— Мало… Пяти рублей, кажется, не хватает.
— Так и должно быть, — согласилась Маша. — Пять человек денег не давали. Им либо папа, либо мама газету выписали. Я отметила в списке — какую.
Гриша нахмурился.
— Ты что — шутишь?.. А еще говорит — все подписались!
— Все! — робко подтвердила Маша. — Какая разница — где?
— Это для тебя нет разницы! — Гриша помрачнел еще больше. — А ты видела, как они подписывались? Квитанции проверяла?
— Нет, но я верю… Зачем обманывать?.. Разве, например, Арбузовы соврут?.. Неудобно требовать квитанции.
— Тебе неудобно, а мне что делать?
Маша никак не могла понять, почему сердится Гриша.
— Ладно, иди! — сказал он. — Ничего поручить нельзя!
И Маша ушла огорченная. Она чувствовала себя виноватой, но так и не догадалась, в чем провинилась перед Гришей. А он остался один в классе и, присев на парту, задумался.
Вспомнился старший пионервожатый. Как недоверчиво взглянул он на Гришу, когда тот заявил, что в его отряде на газеты подпишутся все до единого. Попробуй теперь доказать, что так оно и есть! Кто поверит, что пять человек подписались не в школе? Может быть, все-таки потребовать квитанции?
Гриша снова посмотрел в список и поморщился, увидев фамилии Арбузовых. Других еще можно было заставить принести квитанции, а с братьями не столкуешься. Никакой проверки они не потерпят.
И представилось Грише, как на очередном сборе актива будут подводить итоги подписки на пионерскую печать и его, Гришин, отряд, займет не первое, как он рассчитывал, а одно из последних мест. Виктор Петрович, вероятно, вслух ничего не скажет, но так взглянет на Гришу, будто спросит: «Где же твои сто процентов, товарищ хвастун?»
Ничего не решив, Гриша пошел домой. Во дворе стоял папин грузовик. Отогнав малышей, пытавшихся открыть дверцу кабины, Гриша поднялся на свой девятый этаж.
Заполнив всю кухню приятным смоляным запахом, на столе стояла только что срезанная с дерева сосновая голова. Она и вблизи не теряла сходства с человеческой: прищуренные глаза, шишковатый нос, раздвинутые в улыбке губы. Волокна древесины на макушке были похожи на гладко зачесанные пряди волос.
— Принимай! — сказал отец и постукал пальцем по сосновому затылку. — Я тоже умею держать слово… За письмо — спасибо! Пришло. Начальству понравилось.
Гриша повертел в руках сосновый нарост и благодарно улыбнулся.
— Трудно было пилить?.. Высоко же!..
— Трудно или легко — об этом не спрашивают. Годится?
— Еще как!
— То-то! Вот и ты приучайся!.. Если нужно — тут уж хоть трудно, хоть легко! Любой ценой!
— Хоть кровь из носа? — шутливо спросил Гриша.
— Усвоил! — Отец одобрительно пошлепал сына по плечу. — С таким лозунгом человеком станешь!
Гриша вздохнул:
— Не всегда, оказывается, твой лозунг помогает.
— Что же у тебя не вышло?
Гриша не любил делиться своими неудачами даже с отцом.
— Я просто так, — уклончиво сказал он. — Вот деньги, допустим, нужны… Срочно!.. Хоть себе весь нос разбей, а не достанешь!
— На что они тебе?
— Не мне… Вообще нужны… Встань на мое место и придумай, как их достать!
— Много?
— Пять рублей.
— Я мог бы тебе просто дать их, но ведь тебе не то нужно?.. Тебе хочется, чтобы я их придумал? — Отец оглядел кухню. — Сейчас придумаем что-нибудь!
Он раздвинул дверцы длинного хозяйственного шкафа, пристроенного между раковиной и мусоропроводом. Две нижние полки были забиты пустыми молочными бутылками. Отец кивнул на них.
— Вон деньги стоят!.. И каждый день прибывают… Маме сдавать некогда и тяжело… Снеси-ка на пункт!
Гриша чуть не подпрыгнул от радости.
— Ты гений, папка!.. Снесу!.. И могу деньги взять?
— Возьми… Привыкай думать!.. Из любого положения можно выбраться!
Несколько раз ходил Гриша из дома к пункту сдачи посуды и обратно, зато вечером в шестом часу он с гордо поднятой головой явился в пионерскую комнату и выложил на стол перед Виктором Петровичем список пионеров своего отряда и деньги, к которым прибавил пять рублей, полученных за бутылки.
— Примите, пожалуйста! — скромно сказал он. — Мы закончили подписку.
Вожатый пробежал глазами список.
— Молодцы!.. Кого-нибудь пришлось уговаривать?
— Что вы! — воскликнул Гриша. — В моем отряде все сознательные!
— Молодцы! — повторил Виктор Петрович, чувствуя, как и раньше в разговоре с Гришей, какое-то непонятное раздражение.
— А кто-нибудь до нас отчитался за подписку? — спросил Гриша.
— Твой отряд первый, — ответил Виктор Петрович и, не сдержавшись, добавил: — Время еще есть — успеют и другие. А кто первый, кто последний — в этом случае не так уж и важно!
— Конечно! — тотчас согласился Гриша. — Но все-таки..
Среди разнообразного оборудования кабинета английского языка были и дешевенькие зеркальца, какие обычно лежат в каждой дамской сумочке. Предназначались они для того, чтобы ученики следили за артикуляцией.
Молоденькая учительница, которая побаивалась за сохранность школьного имущества, не без внутреннего трепета предложила ребятам достать из столиков зеркальца.
— Но умоляю — не разбейте!
Девчонки воспользовались случаем и привычно, деловито завертели перед собой зеркальцами, поправляли волосы, брови. Мальчишки, пересмеиваясь, гримасничали, как обезьяны.
Отрабатывали произношение английских слов, которые начинаются с сочетания букв «ти» и «эйч». Все смотрели на учительницу, а потом перед зеркалом старались воспроизвести ее артикуляцию — так расположить губы, зубы и язык, чтобы прозвучало это трудное для русских не то «ф», не то «с». Затем включили магнитофоны и надиктовали на ленту несколько слов на «ти»-«эйч». Теперь каждый слушал свой голос, стирал написанное и снова произносил в микрофон английские слова, добиваясь правильного звучания.
На столе учительницы был пульт с многочисленными кнопками, микрофон и наушники. Она могла подключиться к магнитофону любого ученика, послушать его и поправить, если надо.
В начале урока за окнами уныло шелестел холодный дождь, а к концу, когда все поустали, в кабинет заглянуло солнце. За учительницей на стене загорелось яркое пятнышко — световой зайчик. Гриша заметил его и, покрутив головой, определил, что лучик идет из Марининой кабины. Так оно и было. Солнце зажгло рыжую копну ее волос, осветило зеркальце, лежавшее рядом с магнитофоном, и, отразившись, послало веселый зайчик на стену.
Гриша взял свое зеркальце, поймал солнце — и второй зайчик прыгнул на стену сзади учительницы. Он пометался из стороны в сторону и стал подкрадываться к первому зайчику.
Несколько учеников заметили эту игру и с любопытством следили за световыми пятнышками. Марина тоже увидела их. Прикрыв ладонью свое зеркальце, она убедилась, что неподвижный зайчик принадлежит ей: он пропал и снова появился, когда она сняла руку с зеркальца. Взглянув на Гришу, Марина поняла, что он охотится за ее зайчиком.
Игра оживилась. Оба солнечных пятнышка забегали по стене. Маринин зайчик метался то вправо, то влево, а Гришин догонял его, выписывая замысловатые петли. Почти весь класс наблюдал за охотой, происходившей за спиной учительницы.
Она не могла видеть зайчиков, но хорошо видела глаза ребят. Ей показалось, что все они смотрят на нее с каким-то странным выражением. Учительница быстро оглядела свою одежду, пригладила волосы, провела рукой по лицу, одернула кофточку.
Ребята не заметили ее беспокойства и по-прежнему смотрели не на учительницу, а на стену. К игре присоединились два других зайчика. Взял зеркальце и Борис Чернов. Он хотел послать зайчика в Машину кабину, а лучик света чиркнул по глазам учительницы. Она вскинула голову. Ей подумалось, что все это время Борис высвечивал ее зеркальцем — потому и смотрели на нее ученики с открытой усмешкой.
— Борис Чернов! Встань!
Борис грузно поднялся.
— Извините… Не нарочно, — промямлил он и, откладывая зеркальце в сторону, второй раз неумышленно полоснул светом по лицу учительницы.
— И не стыдно тебе? — с обидой в голосе произнесла она. — Ты же такой большой! Выше меня ростом!
— Да не нарочно! — повторил Борис и, разозлившись на себя, сердито сунул зеркальце в стол, но не попал в ящик — оно упало и разбилось.
В классе захихикали. Учительница встала и подошла к Борису.
— Дай мне твой дневник. Я напишу, что ты скверно вел себя на уроке.
Чернов подал дневник.
— Можно сесть?
— Садись… После урока уберешь осколки. А классного руководителя я попрошу поставить тебе в эту неделю двойку по поведению.
Она вернулась к своему столу и раскрыла дневник.
— У меня вопрос, — спросил Андрей. — Как по-английски крот?
