— Когда прилетают грачи? — спрашивали у «календаря» новички юннаты.
— В среднем восемнадцатого марта, — отвечал «календарь». — Ранний прилет грачей был отмечен восемнадцатого февраля, поздний — шестого апреля.
— Когда сеять морковь, петрушку, репу, редьку и горох?
— Когда зацветет хохлатка. В среднем двадцать четвертого — двадцать восьмого апреля.
— Какая завтра будет погода?
«Календарь» и из этого не делал тайны. Он охотно делился с ребятами сведениями о температуре дня, а ребята, в свою очередь, разносили их по родным улицам.
Совет отряда имени Юрия Гагарина счел это неудобным: зачем узнавать погоду в школе, если это можно сделать прямо на улице. И вот недавно на каждом пятом и шестом доме Ленинской появились стеклянные ящички — филиалы «Календаря природы». Они были набиты сведениями о том, что делать сейчас огородникам, цветоводам и какой погоды следует ждать.
Об этих ящичках и вспомнил сейчас Воронок.
— Фонарик есть? — спросил он у Ляльки.
— Вот. — Лялька протянула Воронку огромный, как ствол пушки, китайский фонарик.
— Пошли, — сказал Воронок и нажал кнопку. Из фонарика выскочила электрическая собачка и светлой пушинкой покатилась впереди, показывая дорогу.
Миновали три или четыре дома и остановились.
Воронок направил луч на ворота, и Лялька увидела стеклянный ящичек с надписью: «Служба погоды».
— «Прогноз на двадцатое августа, — вслух прочитала она. — Время с восьми часов утра до девятнадцати часов вечера. Восход солнца в пять часов десять минут. Заход солнца в девятнадцать часов пятьдесят пять минут. Ветер северо-западный, четыре балла. Температура воздуха: днем десять — пятнадцать градусов Цельсия, вечером пять — семь градусов Цельсия. Облачность незначительная. Начальник службы погоды Г. Юровец».
«Здорово, — подумала Лялька, — нам бы такую «Службу»…»
«Дождя не будет, — подумал Воронок, — значит, можно действовать наверняка: заставить Кобру взять след…»
Проводив Ляльку и условившись с ней встретиться утром в разоренном цветнике, Воронок направился к дому Долгого. Надо было договориться о завтрашней операции.
Двадцатого августа солнце над Зарецком, как это и было предсказано «Службой погоды», взошло в 5 часов 10 минут.
Спустя час после восхода в опустошенном цветнике собрались Воронок, Лялька, четверо юных друзей милиции из обеих зон и дружинник Долгий с Коброй.
Согнувшись, как складной метр, Долгий сосредоточенно поковырял землю.
— Вы ошиблись в составе преступления, — сказал он, — цветы никто не похищал.
— Где же они? — удивилась Лялька.
— Цветы здесь, — сказал Долгий. — Их не выкопали, а закопали.
Он был прав. Присмотревшись, юные друзья милиции увидели торчащие кое-где из-под земли алые папахи георгинов, головки астр в королевских коронках, восковые пальчики флоксов… Но кто и зачем устроил это побоище?
Лялька с надеждой посмотрела на Долгого. Неужели Долгий не сумеет найти хулиганов?
Кобра, забыв, где и для чего она находится, вздумала порезвиться и опрокинула лейку, забытую кем-то в цветнике. Воронок наклонился, чтобы поставить ее на место, и вдруг увидел какой-то черный предмет, лежащий в траве.
— Пуговица, — сказал он.
— Не тронь! — крикнул Долгий. — Кобра, след!
Собака понюхала пуговицу и через двор выбежала на улицу. За ней понеслись Долгий, Воронок, Лялька и четверка юных друзей милиции.
— Смотрите! — крикнула Лялька. — Еще след. Наша астра.
В пыли пламенел махровый цветок. Все обрадовались следу. Значит, идут правильно.
У ворот одного дома Кобра остановилась и вежливо тявкнула, словно приглашая войти. Ребята разочарованно переглянулись. В доме разорителей не могло быть. Он принадлежал тихой старой Матрене. Где уж ей разорять пионерские цветники!
Долгий был того же мнения. Он безнадежно махнул рукой и, уходя, поманил за собой Кобру. Но собака и ухом не повела. Она подошла к калитке и нетерпеливо тявкнула.
Неужели все-таки Матрена?
Долгий вернулся и позвякал щеколдой.
Никакого ответа.
Позвякал еще раз.
Никакого ответа.
Ну конечно, так он и знал: Матрена ни свет ни заря подалась на базар, и дом пуст. Так что стучи не стучи… Вдруг ему почудилось, что за калиткой кто-то дышит. Теленок, что ли?
Долгий в третий раз позвякал щеколдой, в четвертый… Когда взялся за нее в пятый раз, калитка неожиданно распахнулась, и незнакомый паренек угрюмо спросил:
— Чего надо?
Из-под выпуклого лба с черной запятой челки на него уставились два серых глаза. Но Долгий не видел глаз, другое привлекло его внимание: на курточке паренька не хватало одной, нижней, пуговицы.
— Не ваша? — спросил Долгий, протягивая пареньку находку.
— Не моя, — с вызовом ответил паренек.
— Я так и знал, — кивнул Долгий и, представив пареньку Воронка и Ляльку, сказал:
— Пионерский патруль чистоты. Проверяем чистоту дворов. Вы бабушке Матрене кто?
— Внук.
— По имени, если не секрет?..
— Не секрет, — хмыкнул паренек. — Санька.
— Двор осмотреть позволите? — Долгий был предельно вежлив.
Санька с вызовом посмотрел на ребят.
— А чего его смотреть? Все равно не заметешь…
Долгий с удивлением посмотрел на Саньку. Ишь ты: «Не заметешь»… Случайно или не случайно вылетело у него это блатное словечко?
Санька вел себя нагло. «Не случайно», — решил Долгий.
Но Санька зря храбрился. Увидев пуговицу, которую ему пытался «пришить» Долгий, он сразу сообразил, что к чему. Да и как было не сообразить? К цветнику Санька имел самое непосредственное отношение. Осталось одно: держаться до последнего и виду не подавать, что он виновник ночного налета. Все равно цветов во дворе нет, а тот единственный махровый, который Санька сунул тогда за пазуху, он вышвырнул, как только перелез через забор. Сработало шестое воровское чувство — не оставлять улик или, по крайней мере, не уносить их с собой.
Цветов во дворе не было, и патруль, заглянув в сарай и за сарай, ушел ни с чем. На улице Долгий простился с ребятами и ушел, поманив за собой Кобру.
Прошло несколько минут. Улица, проводив трудовой люд на работу, снова опустела. Но вот скрипнула калитка Матрениного двора и выпустила на улицу Саньку Чеснокова.
Не торопясь, будто ему ни до чего нет дела, Санька огляделся по сторонам, постоял, нырнул во двор, снова вышел и побрел на базар. У него на плече плыла корзина с цветами.
Санька вспомнил, как встретила бабка его неожиданное появление в Зарецке.
Бабка поила корову. Увидев Саньку, она выронила ведро, всплеснула руками и замерла. Впрочем, она тут же ожила и запричитала:
— Сбежал. Отца-матери не пожалел…
Санька усмехнулся: послушать бабку, так жалость к родителям — единственное, что удерживает преступников за решеткой. Но он тут же нахмурился и, поняв, что бабке не все известно, сказал:
— Не сбежал, а выпустили. Как честного человека…
— Выпустили? Как честного?
Бабка не верила в то, что вор, попав в тюрьму, может вернуться оттуда честным человеком. Вор до смерти вор. И как огню в печке место, так вору — в тюрьме.
Санька полез в карман. Он вспомнил: единственное, что могло убедить бабку, — это справка.
— Вот, — сказал Санька и вынул потрепанную бумажку. Бабка недоверчиво протянула руку, попробовала Санькину справку на ощупь, как ситчик в магазине и, не читая, хоть по-печатному и умела, поверила в то, что там написано. Справки в бабкиных глазах обладали волшебной силой. Она сама, где могла, запасалась ими и по опыту знала, что лучшего оправдания для своего «доходного дома», чем справка, ей, вдове пенсионера, матери погибшего солдата, инвалиду третьей категории, не найти.
Однако справка справкой, а она тут при чем? К ней-то зачем пожаловал внучек? Навестить бабушку? Как бы не так. Не питая ни к кому родственных чувств, она полагала, что и все остальные свободны от этой слабости. Поэтому, вернув справку, она спросила скорбным голосом:
— А ко мне-то зачем?
— Проездом, — придумал на ходу Санька, — на целину.
— Проездом? — Бабка обрадованно засуетилась. — Проездом, значит, на целину, — сказала она. — Это хорошо — на целину.
Бабка не дала Саньке долго прохлаждаться. Приставила к делу. Это произошло в тот же день. Дав Саньке позавтракать, она потащила его зачем-то на огород. Санька ахнул, увидев бабкин приусадебный участок, сплошь засаженный цветами.
Бабка довольно улыбнулась. Срезав настурцию, протянула ее Саньке:
— Ну-ка, чем пахнет?
Санька подергал носом.
— Настурцией.
— А еще чем?
Санька пожал плечами.
