— Верно подмечено! — Мама лежит на другой кровати.
— Спасибо, — говорит папа.
— Наверное, лучше всего завтра начать поиски прямо у водопада.
— Вывод неправильный, — папа откусывает кусочек пончика. — Совершенно неправильный. Я уверен, что Нелли постарается убежать как можно дальше отсюда.
Мама заворачивает ноги в одеяло.
— Проще всего нам разделиться.
— Разделиться? — Папа внимательно смотрит на нее.
— Да. Вы с Антье будете искать там, куда Нелли могла бы в принципе направиться, а мы с Кларой поищем тут.
— Хорошо, — папа кивает.
Нравится ли это мне, никто не спрашивает.
Папа достает из сумки путеводитель по Америке и раскрывает его.
— Гляди-ка, Антье, как ты думаешь, откуда нам лучше всего начать поиски?
Я смотрю на карту. Нелли могла поехать в сторону Государственного парка, назад или же к границе с Канадой. Но на границе сбежавшей школьнице гулять слишком опасно.
— Может быть, она вернулась в Парк, — я провожу пальцем линию от Ниагарского водопада к Государственному парку.
— Не думаю, — говорит папа.
— Почему?
— Потому что ей было ужасно скучно в парке, она же сама об этом говорила.
— Ску-у-учно! — тянет мама со своей кровати, ее голос звучит почти как голос Нелли.
Мы все не можем удержаться от смеха.
— И вот теперь она исчезла, — папа трет виски, — как мне объяснить это Фицмартинам?
— Да мы найдем ее, не волнуйся, она точно в Государственном парке, — говорю я.
Папа выпрямляется.
— Чепуха. Ей одной было бы там страшно.
Я не решаюсь сказать, что рюкзак Нелли тоже исчез, — а еще я не знаю, как рассказать им про рейнджера. Может быть, все это и вправду чепуха — и Нелли вовсе не в парке.
— Она наверняка просто поехала домой, — говорит папа.
— Тогда позвони им и спроси, — предлагает мама.
Папа стонет.
— Тогда мне придется рассказать, что мы ее потеряли! Нет-нет, нам нужно просто незаметно посмотреть, там она или нет.
— О’кей, — решает мама, — тогда поезжайте с Антье завтра в Питтсбург.
— Хорошо, — кивает папа, — мы с Антье провернем это дельце.
Он кладет руку мне на плечо.
— Да, — соглашаюсь я и снимаю ее. Папина рука ужасно тяжелая.
Прощаясь на следующее утро с мамой и Кларой, я еле сдерживаюсь, чтоб не разреветься.
— Не болей, — говорю я Кларе и обнимаю маму. Клара тянет меня за футболку.
— Эй, твоя жена хочет с тобой!
Она протягивает мне розовую собаку. Я беру собаку и глажу сестру по голове.
— Спасибо.
— Возвращайтесь с Нелли, — говорит мама.
Мы с папой едем на машине в сторону Питтсбурга.
Подъехав к дому Фицмартинов, папа сворачивает вправо.
— Короче, — рассуждает он, — план такой: ты идешь туда и говоришь, что кое-что забыла, ну что-нибудь, что тебе срочно надо. Плюшевую игрушку или что-нибудь в этом духе.
Ни за что! Нужно во что бы то ни стало прекратить этот цирк.
— Секундочку, — говорю я, — не припомнишь, сколько мне лет?
Папа раздумывает:
— Пятнадцать.
— Вот именно. Как ты думаешь, кто-нибудь поверит в то, что пятнадцатилетней дылде так срочно понадобилась плюшевая игрушка, что мы прикатили сюда от Ниагарского водопада?
Папа смотрит на розовую плюшевую собаку в моих руках. Я кидаю ее на заднее сиденье.
— Не поверят? — папа разочарован. Потом его осеняет: — Тогда скажи, что ты потеряла деталь от зубных скобок.
Это может сработать. Черт.
— Ладно, — соглашаюсь я, — только ты пойдешь со мной.
Папа вздыхает:
— Ладно.
Дверь дома Фицмартинов открывает мать Нелли.
Увидев нас, она ужасно удивляется.
— Привет! С Нелли все в порядке?
Ну вот, это нам и надо было. Только вот теперь все равно придется искать у них какую-нибудь мифическую детальку от брекетов.
— Да-да, всё в порядке, — заверяет женщину папа и рассказывает, что я потеряла кусочек от брекетов, и не могла бы она впустить нас поискать его в гостиной — а то все лечение может пойти насмарку.
Мать Нелли, конечно, согласна, и я ползаю по дивану, нахожу в его недрах погнутую скрепку, воплю: «Я нашла!» и быстро прячу скрепку в карман. Папа очень извиняется перед матерью Нелли и говорит мне, что надо быть повнимательнее.
Когда мы оказываемся на улице, я со всей силы леплю ему затрещину.
Нет, конечно, не леплю. Но я зла как черт.
Папа и сам понимает, что на него есть за что злиться — и тоже злится, профилактически, на обратном пути ужасно гонит машину. «Уж в кои-то веки ты могла бы что-нибудь сделать и для семьи, не набивая себе цену, — говорит он, — и вообще, ты просто фифа, которая строит из себя бог знает кого». «Фифа» — это уже слишком — и я реву так, что не могу остановиться. Папа еще больше бесится: «Вот-вот, говорит он, именно это я и имел в виду: ты ревешь только потому, что я сказал все, что думаю, и вообще — ты ужасно неблагодарная». А потом он произносит: «Пончик!»
С каким удовольствием я бы размазала этот пончик ему по морде! Протягиваю ему такие огромные куски, чтоб ни в коем случае не дотронуться пальцами до его рта. Съев второй пончик, папа предлагает: «Ну что, помиримся?», и я соглашаюсь, потому что мне ничего другого не остается.
— Я вот тут еще подумал, — наигранно-радостно говорит папа, как будто не было никакой «фифы» и я не ревела. — Есть же еще тетя, которая живет где-то неподалеку.
Так оно и есть. И о тете Нелли рассказывала, только чтобы поиздеваться.
— Она така-а-а-ая толстая, — Нелли очертила тогда вокруг талии огромный круг, — и живет вместе с другой женщиной, которая така-а-а-а-а-а-а-ая толстая.
Тут она широко развела руки — шире было просто невозможно — и надула щеки. А я чувствовала внутреннее родство с обеими толстыми тетками. Наверное, оттого, что Нелли считала, что я тоже така-а-а-а-ая толстая, а может быть, я просто думала — пусть лучше издевается над тетями, а не надо мной.
Мы и вправду находим квартал, в котором живет тетя Нелли, но папа говорит, что уже слишком поздно звонить в дверь. Он останавливается у мотеля с названием «Бавария-Инн» — тот выглядит как баварский крестьянский дом: с узорами и коньком на крыше и резными наличниками. Я удивляюсь папе, ведь обычно он терпеть не может баварские штуки, потому что баварцы и швабы терпеть друг друга не могут. Уж не знаю почему, по мне, так все странноваты.
Но в Америке папе, похоже, все равно.
— Комнату на двоих или две одноместные? — спрашивает женщина за стойкой.
— На двоих, — говорит папа, даже не спросив меня. Чего доброго, женщина решит, что я папина подружка или любовница! Правда, такой жирный старый мужик, как папа, должен быть уж очень богатым, чтоб я отправилась с ним в отель.
Комната совсем крошечная, кровать — тоже.
Папа наверняка задавит меня сегодня ночью.
Но сначала мы идем ужинать.
Ресторан очень похож на старонемецкий кабачок. В меню сплошные шницели, картофель-фри, поджарка в сметане и так далее.
Где-то внутри поднимается извращенное желание чего-нибудь жирного. И я следую ему. Ведь кто же может устоять против поджарки в сметане? Да еще и с картофелем-фри!
Папа точно не может — и я тоже.
За едой папа расспрашивает меня про Нелли.
«Так ей с нами не понравилось?» — вот что его интересует, а еще: «В чем была наша ошибка?»
Ну что ему на это сказать?
— А тебе с ней понравилось? — спрашиваю я.
— Ну э-э-э, — папа смотрит на меня.
— Значит, нет.
— Но дело же сейчас вовсе не в этом! — папа отправляет в рот пару палочек картошки-фри. А чуть погодя говорит: — Знаешь, ведь дело еще и в различии культур, из-за этого ужиться так сложно!
Еще и лекции на тему мульти-культи я точно не выдержу.
— Но есть и разница в характерах, — говорю я, — и с культурой это не имеет ничего общего!
— Верно, — папа вздыхает.
Интересно, как его понимать. Наверное, он вздыхает из-за разницы наших с Нелли характеров — для него это точно поединок «образованной, активной и симпатичной» с «ни в чем не заинтересованной, ленивой и жирной».
— Она мне все время жутко действовала на нервы!
Я не ослышалась?
— Нёллё лёбит дёбрёвёлную сёциёльную рёбёту! — папа вытягивает губы в трубочку.
— И ёщё ёна ёчит рюсский! — вторю ему я.
— Я уже два раза каталась на этом корабле. Ску-у-у-у-учно! — не унимается папа.
Почти как Нелли. Я накалываю пару картофельных полосок на вилку и снова кривляюсь:
— Фри! Ску-у-у-учно!
— Шницель! Ску-у-у-учно! — тянет папа.
— Кола! Ску-у-у-учно! Кетчуп! Ску-у-у-у-учно! Поджарка! Ску-у-у-чно!
Мы все никак не можем остановиться.
После ужина мы звоним маме и Кларе.
— Нет, — говорит папа в трубку, — мы еще не нашли ее. Но мы работаем над этим.
