Ознакомительная версия.
56
Среда, довольная жизнью.
Я имею столько, сколько мне надо: то есть мало, если я ремесленник или чиновник, то есть много, если я землевладелец. Хочу быть тем, кто я есть, то есть мастером, начальником станции, адвокатом, писателем. Работа — не служение, не пост, не цель жизни, а средство для извлечения выгод и достижения желаемого.
Благодушие, беззаботность, приветливость, жизнерадостность, доброта, трезвость — ровно столько, сколько необходимо, самопознание — ровно столько, сколько этого можно достичь без труда.
Нет последовательности в поведении, нет последовательности в стремлениях и желаниях.
Ребенок дышит внутренним благополучием, ленивым воспоминанием об удовольствиях прошедших дней, благодушием по отношению к сегодняшним делам, обаянием окружающей его простоты. Сам он при этом может стать любым: из книг, разговоров, встреч, жизненных впечатлений он самостоятельно ткет ткань своих воззрений, выбирает собственную дорогу.
Прибавлю к этому взаимную любовь родителей. Ребенок редко чувствует ее отсутствие, когда ее нет, но впитывает ее, когда она есть.
«Папа сердится на маму, мама не разговаривает с папой, мама плакала, а он как хлопнет дверью»-вот туча, которая застит синеву неба и замораживает веселый беспорядок детской.
Во вступлении я сказал:
— Приказать кому-нибудь продуцировать готовые мысли — все равно что поручить другому человеку родить именно твоего ребенка.
И, наверное, не один из вас подумал: «А как же мужчина? Ведь его ребенка рожает другая?»
Нет: не другая, а любимая.
Среда успеха и карьеры.
И здесь в ходу целеустремленность, но приводит к ней не внутренняя потребность, а холодный расчет. Здесь нет места для полноты содержания, есть только прикидывающаяся ею форма, лишь искусная маскировка пустоты, судорожные поиски престижных ценностей. Лозунги, на которых можно заработать, условности, перед которыми выгоднее склониться. Вместо истинных ценностей — искусная реклама. Жизнь не как чередование работы и отдыха, а как охота по следу и вечная беготня. Алчущая пустота, хищничество, чванство и в сочетании с подхалимством, завистью, недоброжелательством и злорадством.
Здесь детей не любят и не воспитывают, их здесь натаскивают. На них либо теряют, либо зарабатывают, их либо покупают, либо продают. Кивок, улыбка, рукопожатие — все вычислено, все известно заранее вплоть до супружества и плодовитости. Зарабатывают на всем — на денежных операциях, авансах, ордерах, связях в «кругах».
Если в такой среде и вырастает стоящий человек, то со временем обнаруживается, что это одна видимость, более тонкая игра, лучше подогнанная маска, и только. Однако случается, что и в этой среде расчета и гниения в душевном разладе и муках вырастает то самое «жемчужное зерно в навозной куче». Это свидетельствует лишь о том, что наряду с общепризнанным законом влияния среды на воспитание действует еще и другой — закон антитезы. Мы видим его проявления в тех случаях, когда скряга воспитывает мота, безбожник — верующего, трус — героя, этого уж не объяснить наследственностью.
Закон антитезы основан на внутренней силе, которая противопоставляет себя влияниям, идущим из разных источников и использующим различные средства. Это защитный механизм сопротивления, самообороны, нечто вроде инстинкта самозащиты духовной организации, чуткий, включающийся автоматически.
Нравоучения в воспитании дискредитированы уже в достаточной степени, зато влияния примера и среды до сих пор пользуются полным доверием. Отчего же они столь часто подводят?
Я спрашиваю, почему ребенок, услышав ругательство, хочет его повторить, несмотря на запрет, а подчинившись угрозам, все же сохраняет его в памяти?
Где источник той злой с виду воли, когда ребенок упрямится, хотя мог бы легко уступить?
— Надень пальто.
Нет, он хочет идти без пальто.
— Надень розовое платье. А ей как назло хочется голубое. Если не настаивать, ребенок может еще послушаться, если же настаивать, уговаривать или угрожать, он непременно заупрямится и подчинится только по принуждению.
Почему (особенно в период созревания) наше привычное «да» наталкивается на его «нет»? Не есть ли это одно из проявлений внутреннего сопротивления искушениям, идущим изнутри, а могущим прийти извне? «Ирония судьбы заставляет добродетель жаждать греха, а преступление — мечтать о чистоте» (Мирбо).
Преследуемая вера завоевывает самых горячих приверженцев. Стремящиеся усыпить народное самосознание успешнее всех его будят. Может, я смешал тут факты из разных областей, однако довольно и того, что лично для меня гипотеза о законе антитезы объясняет множество парадоксальных реакций на воспитательские шпоры и удерживает воспитателя от слишком многочисленных, частых и сильных давлений даже в самом желаемом направлении.
Семейный дух? Согласен. Но где же дух эпохи; он останавливался у границ растоптанной свободы; мы трусливо прятали от него ребенка. «Легенда Молодой Польши» Бжозовского не спасла меня от узости взглядов.
Что есть ребенок?
Что есть он хотя бы только физически? Растущий организм. Совершенно верно. Но увеличение веса и роста.
Однако широким массам и это неизвестно. Как часто мать вызывает врача, жалуясь, что ребенок осунулся, похудел, тельце ослабело, личико и головка стали меньше. Она не знает, что, вступая в период раннего детства, младенец теряет жировые отложения, что с развитием грудной клетки голова прячется в ширящихся плечах, что части его тела и органы развиваются не одинаково, что по-разному растут мозг, сердце, желудок, череп, глаза, кости конечностей, что будь это иначе, взрослый человек был бы чудовищем с огромной головой на коротком толстом туловище и не смог бы передвигаться на двух обросших жиром валиках-ногах.
Изменение пропорций всегда сопутствует росту.
Нескольким десяткам тысяч наших измерений соответствует пара-другая весьма приблизительных кривых среднего роста, мы не понимаем значения ускорения, замедления или девиации развития. Потому, что, зная с пятого на десятое анатомию роста, мы вовсе не знаем его физиологии, потому что мы пристально изучали лишь больного ребенка и только с недавних пор начали исподволь присматриваться к здоровому. Потому что нашей лабораторией от века была больница, а не воспитательное учреждение.
Ребенок изменился. С ребенком что-то случилось. Мать не всегда может сказать, в чем заключается перемена, зато у нее уже готов ответ на вопрос, чему эту перемену следует приписать.
— Ребенок изменился после появления зубов, после прививки оспы, после того, как его отняли от груди, после того, как он вывалился из кровати. Уже ходил — и вдруг перестал, просился на горшок — снова пачкает штанишки, «ничего» не ест, спит неспокойно, мало (или слишком много); стал капризным, слишком подвижным (или вялым), похудел.
Другой период: после того, как пошел в школу, после возвращения из деревни, после кори, после того, как выкупался, несмотря на запрещение, после того, как испугался пожара. Меняются не только сон и аппетит, меняется и характер: раньше слушался — теперь своевольничает, раньше быстрый — теперь расхлябанный и ленивый. Бледен, осанка отвратительная. Вдобавок какие-то гадкие выходки. В чем дело? — дурная компания, заучился, а может, заболел?
Двухлетняя работа в доме сирот, скорее наблюдения за детьми, нежели их изучение, позволили мне прийти к выводу, что все то, что известно под названием «неуравновешенность переходного периода», в менее резко выраженной форме ребенок переживает несколько раз в жизни. Это такие же «критические» моменты развития, только они менее заметны, а потому пока недооцениваются наукой.
Стремясь к единству во взгляде на ребенка, иные склонны рассматривать его как усталый организм. Этим они объясняют его повышенную потребность во сне, слабый иммунитет к болезням, уязвимость органов, низкую психическую выносливость. Эта в общем справедливая точка зрения годится не для всех этапов развития ребенка.
Ребенок попеременно бывает то сильным, живым, веселым, то слабым, усталым и мрачным. Когда он заболевает в критический период, мы склонны считать, что болезнь уже коренилась в нем, я же думаю, что болезнь гнездилась в области, на какое-то время ослабленной, или что она, притаившись, ждала наиболее благоприятных условий для нападения, либо, случайно залетев извне и не встретив сопротивления, расхозяйничалась в организме.
Если в будущем мы перестанем делить циклы жизни на искусственные «младенец, ребенок, юноша, взрослый, старик», то основой для деления на циклы окажется не рост и внешнее развитие, а те еще неизвестные нам глубинные преобразования организма как целого, от колыбели до могилы, на протяжении двух поколений, о которых говорил Шарко в своем докладе об эволюции артрита.
Ознакомительная версия.
