— Дело молодое, Игорек! Что же поделаешь!..
Игорь никак не хотел соглашаться с этим и вопреки материнской мягкости и уступчивости продолжал свою войну с сестрой, не скупясь на гневные упреки и презрительные клички. Сестра отвечала на это или деланно беспечным пением, или, наоборот, визгливыми криками, совершенно, однако, бессильными перед презрительной усмешкой брата.
…«Род людской удивительно однообразен», — случайно раскрыв гетевского «Вертера», прочитала Полина Антоновна. Нет! У нее такого впечатления не создавалось. Каждый человек является чем-то особым, неповторимым и интересным до увлекательности. Это представление сложилось у нее на опыте всей жизни, на сотнях учеников, прошедших за эту жизнь через ее руки. Шумливые, непоседливые и на первый взгляд как будто и схожие друг с другом, они в какой-то момент вдруг вспыхивали, точно фонарики, и горели каждый своим, отличающим его светом. Так «вспыхнул» Валя Баталин, Игорь, за ними — Леня Матвеев, Петя Нестеренко, Федя Половцев. С каждым днем число этих «фонариков» увеличивалось, а вместе с тем росли интерес и содержательность работы.
* * *
История с мячом раскрылась самым неожиданным образом, когда Борис меньше всего этого ожидал. Речь в классе шла совсем о другом — о поведении Сухоручко, который успел получить уже много замечаний, дважды был записан в дисциплинарный журнал, а учительница географии даже удалила его из класса. Сухоручко отнекивался, оправдывался, юлил, и тогда раздался насмешливый голос Игоря Воронова:
— Как заяц! Правильно Полина Антоновна сказала тогда: как заяц.
— А когда?.. По какому поводу я это сказала? — спросила Полина Антоновна, показывая своим тоном, что она все очень хорошо помнит.
Ребята почувствовали это и примолкли, не зная — продолжать затянувшуюся игру в прятки или нет. А Полина Антоновна, не дав им опомниться, вдруг сказала:
— А кстати, мальчики, я давно уже знаю, кто разбил стекло.
— А он сознался? — спросил Вася Трошкин.
— Сознался.
— Тайком, значит?.. А почему он не перед классом сознался? — послышались голоса.
Игорь поднялся и, по своему обыкновению упершись одной рукой в бедро, сказал:
— А по-моему, ребята, ладно! Сознался — и ладно! И хорошо! Я вот тоже говорю, что я играл. Пусть и другие! И Борис пусть про себя скажет, и Трошкин Вася пусть скажет. Довольно! Что мы, как зайцы, на самом деле?
Борису пришлось признаться, что он принес тогда мяч в школу, а от Васи Трошкина Полина Антоновна узнала, как, в какой момент он ухитрился унести мяч из класса. Рассказ получился очень смешным, и все смеялись, и вообще весь вопрос показался удивительно мелким.
— Вот видите, мальчики! — сказала в заключение Полина Антоновна. — Ошибка не преступление. Ошибку скрывать только не нужно. И давайте то, что мы сейчас выяснили, признаем как нашу победу. Давайте условимся, мальчики, и установим себе как свой закон жизни: говорить правду!
— Я так и в протоколе запишу: говорить правду! — сказал Витя Уваров, избранный сегодня секретарем собрания.
Так и записали.
Когда Борис обо всем этом рассказал отцу, тот посмотрел на него из-под насупленных бровей и спросил:
— Ну что, дождался?
Потом он отвернулся, посопел носом и еще раз, так же искоса, кинул короткий взгляд на Бориса, на его понурую фигуру.
— Стыдно!
Конечно, стыдно! Теперь Борис и сам понимал, что зря он не послушался отца и не сознался в свое время Полине Антоновне, как Валя Баталин. Правда, у Вали получилось тоже не совсем хорошо. Почему он сделал это тайком от своего класса? А все-таки он сказал правду, сам сказал, а не по принуждению, как пришлось сделать Борису. И почему всегда так получается, что сознание приходит после, когда уже бывает поздно?
Все это было очень ясно написано на сконфуженном лице Бориса, и отец понял его переживания. Другим, тоже еще не мягким, но уже и не таким суровым голосом он сказал:
— Вот так и бывает, сынок! Человек прячется в кусты и думает там от правды отсидеться, а потом его вытаскивают оттуда как миленького и ставят перед всеми, и стоит он у всех на виду. Стыдно, Борис! Нехорошо это! Это не наша черта, не нашей породы… А разве плохо, сынок, прямо стоять перед людьми и прямо глядеть им в глаза? Пусть ты живешь в переулке, а на тебя все равно весь мир смотрит — вот как нужно жить!
Борис хорошо знал эту черту отца — поучать, а иной раз и пофилософствовать. Иногда он это делал строго, иногда немного возвышенно, но всегда такие поучения были лучше, чем просто суровый взгляд и безмолвное посапывание носом: они говорили, что гроза прошла и только обманчивые раскаты беззлобного уже грома перекатываются в небе. Поэтому и сейчас Борис выслушал отца с облегченным сердцем и, все еще не поднимая глаз, сказал:
— Я понимаю, папа!
— А теперь и дурак поймет! — сказал отец. — Ты учись жить так, чтобы не делать их, этих ошибок. Обдуманно надо жить, Борис, и обдуманно действовать, а не то что — куда кривая вынесет… Все нужно делать с трепетом! А у тебя что? Тут осечки, там осечки. Две двойки в один день — почему это?
— Школа такая, — пробормотал Борис. — Спрос другой.
— Как так другой? — Брови у Федора Петровича снова недобро сдвинулись на переносье. — Опять школа виновата? Ты это у меня брось — на школу валить! Ты на себя смотри!..
— У него на все сто причин найдется и сто отговорок, — вставила свое слово штопавшая чулки мать.
Но отец не придал этому ворчанию большого значения.
— Мы в твои годы и рады бы учиться были, да жизнь не позволяла. А вы что? Вам чего не учиться? Перед вами все семафоры открыты — свисти, поехали!.. Имей в виду, я гулять не дам! Хватит!
* * *
Борис и сам понимал, что «гулять хватит». Это он сказал себе еще весной, когда поступал в новую школу, и думал, что этого достаточно: сказал — и ладно! А оказывается, сказать — одно, а сделать — другое. Вот, кажется, принято совсем твердое решение: делать все уроки, заполнять все пробелы, которые чувствуешь в знаниях, и не допускать ни одной «осечки». Но как их можно не допускать, когда они сами родятся и не поймешь иной раз из чего?..
На стадионе «Динамо» как раз в это время разыгрывалась ежегодная битва за Кубок СССР.
Сухоручко бывал там чуть не каждый день и приносил все новые и новые вести. Борис ему завидовал: он мог посещать стадион только раз в неделю, по воскресеньям, когда отец давал деньги.
По мере того как сужался в соревновании круг участников и дело шло к решающим финальным схваткам, шум этой битвы докатывался и сюда, в восьмой «В», на третью парту справа, где сидели «два капитана», болеющие одной болезнью. Здесь подводились итоги минувшим боям, намечались перспективы на будущее и обсуждались вероятные кандидатуры на звание чемпиона.
Обычно это происходило на переменах, но на переменах и без того оказывалась целая уйма дел, и нерешенные проблемы футбола приходилось решать тогда и на уроках.
Вот Сухоручко вчера ездил со своим отцом на «полуфинал» и никак не может держать это под спудом и ждать перемены. Прикрыв рот рукою, он на первом же уроке начинает подробный рассказ о том, как «Зенит» проиграл московскому «Динамо». Глаза его непрерывно следят за учителем, и он производит впечатление внимательно слушающего ученика. На самом деле он ничего не слышит и только наблюдает: когда нужно помолчать, когда можно пустить новую очередь слов.
Борис и слушает его и не слушает. Он старается вникнуть в то, что говорит учитель, но приглушенный шепот соседа все время вплетается в ход мыслей и не дает сосредоточиться.
— А ну тебя! Подожди! — сердито говорит он Сухоручко.
Поток слов на время утихает, но потом Сухоручко, вспомнив новый эпизод борьбы, снова начинает свой рассказ. Теперь это оказывается настолько важным и интересным, что не ответить нельзя. Но Борис не умеет так искусно маскироваться и получает замечание.
— Костров! Что у вас там за дискуссия?
В результате — запись в дисциплинарный журнал.
…В школьный киоск привезли новый учебник физики. Борис узнал об этом поздно и пришел, когда к киоску выстроилась длинная очередь.
В ней он заметил очкастую фигуру Академика, Вали Баталина, и, по-свойски подмигнув ему, как старому приятелю, начал втискиваться перед ним.
— А он здесь стоял? — раздалось сзади.
— Нет, не стоял, — ответил Валя.
— Как не стоял? — Борис многозначительно глянул на него.
Но Валя выдержал его взгляд и так же прямо подтвердил:
— Нет, не стоял.
Началась возня, и в возне Борис со зла ударил Валю Баталина. Тот покачнулся, очки его полетели на пол. В тот же момент Борис вдруг почувствовал резкий рывок, и между ним и Валей возникла угрожающая фигура Игоря Воронова.
— Ты что?
— А ты что?
