Староста настоял наконец на том, чтобы состоялся реферат о принципах анархо-синдикализма в Италии.
Читал реферат мрачный студент, который оказался противником всякой власти. Он именовал себя анархистом-индивидуалистом, итальянский же синдикализм изучал с чисто научной целью.
По любому поводу вспыхивали споры, которые всем уже надоели и от которых никто не хотел отказаться.
Во всем этом обнаружилась даже некоторая однотонность: изо дня в день, изо дня в день — все одно и то же, без перемен…
Так прошла неделя. Десять дней.
Однажды «кордебалет» студентов вышел особенно оживленным: в обычный час не дали обеда.
На оглушительный стук — каблуками в дверь — никто не явился.
Староста обратил внимание камеры на то, что с самого утра «глазок» пустует.
И вдруг откуда-то издалека донесся гул… Он был неясный, глухой, и все же в камере сразу наступила тишина: за толстыми стенами будто бор шумел в непогоду…
Потом послышались удары, лязг — не сбивали ли это замки с тюремных ворот?
Грозный гул становился ближе, донеслись чьи-то голоса… И наконец топот ног по коридору.
— Товарищи! — раздался за дверью камеры звонкий крик. — Свобода! Выходите, товарищи! Революция! Царизм свергнут!
— Провокация! — взвизгнул Притула. — Оставайтесь все на месте… Сейчас в нас стрелять будут! Это провокация!
Он вдруг исчез. Оглянувшись, Гриша увидел, что Притула сидит на полу, за своей койкой.
Но было не до него.
Все стояли молча, бледные, не сводя глаз с дверей камеры, за которой все время нарастал многоголосый шум…
И вдруг дверь распахнулась!
Через порог хлынула толпа. Гриша увидел в ней низкорослого Тулочкина и кинулся к нему.
Они крепко обнялись.
— Куда черт всех надзирателей унес? — тут же спросил деловито Тулочкин.
Длиннобородый староста, нервно смеясь и вытирая глаза, спросил его:
— А зачем они вам?
— Они нам не нужны. Нам их револьверы нужны — Оружия у нас маловато. Удрали, собаки!
Тулочкин держался озабоченно, буднично — как будто разбивать царские тюрьмы было для него делом давно привычным.
Когда Гриша вышел из тюрьмы, его ослепил снег, освещенный солнцем. Сиял снег, сияло чистое небо, белели стены домов. Грудь вдохнула воздух, крепкий, как вино. Все кругом вдруг медленно поплыло, и он ухватился за покрытые инеем прутья ограды.
— Шибануло? — спросил Тулочкин, внимательно глядя на него.
— Шибануло! — счастливо засмеялся Шумов, жмурясь от разлитого повсюду яркого света. Голова все еще кружилась от вольного морозного воздуха.
Тулочкин постоял возле него, терпеливо выжидая.
Докатились разрозненные, приглушенные дальним расстоянием крики «ура».
Прислушавшись к ним, Тулочкин сказал:
— Это у нас, на Васильевском.
Он торопливо закурил, и Гриша заметил, что руки у него вздрагивают: значит, и Тулочкин волновался.
— Ну как? Пойдем, что ли? — спросил он Гришу.
— Пойдем.
— Вот история, — сказал Тулочкин, поднимаясь вместе с Шумовым по широкой затоптанной, заляпанной талым снегом лестнице. — А я ведь тебя знаю. Встречал где-то. Вот только не помню, как зовут…
— Шумов Григорий.
— Ну вот, товарищ Шумов, тут, значит, и помещается наш, можно сказать, штаб.
Через незапертую дверь они вошли в прихожую, потом в просторную комнату, в которой из мебели были только книжный шкаф, стол и несколько стульев. На столе и на двух стульях лежали винтовки.
— Даша! — позвал Тулочкин.
Григорий Шумов не удивился, увидев вошедшую из другой комнаты Дашу. Теперь все казалось возможным.
— Где прощелыга? — сердито спросил Тулочкин.
— Он тогда же ушел, после того, как вы с ним давеча поговорили.
— Из оружия он, по крайней мере, с собой ничего не унес?
— Я не дала. Он хотел взять кинжал, тот, что в дорогих ножнах, — говорит, будто сам захватил его во дворце великого князя.
— Какого там еще князя?
— Великого.
— О черт! С ума сойдешь с такими! Ну, молодец, Даша, что не дала. Ты что бледный такой? — спросил он Шумова. — Ел сегодня что-нибудь?
— Я не хочу есть.
— Ел ты сегодня, я спрашиваю? — сердито повторил Тулочкин. — Ну, вот что: получай винтовку, повязку Красной гвардии на рукав и пойди прежде всего на питательный пункт, он у вас в университете, дорога тебе известная. Только не задерживайся. Оттуда как можно скорей приходи в «Пятерку», что на Среднем проспекте, там у нас собрание.
— Не хочу я есть!
— А я тебе говорю — иди! Некогда мне с тобой спорить. Ты теперь в моем подчинении, я твой начальник. Даша, выдай винтовку товарищу Шумову.
Даша сперва полезла в книжный шкаф, достала оттуда полоску красной материи и старательно зашпилила ее на левом рукаве Гришиной шинели, чуть повыше локтя, английской булавкой.
— А он сказал, что у нас будет теперь милиция, а не Красная гвардия, — проговорила она вполголоса, подходя к столу, на котором грудой были свалены винтовки.
— Кто это — он?
— Да этот… прощелыга.
— Тоже мне еще Хлестаков двадцатого века! Пока я здесь, у нас будет Красная гвардия. Бери, Шумов, винтовку и иди! Перехвати в университете горячих щей на скорую руку — и назад. Смотри не встревай на улице ни в какую историю… А то послал я тут одного на пост, а он бросил все, принялся городовых с колокольни ссаживать. Это, видишь, ему интересней показалось! Помни: ты здесь нужен будешь.
По дороге к университету Гриша увидел, как два гимназиста, забравшись на крышу, сбивали висевшего над аптекой черного двуглавого орла. Орел не поддавался, гимназисты раскраснелись, трудились в поте лица.
Гриша улыбнулся им: что ж, и они, пожалуй, делают нужное дело… правда, не столь уж срочное в такой день.
У Лермонтовского сквера чернела на снегу толпа. Сутулый студент с такой же повязкой на рукаве, как у Гриши, сорваным голосом кричал:
— Они говорят «единение»! Кого с кем? Рабочего с фабрикантом? Крестьянина — с помещиком? Бедняка — со своим угнетателем? Товарищи! Не верьте…
Гриша узнал Оруджиани.
Но ни на секунду нельзя было останавливаться. Не опоздать бы: пока в университет (пешком, трамваи не ходили), потом из университета в «Пятерку».
«Пятеркой» назывался третьеразрядный трактир на Среднем; Гриша не стал думать, почему именно туда зовет его Тулочкин: значит, так нужно.
В знаменитом университетском коридоре ходили солдаты, студенты, рабочие, через распахнутые настежь двери девятой аудитории гремел чей-то «митинговый» голос.
Питательный пункт находился в самом конце коридора, в помещении, куда посторонним раньше вход был строго воспрещен: в огромных шкафах там хранились наглядные пособия по судебной психопатологии.
Теперь из шкафов были спешно удалены орудия убийств и замысловатые схемы профессора-психиатра — вместо них стояли на полках тарелки, миски и лежали навалом французские булки. Густо пахло щами, и Гриша вдруг почувствовал острый голод.
У самого шкафа спали на полу два солдата, подогнув ноги и крепко обняв винтовки.
— Ну, довольны вы мною, Григорий Шумов?
Перед ним, в белом платочке, сунув обе руки в кармашки кокетливого фартука, стояла Таня Кучкова.
— Откуда тут французские булки? — вместо ответа спросил Гриша.
— О, теперь все будет! — уверенно сказала Таня. — Теперь, знаете, революция!
Она тут была одна из многих… Между столами, накрытыми липкими клеенками, сновали напудренные, завитые барышни, одетые официантками; они наливали щи, приносили булки конфузливо сторонящимся солдатам.
— Ой, как интересно, если бы вы знали! — воскликнула Кучкова. — Тут всеми нами командует Репникова. Помните ее? Это необыкновенная женщина!… Хотите щей?
— Хочу.
Грациозно покачиваясь на высоких каблучках, Таня побежала к латунному баку, из которого клубами валил пар.
Через раскрытые двери из коридора доносится голос оратора. Долетают только отдельные слова… На миг Грише стало жалко, что он не может остаться послушать.
Он съел принесенные Таней щи, рассеянно сказал ей: «Вы молодец», сунул в карман французскую булку и поспешно зашагал к выходу.
В коридоре теперь стоял на подоконнике оратор; аудитория перед ним была не очень многочисленная.
Гриша мимоходом прислушался: шло первое собрание новорожденной партии, народно-демократической, призванной занять свое место где-то посередине между кадетами и эсерами.
Оратор как будто был искренне воодушевлен. Действительно ли он верил в идеи этой межпартийной партии или просто со всем пылом молодости жаждал стать ее лидером?
Однако останавливаться было нельзя ни в коем случае; Гриша бегом спустился по университетской лестнице.
