— Ведь это ты нашел первый, — вдруг сказал Вася, — ты нашел! Спасибо тебе! — и, нагнувшись, поцеловал Шарика в лоб.
Шарик почувствовал Васину радость, лизнул руку хозяина, уставился на него ласковым, любящим взглядом, весело виляя хвостом.
— Теперь скоро! — сказал Вася, беря Шарика на поводок.
Шарик, будто поняв, что его хозяин поджидает старших, спокойно пошел рядом.
Идут не спеша. Тигр не рысь. Тут один на один делать нечего. Вася следы рассматривает. Вот здесь прыгнул зверь на поваленное дерево. Прошел вдоль него, снова вниз спрыгнул.
Заметно, что зверь несколько раз куснул сугроб. Наверное, пить захотел. Снегу наелся, не побоялся простудиться.
«Может, все-таки это тигренок? — думает Вася. — Может быть, мать у него погибла, вот он один и ходит?»
Наверху, на сопке, отец показался.
— Эгей! — кричит. — С находкой тебя!
И вниз, к Васе.
А с другой стороны дядя Макар появился. Потом Николай подъехал.
— Ну, зверолов, на чей след напал?
— Да вот, — говорит Вася, — глядите. — Здоровый котенок! Одна пятка с кулак!
Снова четверо идут по тропе. Только тропа эта уже не впустую, а по следу. А чей след?
Около пня, где зверь потерся загривком, Вася увидел несколько ворсинок. Поднял их со снега, положил на ладонь. Три желтых волоска, один черный.
— Вроде бы и тигр, — говорит Вася. — Смотри, пап, расцветка-то тигровой масти!
Идут звероловы широкими скользящими шагами, каждый отталкивается палкой, зажатой в правой руке, и, как крылом, взмахивает левой.
Разговоры смолкли. На таком ходу говорить неудобно. Тому, кто идет впереди, не расслышать идущего сзади. А головой вертеть некогда. Идти надо. Зверя догонять. Отмеряют охотники километр за километром.
У большого дерева видно, как вставал зверь на задние ноги, а передними всю кору изодрал. Точил когти, точь-в-точь как домашняя кошка о табуретку. Ясно отпечатались следы задних лап.
«Молодой тигр, потому и след невелик, — думает Вася. — Или это тигрица? У нее следы меньше, чем у тигра».
След прервался. Вокруг чистый снег.
— Ну, куда твой тигр улетел? — смеется отец.
— Горностай на тетереве улетел, это еще понятно, — говорит Макар. — А этот на чем? На вертолете?
У ствола старой липы лежат кусочки отломанной коры. Рядом, с ветвей другого дерева, сбит снег, большие комья упали вниз.
Похоже, что зверь перепрыгнул с липы на сук амурского бархата, а оттуда соскочил на упавшую лиственницу и по ее наклоненному стволу сошел вниз.
— Видал? — спрашивает Игнат.
— Видал, — говорит Вася. — Тигру так не прыгнуть.
Где-то далеко-далеко завизжал, закричал какой-то зверь в предсмертной тоске. Слабо пролетел по тихой белой тайге звук и замер.
— Охотился, — говорит Игнат. — Кабанчика задрал. А скоро мы его самого в плен брать будем!
И вот уж совсем не сладить с собаками. Тянут поводки, повизгивают, будто просят: «Пустите! Близко зверь! Пора начинать!»
Вышли тигроловы на поляну — лежит туша дикого кабана. Мясо свежее. Видно, хищник услышал, учуял людей. Бросил добычу, стал уходить.
— Пора! — кричит Игнат.
Пустили собак.
Рванулись псы, исчезли за пушистыми белыми кустами. И скоро — лай! Собаки голос подали: «Спешите, хозяева! Видим зверя! Гоним его!»
Спешат охотники. Вещевые мешки полетели в стороны. Игнат сбросил рукавицы. Вася на ходу размотал, бросил шарф.
Жарко. Пот льет градом. От горячих рук идет пар.
Следы зверя стали иными. После каждого прыжка он проваливался глубоко в снег.
Собаки заливисто и дружно лают где-то впереди.
«Сейчас посадят тигренка!» — ждет Вася.
Но торжествующий, азартный лай сменяется недоуменным и обиженным.
Охотники выбегают на поляну и видят: собаки с визгом кидаются на ствол кедра, по которому лезет красивый пятнистый зверь.
— Леопард! — звонко кричит Вася.
Все затихли. Собаки стоят, упершись передними лапами в ствол кедра, не отрывая глаз от леопарда. Тот, не мигая, смотрит на собак, скалится, злобно рычит и потихоньку лезет вверх по стволу.
Разом взрывается тишина. Собаки снова лают, с визгом кидаясь на дерево.
— Вот тебе нá! — почесывает затылок Игнат. — Теперь его не достанешь. Пилить надо.
Вася идет обратно. К одному из рюкзаков была привязана двухручная пила.
«Хорошо хоть, мешки не далеко бросили», — думает он.
Охотники вырубают рогатины.
Леопард уже около самой вершины. Оттуда он спокойно смотрит на людей и беснующихся внизу собак. Он понял, что враги не могут залезть к нему, и приготовился сидеть до бесконечности.
Запыхавшийся Вася приносит пилу.
— Вот твоя рогатина, — говорит Игнат, — ты леопарду горло прижмешь. Макар будет справа, Николай — слева, я его поперек возьму.
Начали пилить. Золотисто-розовые опилки сыплются на белый снег, пила со свистом врезается в ствол дерева. Жалко кедр, а что делать?.. Зверь нужен. Его могут продать в какой-нибудь заграничный зоопарк. Получат за него плату золотом, принесет леопард пользу народному хозяйству.
А пока он не спеша поднимается все выше и выше. Смотрит вниз, скалит зубы, рычит.
Дерево затрещало. Люди и собаки отступают в ту сторону, куда упадет кедр.
Все быстрее и быстрее клонится дерево, оставляя за собой искрящийся снежный шлейф. Леопард спокойно переходит с ветки на ветку, на лету выбирает себе место поудобнее.
Описав огромную дугу, вершина рухнула в глубокий снег.
Дрожат зеленые ветви, летят сверху отставшие снежинки, затихло эхо. Леопарда не видно.
Настороженно переступают собаки, изготовились звероловы. Шаг за шагом идут к вершине.
Молнией выскакивает леопард из густых ветвей кедра.
Шарик еле увернулся от леопардовых когтей. В три прыжка зверь подскакивает к высокой березе, и через секунду он уже высоко над головами охотников.
Собаки укоризненно посматривают на хозяев: «Эх, вы, упустили!»
Леопард не спеша забирается на самую вершину березы и раскачивается, похожий на пеструю сказочную птицу.
Игнат снова почесывает затылок.
— Плохо дело, — говорит он. — Всю тайгу нам не перепилить.
— Пап, — предлагает Вася, — я же по деревьям здорово лазаю! Я на соседнее дерево залезу и его палкой столкну!
Николай вырубает длинный шест. Вася сбрасывает рукавицы, берет шест и лезет на соседнее дерево.
Игнат стоит с карабином. На всякий случай держит леопарда на мушке.
Вася толкнул леопарда. Хищник зарычал, ударил по шесту лапой, полез еще выше.
И Вася полез выше. Сел верхом на сук, устроился поудобнее, толкает зверя, раскачивает его как на качелях.
Леопард едва держится на тонких ветвях и не может прыгнуть на Васю. Он рычит, кусает шест, отбивает его лапой. Ветки гнутся под тяжестью зверя, и Вася каждым новым толчком усиливает размах его полета.
Макар с Николаем держат рогатины наготове. Леопард устал, ему трудно держаться на тонких, гнущихся ветвях. Он начинает спускаться с дерева. Лезет по стволу березы вниз головой, и его зеленые глаза, не мигая, смотрят на врагов.
Вася тоже заторопился вниз. Собаки начинают чуть слышно рычать. Игнат бросает винтовку, берет рогатину.
Вдруг леопард делает громадный прыжок. В воздухе мелькнули распластанные лапы, белое брюхо зверя.
Перелетев через людей, он падает в глубокий снег.
Собаки кидаются вперед. Шарик первый успевает схватить зверя за заднюю лапу. Лай, визг, рычание. Снег взлетает на месте схватки. Один из псов с жалобным воем отскакивает — из его губы фонтаном бьет кровь.
Охотники прижимают леопарда к земле. Зверь яростно ревет, грызет рогатины, старается выдернуть лапы, вывернуться из тисков.
Трое держат. Подоспевший Вася связывает леопарду задние лапы, потом передние, перетягивает морду крепким шнуром. Леопард рычит, обнажает клыки, но раскрыть пасть уже не может.
Зверь взят.
Собаки сидят в стороне, зализывают раны. Они уже не глядят на злобно скалящегося леопарда. Будто не бились с ним только что в смертельной схватке. «Лежачего не бьют», — говорят их равнодушные морды.
Макар с Николаем наломали елового лапника, уложили леопарда на хвою, чтобы разгоряченный борьбой зверь не простудился на снегу.
Вася тихонько гладит вздымающийся и опадающий бок леопарда. Тот глядит на Васю ненавидящими и непрощающими глазами.
Васе становится жаль своего недавнего врага.
— Пап, — говорит он, — давай выпустим его?
Игнат широко открывает глаза.
— Да ты что? — говорит он.
— Жалко его!
— Ничего, — отвечает отец. — Может быть, он к неволе привыкнет. Может, еще и цирковым артистом станет. Если к нему люди будут хорошо относиться, он о тайге нашей и не вспомнит.
