Повернул в один переулок, потом в другой. Теперь дорога идет в гору, бежать еще труднее. Оступился, еле-еле снова выпрямился. Перебрался через низенькую ограду, укрылся за ней, пытаясь отдышаться. Дотронулся до пылающего бока. Рука красная и липкая. Огляделся вокруг — чей-то сад, в дальнем конце лестница ведет на другую террасу, тоже засаженную деревьями. С огромным трудом вскарабкался по лестнице. Надо передохнуть. Топот ног все еще слышен, но уже глуше. Забрался на следующую террасу, опять замер, сберегая дыхание, снова рванулся к лестнице.
Остановился, вконец измученный, прислонился к каменной стене. Похоже, он от них убежал. Здесь, в тишине сада, погони уже не слышно. Но и сил не осталось. Ужасно болит грудь, боль стреляет в плечо, в руку, в пальцы. Что делать — лечь на землю и ждать, пока они его найдут?
Куда теперь? Может быть, в домишках неподалеку кто-нибудь решится его укрыть? Нет, Рош предупреждал — не доверяй никому, даже своим, иудеям. Римские законы известны всем: укроешь беглеца — навлечешь беду и на себя, и на семью. Нет, надо лезть дальше. Солдаты вряд ли будут искать там, в холмах.
Перед глазами мутная пелена. Голова гудит, мысли мешаются. Одна надежда, одно в голове — добраться до Иоиля, он укроет, даст приют. Правда ли это? Кто знает, но он почему-то доверяет Иоилю с самого первого дня в горах.
Юноша плохо помнил, как доковылял до длинной стены, как сообразил завернуться в плащ, чтобы скрыть бурые пятна крови. Потом, словно в тумане, вспоминалось — привратник его впустил, пошел за Иоилем. Вот он стоит в прихожей, думать ни о чем не способен, всю свою волю собрал только для того, чтобы не грохнуться на пол. Шаги по гравию дорожки в саду, чья-то фигура, против света не разберешь. С трудом разлепил глаза, узнал — нет, не Иоиль, Мальтака. Девочка бросилась к нему:
— Даниил! Уходи, уходи быстро. Иоиля нет. Они с отцом в синагоге. Могут вернуться в любую минуту.
Так плохо, даже не понятно, о чем она говорит. Ясно — надеяться больше не на что. Но двинуться с места сил не осталось.
— Ты что, не понимаешь? — кричит она. — Отец тебя здесь найдет, не будет больше с тобой церемониться! Зачем ты вообще вернулся?
Невероятным усилием воли заставил себя собраться с мыслями, хрипло пробормотал:
— Мне нужен Иоиль. Это очень важно.
— Ничего нет важнее занятий брата, — гнев бросился ей в лицо. — Оставь его в покое, если он тебе хоть чуточку дорог. Он когда-нибудь станет знаменитым раввином. Нечего ему рисковать всем на свете из-за кучки разбойников.
Даниил уставился на девочку. О чем она толкует? Он с трудом даже слышит слова, все в каком-то тумане.
— Пойми же ты, он никак не может решить, куда идти. Но он знает, в чем его долг. Пожалуйста, Даниил. Оставь его в покое, прошу тебя, уходи.
Постепенно туман в голове начал рассеиваться. А ведь она права. Какую же он глупость сделал. Правильно, нельзя подвергать опасности Иоиля. Даниил повернулся, поглядел на дверь — она качается, будто растворяется в воздухе. Сделал шаг, другой, и неожиданно провалился в темноту.
Сознание возвращалось медленно. Сперва он ощутил — под головой что-то мягкое. Как хорошо, можно лежать и не двигаться, пусть себе грудь и бок горят. Внезапно резкая, невыносимая боль привела его в чувство. Кто-то склонился над ним, кажется, девичья головка, тяжелые, темные кудри, лицо — словно белое пятно в темноте. Вдруг все вспомнил, попытался встать. Опять тьма, полная мучительной боли. Снова и снова — боль и смутные очертания девичьего лица.
— Где я? — прошептал еле слышно, не в силах двинуться.
— Тише, тише! — ответный шепот Мальтаки. — Молчи. Ты в чулане.
Слова плывут где-то в отдалении, смысл ускользает.
— Даниил, — бормочет голос, — ты меня слышишь?
— Да.
— Я пойду принесу чего-нибудь — рану перевязать. Лежи смирно и молчи. Я скоро вернусь, очень скоро. Понял?
— Да.
Шорох, полоска света. Девочка исчезает. Он один, и двигаться не надо.
Проходит какое-то время, снова свет, снова склоненная над ним девичья головка.
— Проснулся? Вот, выпей. Я подержу голову.
Прохладный край чашки у губ. Нежная рука под затылком. Вино крепкое, странный, терпкий, горьковатый вкус. Разливается теплом по горлу, по груди, боль немного стихает.
Она отставила чашку в сторону:
— Теперь надо снять одежду. Не бойся, я осторожно.
Он сжал зубы, пока она легкими движениями снимала покрытую кровью тунику. Голова кружилась от крепкого вина. Наверно, какое-то лекарство подмешала. Теперь протирает бок мокрой губкой, резко пахнет укропом, незнакомыми сладкими травами, оливковым маслом. Мягкая, сухая повязка касается раны.
— Как я сюда попал?
— Я тебя притащила. Почему ты сразу не сказал, что ранен? Иоиль никогда бы мне не простил, если бы я… если бы что-нибудь…
Она умолкла, сильными движениями перевязывая рану, а потом еще раз поднесла вино к губам.
— Я не могу здесь долго оставаться. Иоиль скоро вернется, он придумает, что делать. Не шевелись. Лежи и жди, мы придем.
Он не знал, сколько времени прошло — медленное течение уносило его куда-то вдаль. Тут снова появилась полоска света, расширилась. Дверь закрылась, но свет остался. Иоиль держит плошку с маслом, на лице с трудом сдерживаемое беспокойство.
— Даниил… ты как? Благодарение Богу, ты до нас добрался!
— Я… не знаю… где…
— Молчи, молчи. Я слышал, что произошло. Они по всему городу ищут. Когда Така мне сказала, я догадался — это тебя разыскивают. Что же ты натворил, Даниил!
— Не задавай ему вопросов, Иоиль. Ему нельзя разговаривать, — прозвучал голос Мальтаки. — Смотри, вот немного похлебки. Попробуй поесть.
Иоиль держит миску, а девочка кормит его с ложки похлебкой. Вкусно, теплая, только сил нет проглотить. Три ложки, и он закрыл глаза — надо отдохнуть. Заставил себя произнести вслух:
— Теперь ваш дом в опасности — из-за меня.
— Нет, никому и в голову не придет искать в нашем доме. Дай мне осмотреть твою рану, — Иоиль опустился на колени, осторожными движениями размотал повязку. Присвистнул тихонько. — Счастливчик. Еще бы чуть-чуть — и конец. Здоровущая дырка. Что толку спорить, тебе надо лежать тихонько, вот и все.
У Даниила нет никакой охоты спорить. Ему сейчас уже на ноги не подняться.
— Здесь оставаться небезопасно. Слуги могут зайти в любой миг, если кому зерно понадобится. Там, за стеной, небольшой коридорчик. Мы его с Такой в детстве обнаружили, когда в прятки играли. Положим тебя на циновку и перетащим туда, выдюжишь?
— Да, — его переполняла благодарность, он все выдержит.
Коридор совсем узенький. Иоиль тянул, Така подталкивала сзади, и потихоньку им удалось протащить Даниила внутрь, уложить подальше от двери. Брат поправил циновку, сестра вернулась в чуланчик за соломой — под голову и укрыться.
— Не хочется оставлять тебя одного, — Иоиль осветил убогое убежище. — Воздуха маловато, но все-таки есть чем дышать, и никто тебя тут не отыщет.
Даниил с трудом бормотал слова благодарности.
— Мне бы хотелось устроить тебя поудобнее. Жалко, что сегодня днем все пошло наперекосяк. Отец не всегда такой. Он просто… он уже давно подозревает, о чем я мечтаю… боится, я уйду к зилотам.
— Я вел себя как последний дурак.
— Ну… не стану возражать… — Иоиль в первый раз улыбнулся. — Но смелости твоей завидую… вот бы и мне с ним так поговорить…
— А если он найдет…?
— Он тебя никогда не выдаст, я уверен. Но примется задавать вопросы. Про Амалика, про горы и все такое прочее… Лучше и не начинать. Просто лежи здесь и ни о чем не беспокойся. Така и я будем приходить — когда сможем.
Така прошептала что-то брату на ухо.
— Да, пора идти. Побудешь один, ладно?
— Да, — выдохнул Даниил. — Я…
— Спи, спи побольше. Я скоро вернусь.
Даниил лежал тихо, свет исчез, вдали затихали шаги. Но прежде чем наступила полная темнота, раздался шепот: «Спокойной ночи, Даниил». Может, это лихорадка, может, ему просто показалось, будто голос матери произнес слова, почти забытые за столько лет.
И все могущественные цари, и вознесенные, И господствующие над твердью, Упадут пред Ним на свое лицо…
Голос Иоиля, вернее, почти шепот, полон искренней дрожи. Сидит на земляном полу в тесном коридорчике, читает отрывок, стараясь держать свиток так, чтобы на него падал свет маленького трепещущего фитилька, который они осмелились зажечь. Двое слушателей прислонились к стене, безмолвно, затаив дыхание, завороженные музыкой слов и чарами древнего пророчества.
И их лица исполнятся стыдом, и мрак соберется на них. И ангелы наказания возьмут их, Чтобы совершить над ними возмездие за то, Что они притеснили Его детей и избранных.
