В их классе её начала вести сама завуч. Уж она-то знала свой предмет самым превосходным образом и от учеников добивалась того же, поэтому задавала на дом столько, что хотелось выть. Особенно Лёшке, потому что задания у каждого были индивидуальными и по сложности и по объёму. Ясное дело, что самые непростые доставались ему.
Лёшка теперь тратил на уроки часа по три-четыре. Несколько часов на математику и минут сорок на всё остальное. Он уже готов был сдаться, запроситься в любую другую школу, но тут у него в мозгу что-то щёлкнуло, переключилось, как тогда на курсах по физике, и все примеры и задачи стали решаться как-то сами по себе. Хорошо бы ещё сами собой в тетрадь записывались!
Времени катастрофически не хватало. В спортивной секции намечались соревнования, в драмкружке — премьера спектакля. Лёшке было жалко Зою Александровну, и он, по возможности, её навещал. Словом, дел была куча.
Дефицит мальчиков в драмкружке оказался Иркой сильно преувеличенным. Недоставало лишь исполнителя одной роли. Их же с Серёгой было двое. Естественно, что свободную роль тут же поручили Гранаткину. Но и Лёшку никто прогонять не стал, ему дали играть другую роль, но по очереди с другим мальчишкой.
Лёшке выдали экземпляр пьесы, он прочёл список действующих лиц и сразу расстроился. Во-первых, персонажами были лисята, цыплята и прочая живность. Детсадовский утренник какой-то получался, а не спектакль в театре. Во-вторых, герой, которого предстояло играть ему, перечислялся почти в конце списка, из чего Лёшка сделал вывод, что роль эта небольшая, да и играть её предстояло с дублёром. Он собрался отказаться от участия в спектакле, но не успел. Режиссёр прослушал новичков, распределил между ними роли и сразу же куда-то убежал.
Дома Лёшка всё же прочёл пьесу и, к собственному удивлению, обнаружил, что это хоть и сказка, но не такая уж детская. Может, даже более серьёзная и взрослая, чем те пьески, которые они разыгрывали на телевидении. К тому же в ней было много по-настоящему смешных мест, а его роль получалась едва ли не самой главной. Правда, Лёшку несколько смущало, что его герой питал романтические чувства к главной героине. А её должна была играть Ирка. Лёшка стал прикидывать, как бы ему получить другую роль, пусть даже не столь значительную, лишь бы в ней не было ничего про любовь-морковь.
На первой же репетиции оказалось, что все его размышления были пустой тратой времени. Дело в том, что по роли ему нужно было ещё и петь, а спеть Лёшка не сумел бы даже за премию. Зато Серёга оказался хорошим певцом и, как неожиданно выяснилось, умел играть на кларнете, гитаре, фортепиано и саксофоне.
— «Жёлтый пух и все его оттенки…», — переврав слова, в пятый или шестой раз начал «петь» Лёшка, но его остановили на первой строчке.
— Что ж мне с тобой делать-то?! — в отчаянии воскликнул режиссёр. Лицо у него сделалось таким жалобным, что все рассмеялись. — Вам смешно. И тебе, Кузнецов, смешно. А мне вот не до смеха. Очень я на тебя рассчитывал, как на человека опытного и со всех сторон подходящего.
Лёшка от таких комплиментов даже растерялся.
— Но у нас есть концепция, — продолжил режиссёр. — Концепция музыкального спектакля и уже написанные вокальные номера! А исполнитель главной роли перезимовал с медведями. Вероника, — обратился он к аккомпаниатору, — как ты полагаешь, можно что-то с этим сделать за ближайший месяц?
Вероника Юрьевна покачала головой:
— Чувство ритма у него неплохое, но остальное… Рэп, может, и споёт.
— Ну давай хоть рэп попробуем. Дайте-ка Кузнецову текстик. А мы послушаем.
Лёшка продекламировал врученный ему текст под ритмичную музыку и даже вставил пару раз «Йоу!», которое посчитал необходимым дополнением к такому стилю.
— Будем считать, что это хоть на что-то похоже, — задумчиво произнёс режиссёр.
— А я так могу и первую песенку спеть, — приободрился Лёшка и, не дожидаясь разрешения, выдал: — «У меня есть тайна… Тайна! Цвета апельсина! Йоу! Или даже солнца самого! О! О! О!».
Он до того разошёлся, что стал пританцовывать.
Режиссёр Владимир Михайлович даже перестал помешивать свой чай. Потом взял с блюдечка сразу целую пригоршню ломтиков лимона, в задумчивости прожевал их и вдруг расплылся в улыбке, будто съел не лимон, а что-то очень сладкое и вкусное:
— А что? Можно и так!
Обернулся к сидящей за его спиной женщине и грозным голосом спросил:
— Татьяна! Можно ли этого ведмедика клешононогого танцам обучить?
Лёшке очень понравилось это выражение, и он — «ведмедик клешононогий» — тоже расплылся в улыбке.
— Обучим, — процедила сквозь зубы Татьяна. — Ты только лимон такими порциями не ешь, а то у меня челюсть сводит.
— Всё! Решено! Сергей Гранаткин играет Людвига, Кузнецов — Лабана. Я сейчас с ними за жизнь побеседую, а вы репетируйте «Хор несушек».
Лёшка и Серёга устроились с режиссёром в дальнем конце зала, а на сцену вышли человек двадцать девчонок и грянули с большим энтузиазмом:
— Две головы с яйца даёшь! Яйцом ответим на заботу! Сегодня два яйца снесём, а завтра снова за работу!
Репетировать в театре было интересно и весело. Народу много, режиссёр Владимир Михайлович чаще всего не вдавался в длинные объяснения, а просто показывал, что и как нужно делать. Получалось у него здорово, особенно когда он показывал сразу за всех, кто занят в сцене. Правда, после этого приходилось активно использовать носовые платки. Владимиру Михайловичу, чтобы промокать вспотевший от усердия лоб, всем остальным — утирать глаза, потому что без смеха до слёз наблюдать всё это было невозможно.
Бывало и так, что они надолго застревали на каком-нибудь крохотном эпизоде, даже на отдельной фразе, когда режиссёр считал нужным не показывать, а именно объяснить.
— Лёша, ну что ты из себя злодея корчишь! Тут важен поступок, действие, а не то, что ты текст зловещим голосом произносишь.
Лёшка кивал и старался не изображать закоренелого злодея, но это тоже не устраивало режиссёра.
— Теперь милый мальчуган откуда-то объявился! Прямо Красная Шапочка какая-то!
Мальчуган по имени Красная Шапочка всех рассмешил, но заставил рассвирепеть Владимира Михайловича:
— Что за хиханьки да хаханьки? Если вы сюда посмеяться приходите, то смейтесь где-нибудь в другом месте. Здесь мы серьёзным делом занимаемся! Кузнецов, на чём мы остановились?
— На том, что я играю Красную Шапочку, — как всегда точно, восстановил утраченную нить событий Лёшка. Народ снова задохнулся от смеха.
— Что? Это я так сказал? Ну да! То-то вы все заржали, как лошади Пржевальского. Нет, Лёша, ты играешь Лабана. А он — существо, испорченное, хотя внешне милое. Так и хочется погладить, но лучше этого не делать — цапнет! Понятно?
— Не очень, — честно признался Лёшка.
— Ладно. Ты дома подумай. Мы в следующий раз с этого места начнём, а пока пойдём дальше.
Помимо обычных репетиций дважды в неделю, были занятия по вокалу и хореографии. Как ни странно, Лёшку они не напрягали. Он быстро сообразил, что, если у него что-то плохо получается, можно сделать вид, что это он специально так делает. Тогда становится смешно. Так клоуны в цирке изображают из себя неумех. Лёшке было сложнее, потому что он и был неумехой, и ему приходилось придумывать, как использовать то немногое, на что он способен, чтобы скрыть своё неумение.
Ещё приходил художник, показывал эскизы декораций и костюмов. Потом все ходили на примерки. Были встречи с композитором. Все слушали, как музыка к спектаклю будет звучать с фонограмм. Много было разного и интересного.
Неприятным было лишь то, что репетировали они уже несколько недель, а ждать премьеры оставалось всё ещё очень долго. Лёшка привык к чёткому и быстрому ритму на телевидении: сегодня почитали текст, завтра прорепетировали, послезавтра — съёмки.
Зоя Александровна разговаривала по мобильному. Лёшка, проявив тактичность, отошёл к окну.
— Лёша, садись уже, я договорила.
Он вернулся на своё место. Зоя Александровна повертела телефон в руках, аккуратно положила его в футлярчик и засунула в карман больничного халата.
— Никак не могу привыкнуть к некоторым вещам. У меня год назад юбилей был, так мне на работе сюрприз приготовили. Прихожу в редакцию, а там на столе телевизор, старый «Рубин» стоит. И ещё много чего: магнитофон, тоже допотопный, с плёнкой на катушках, кинокамера, фотоаппарат… — Она подняла голову и стала смотреть в потолок, видимо, стараясь припомнить всё остальное. — Ну да. Календарь был ещё перекидной, диктофон, счёты, игрушка электронная «Ну погоди!». Ты таких, наверное, уже и не застал. «Это вам подарок!», — говорят. «Господи, как же я всё это потащу?», — опешила я. «В карман положите и понесёте!» Я, понятное дело, даже возмутилась такой неумной шуткой. А все хохочут и вручают мне мобильный телефон. «Всё, что на этом столе стоит, в нём уместилось! — объясняют. — И кое-что ещё, чего мы и найти не сумели!»
