11. Контурные карты (окончание)
Последней должна была поставить свою подпись бабушка Василиса. Когда Сиракузовы влезли в автобус и увидели, что следом с большой корзиной влезаю я, это неприятно поразило их, они сразу поняли, что я тоже еду к бабушке Василисе. Да ещё с большой корзиной. Зачем?
— Поворачивай, — сказали мне Сиракузовы.
Но я прошёл мимо и сел со своей корзиной за спиной шофёра.
Это ещё больше подействовало на Сиракузовых. Они поняли: начни они пихаться, я бы сразу сказал об этом шофёру.
Две остановки мы ехали молча. Сиракузовы напряжённо дышали мне в затылок. Наконец на третьей остановке они заговорили:
— Ты куда едешь, к бабушке Василисе?
— К бабушке Василисе, — сказали.
— Отскочи! — сразу оживились Сиракузовы. — Это наша бабушка. Она носит фамилию Сиракузовых. И она нас любит.
Я хотел сказать, что это наша общая бабушка, и ещё неизвестно, кого она больше любит, но тут в моей корзине заворочалось и зашуршало, и Сиракузовы сразу забыли про бабушку.
— Что это? — уставились они на меня.
— Кролики, — сказал я.
— Бабушке Василисе?
— Бабушке Василисе.
— Тьфу ты, а мы думали, ты едешь за инвентарными книгами!
Я объяснил, что кролики — подарок дяди Бориса, он давно обещал их бабушке и ещё обещал обои, и вот теперь дарит кроликов. Думает, бабушка свяжет ему за это к зиме тёплые носки и рукавицы.
— А обои тоже дарит? — не слушая, ревниво спросили Сиракузовы.
Они надеялись, что, может быть, мы не всё ещё подарили бабушке и, таким образом, они тоже что-нибудь подарят.
— Тоже, — сказал я. — И не только подарили, но уже и обклеили. Ферапонт Григорьевич достал.
— Ты тоже обклеивал? — спросили Сиракузовы.
Мне очень хотелось сказать, что тоже, но я честно сказал, что это они без меня сделали.
Но Сиракузовы всё равно приуныли: я, по крайней мере, вёз кроликов, а они, кроме заявления, ничего бабушке не везли.
— Покажи кроликов, — убито сказали Сиракузовы.
Я показал.
Они запустили в корзину руки и долго чесали у кроликов за ушами.
— Слушай, — наконец сказали они, — а давай это будет наш общий подарок, а?
Я сразу понял, насколько важным было предложение, которое сделали мне Сиракузовы. От моего ответа зависели теперь и мир, и война.
— Нет, — наконец сказал я Сиракузовым и прикрыл кроликов.
И Сиракузовы тяжело задышали.
— Ладно, — сказали они, — тогда мы припрём вас…
И сунули мне под нос заявление.
— Вы помешались на заявлениях, — сказал я.
— Нам не заявление дорого, — ответили Сиракузовы, — а правда. Истина, иначе говоря.
— Я бы тоже мог написать заявление про кресало, — сказал я.
— Конечно, мог, — передразнили Сиракузовы. — Да что толку, если мы не брали этого кресала!..
Я мрачно посмотрел на них (мрачно потому, что приедут родители — и доказывай им, что не я брал это кресало!).
До самого бабушкиного дома мы хранили угрюмое молчание.
Едва мы (я со своими кроликами и Сиракузовы со своим заявлением) вошли в дом, сразу поняли: в бабушкином доме что-то неладно. Мы только не могли понять: что?
Посреди ослепительно светлой комнаты стояла бабушка Василиса с охапкой цветов в руках, а от всех четырёх стен исходило на бабушку голубое сияние.
— Проходите, — радушно сказала бабушка, — я вот думаю, куда поставить цветы.
«В вазу», — хотели сказать Сиракузовы, но, приглядевшись, только и сказали:
— Бабушка…
Потому что сияние, которое мы увидели, исходило не от обоев, а от бывших контурных карт, которые стали теперь обоями.
Я быстро сел и выпустил кроликов.
— Браво! — сказала бабушка, а потом, приглядевшись, добавила: — Но если он думает, я буду вязать ему тёплые носки из этих кроликов, то ошибается: это мясные, а не пуховые кролики… Так и передай…
— Бабушка… — во второй раз начали Сиракузовы.
Но она не дала им вставить и слова.
— Вижу, вам кролики тоже нравятся. Это естественно. Но только недалёкие люди могут думать, что кроликам не нужно травы…
— Да мы не про кроликов! — взорвались Сиракузовы. — Мы про обои! Где ты их взяла?!
— Что значит — взяла? Купила! — удивилась бабушка. — В магазине у Ферапонта Григорьевича, разумеется. Других там не было. Теперь-то они всем нравятся…
— Да ведь это контурные карты, бабушка! — со стоном сказали Сиракузовы. — Значит, это ты была в маске?! Значит, это ты пожелала остаться неизвестной?!
— Я? Возможно, — откликнулась бабушка. — Ферапонт Григорьевич что-то говорил мне об этом. Но я ведь не сильна в географии. Главное, я подумала, что нравятся… Да и вы на досуге сможете изучать географию…
— Да при чём здесь география? Маска где? — потребовали Сиракузовы.
Я поскорее вышел, чтобы нарвать травы для кроликов.
— Ну? — появляясь следом, сказали Сиракузовы. — Обманули бабушку? Обещали обои, а что подсунули? С таким, как ты, мы даже чай пить не останемся… А ещё кричишь: мы фамилию позорим!..
Тем не менее, они что-то уносили сухим пайком в кулёчке.
— Никто ей ничего не подсовывал, — сказал я. — Вы же слышали. Она сама выбирала.
Сиракузовы хмуро молчали. Что они могли ответить?
— Ну, а ты знал, что у неё контурные карты?
— Нет, — сказал я. — Я даже думаю, она не надевала никакой маски. Можете, кстати, съесть своё заявление.
Эта моя последняя реплика их окончательно доконала. Они пробормотали что-то насчёт того, что я, мол, за это ещё отвечу и что они, мол, ещё запихнут меня в грузовик, а потом ушли.
1. Верин омлет и мой грузовик
Грузовик, которым грозили Сиракузовы, был не действующим.
Два раза в неделю уроки труда проходили у нас на автобазе. Дядя Борис нам это устроил. И грузовик он нам тоже устроил. До этого мы делали бумажные салфетки. Но потом наш учитель труда вообще уехал — и мы остались даже без салфеток. И тогда Михайла Михайлович пригласил на общественных началах дядю Бориса и Брониславу.
Никогда не забуду, как я перерезал ленточки перед этим грузовиком.
Это был старый-престарый грузовик — таких смешных мы никогда раньше не видели, и, чтобы он куда-нибудь поехал, его надо было сначала несколько лет ремонтировать: мало того, что он был без стёкол, — у него ещё не хватало одного колеса: вместо колеса была подставлена чурка.
— Нет, — сказал Ватников, — лучше делать бумажные салфетки…
И мы не могли с ним не согласиться.
— В общем, одноногая руина, — определили Сиракузовы.
И тут дядя Борис, заметив, что мы всё ещё разглядываем грузовик, решил, что это хорошее предзнаменование (усмотрел в этом нашу заинтересованность), и, потирая лысину, радостно спросил:
— Ну как?
А мы смотрели, как он потирает лысину, и думали, когда он примется за свою козлиную бородку.
— Рухлядь, — сказал Ватников.
— Ватников! — строго одёрнул его дядя Борис. — Не забывайте, что вы находитесь в автопарке, на уроке труда, здесь не привыкли к таким выражениям. А что касается «рухлядь» или «не рухлядь», то мы его… — тут дядя Борис похлопал грузовик, — поднимем.
— Не поднимем, — ответили Сиракузовы.
Но дядя Борис почесал бороду и сделал вид, что не расслышал.
— Ватников! — снова строго спросил он. — Что вы делали на предыдущих уроках?
— Труда? — спросил Ватников.
— Конечно, не балета…
— Бумажные салфетки, — пролепетал Ватников.
Дядя Борис дал нам возможность в это вслушаться.
— А я вам предлагаю делать грузовик! Есть разница?
— Есть, — снова пролепетал Ватников.
— Вот именно, есть… каждому ясно… — Дядя Борис снова причесал бороду. — Буду говорить прямо и без дипломатии: автомеханиками я вас не сделаю, но чему-нибудь научу. Это не значит, что мы отремонтируем грузовик за одно воскресенье. Но отремонтируем. Может, полгода на это ухлопаем… На сегодня всё. Я вас отпускаю. Как говорится, крепко держи баранку, шофёр… Обоих Сиракузовых и одного Лапина прошу остаться.
Мы остались.
— Предупреждаю, — строго оглядев нас, сказал дядя Борис, — если оба Сиракузова будут отвинчивать гайку, которую завинчивал Лапин, или, наоборот, Лапин будет отвинчивать гайку, которую завинтили Сиракузовы, всем троим оторву головы. Вся эта ваша война не распространяется на мой грузовик. Ясно?
Он словно предчувствовал, что они собираются запихнуть меня в грузовик.
— Ясно, — буркнули оба Сиракузова.
— И тебе ясно? Тогда хорошо.
Когда я пришёл домой, тётя Роза и Наташа сидели за столом и кашляли. В комнате стоял чад.
— Вера делает задание, — пояснила тётя Роза. — По домоводству.
И тут только я вспомнил, что у Веры сегодня тоже задание. Бронислава им устроила.
