. Выйдешь на улицу — все на тебя смотрят: что это они без дела шатаются? Знаешь, как они ждут… Крис, а Крис, выйдем завтра на работу, а? Я так здорово копать наловчился… Всю ночь сегодня снилось, что я копаю, копаю… И вообще…
Наступила мертвая тишина. Левка надолго притих, Крис, казалось, уже заснул.
— И вообще, — медленно повторил Левка, — придется нам все переделать…
— Что? — отозвался Крис с такой быстротой, что я даже вздрогнул от неожиданности.
— А то, — Левка снова замолчал, — что жульничество все это… Ты же мог совсем не тот рельеф сосчитать, который на самом деле…
— Ну и что? — сердито возразил Крис, уткнувшись лицом в подушку, и после паузы добавил: — А мог и тот…
— Перекос будет, — убежденно сказал Левка. — Все наши небоскребы развалятся на куски…
Я затаил дыхание.
— Три ха-ха, — спокойно ответил Крис. — После нас все это место еще не один раз перемерят. Строители придут, и новая партия будет переносить рабочий план на местность. Так что вся наша работа — одно пшено…
«Конечно, — подумал я, и мне вздохнулось свободнее. — Никакой катастрофы не произойдет. Другие люди исправят все неточности».
— А зачем мы тогда все это делаем? — настаивал Левка.
— Лично ты уже ничего не делаешь, — жестко ответил Крис.
«Вот именно, — подумал я. — Кто бы говорил, а то Левка…»
— Это не ответ, — каким-то странным, неясным голосом проговорил Левка, и я по этому голосу почувствовал, что он побледнел.
— Вот что, друг! — рассвирепел Крис. — Ты давай вот что… давай прекрати путать мне карты. Я свои концы забивать никому не позволю, понял? Две недели филонил, а теперь вдруг занялся паршивой демагогией… Хочешь, чтобы послезавтра Старик застал нас в поле? Ну, а в мои планы это не входит…
Я лежал рядом с Крисом, почти касаясь его локтем. От его громадного тела веяло металлическим холодком.
— Вот теперь все стало на свои места, — ровным голосом сказал Левка.
— Слушайте, товарищи, — не выдержал я, — давайте спать!
Но заснуть мне удалось не скоро…
18
Проснулся я оттого, что через меня кто-то перешагнул. Это всегда неприятно, а в полусне особенно. Выспался я плохо, все утро солнце падало мне на правое ухо, и теперь оно горело, как от пощечины, и вдобавок ужасно болела голова.
— Ты чего? — едва расклеив спекшиеся губы, спросил я у Левки, который стоял в одних трусах у порога и, нажимая что есть силы плечом, пытался открыть тугую дверь. — Скрутило?
Левка обернулся. Глаза у него были совсем не сонные — ясные, осмысленные глаза.
— Не знаю, как ты, — сказал он тихо, — а я не могу. Я один пойду с нивелиром… Крис как хочет, а я не могу…
Остатки сна мутными струйками вытекали из моей головы.
— Подумаешь, — проворчал я, вставая. — Разбудить не мог по-человечески… Расшагался, как Гулливер…
Левка молча пронаблюдал, как я хмуро натягивал брюки, и лицо его просветлело.
Вдвоем мы навалились на тяжелую дверь и разом вылетели в сени. На улице стало пасмурно. Низко над крышей висело непривычно серое небо. Тяжелые тучи были словно перепаханы с запада на восток. Даль застилала серая искристая пелена.
— Только бы не дождь, — переступая с ноги на ногу, сказал Левка.
— А вообще погода для нивелировки самая подходящая, — стуча зубами, проговорил я.
Левка с уважением оглядел меня и промолчал.
Потом мы вернулись на веранду, торопливо оделись и склонились над Геннадием. Крис ровно дышал.
Я пощекотал сухой травинкой его широкий нос.
— Эй, кто там? — не открывая глаз, проревел Крис. — Сейчас как в ухо дам!
Мы в четыре руки принялись разыгрывать на его ребрах замысловатый этюд.
Крис открыл глаза, долго холодно и пристально нас рассматривал, потом сказал:
— Это вы… А ну, живо все на шест!..
И снова повернулся на бок.
Но мы не оставили его в покое. Уж очень нам было страшно выходить одним в поле в такое мерзкое утро.
Наконец Крис зашевелился, сел в мешке и сладко зевнул.
— Куда вас черт поднял?
— На работу, куда же еще, — глядя в сторону, сказал Левка.
— Вот психи, — коротко засмеялся Крис. — Какая может быть работа, когда все уже сделано! Сказку про Хаврошечку слыхали?
Он передернул плечами от холода, снова зевнул и питоном уполз в мешок.
— Боссом отдан приказ… — пробормотал он, уже засыпая, — лететь в Кейптаун…
Это было все, чего нам от него удалось добиться.
Мы невесело вышли на улицу, вынесли сундучок и треногу. Моросил мелкий тепловатый дождь. Сквозь тучи белесым глазом альбиноса моргало солнце.
— Может, ни к чему все это? — нерешительно проговорил я.
— Ты как хочешь… — твердо сказал Левка и принялся неумело привинчивать к треноге трубу.
Я знал, что если он говорит таким тоном, то спорить с ним бесполезно.
— Вот что, друг, — Левка вскинул треногу на плечо, — давай пойдем на разделение труда. Поскольку нас мало, мы можем выиграть только организованностью. Ты пойдешь обмерять, а я на нивелировку.
— Ты что, один ее собираешься делать? — поинтересовался я.
— А что? — Левка уверенно подхватил с земли сундучок. — Мне подсобные рабочие не нужны. Не все такие аристократы, как этот…
Он неопределенно мотнул головой. И мне стало ясно, что большего профана в геодезии я еще не встречал.
— А ну-ка дай сюда прибор! — решительно сказал я.
Левка безропотно уступил мне треногу.
— Темный ты чулан, — насмешливо проговорил я. — Я бы отпустил тебя одного, будь у меня хоть мизерная гарантия, что ты не согнешь трубу в колесо, пытаясь увидеть в ней себя самого.
Я остался очень доволен своей тирадой, а Левка разинул рот для возражения, да так и застыл с открытым ртом.
— Все равно, — сказал он наконец. — Любым путем мы должны кинуть двадцать семь точек. Мы ему докажем…
— Почему двадцать семь, — спросил я, — а не сто четырнадцать?
— Потому что двадцать семь — это больше половины.
Я пожал плечами, и мы двинулись вперед.
19
Когда мы пришли на первую точку, дождь уже кончился. Облака были еще плотные, как войлок, но ветер заметно потеплел.
Я небрежно скинул с плеча треногу и, раздвинув стояки, всадил ее в рыхлую землю. Потом сел на сундучок и аккуратно записал в журнале дату. Левка растерянно топтался рядом.
— Зачем бросаешь рейку в траву? — подняв голову, сурово спросил я. — А ну, марш на точку! Рейку держать умеешь?
— Разберемся, — подавленный моим авторитетом, прошептал Левка и с рейкой на плече побрел искать точку.
Я долго смотрел ему вслед и, когда он отошел на безопасное расстояние, встал и принялся настраивать уровень. Теоретически все мне было предельно ясно: сначала вдоль — вертлявый пузырек послушно поплыл на свое место, — потом поперек, а теперь проверка…
— Что за дьявол… — сказал я сквозь зубы и покосился на Левку.
Но он был уже далеко и рылся в траве, разыскивая точку.
— Проклятые дороги, растрясли весь аппарат…
Овальный пузырек упорно не желал задерживаться между черточками больше чем на пять секунд. Потом он и вовсе уплыл куда-то с такой быстротой, что я даже не успел уследить, в какую сторону, и долго с остервенением крутил винты в обратном направлении.
