Дети стояли в нерешительности, бросая друг на друга застенчивые взгляды. Наконец Ваффи набрался смелости и попросил воды, но девочки только рассмеялись в ответ и снова начали перешептываться. Они говорили на тягучем языке местных племен, и городской акцент Ваффи показался им странным и забавным. Ничего не оставалось, как развернуться и идти прочь. Одна из девочек бросила им вслед горсть мелких камней, но даже забияка Ваффи на этот раз был слишком уставшим, чтобы отвечать на столь недружелюбный выпад.
— Пойдем к реке, — сказал Давид. — Может быть, там мы встретим женщин, которые стирают белье. С девчонками никогда не нужно связываться!
Они прошли мимо глиняных хижин, покрытых соломой. Рядом играли маленькие дети, из дверей доносились скрежещущие звуки мельничного камня, но никто не обратил внимания на двух мальчиков. Уже скоро они услышали, как плещется вода, набегая на прибрежные камни, а за следующим поворотом тропинки увидели небольшую полоску берега и нескольких женщин и девочек, сидевших на корточках и полощущих белье. У большого камня дымились угли костра, над которыми возвышались чугунки с кипящей водой, в вареве плавало мыло, окрашивая жидкость в янтарный цвет. Одежда разных цветов сушилась на горячей от солнца гальке, делая однообразный пейзаж пестрее и радостнее. Пока еще никто не заметил двух робких мальчиков, которые прятались за стволом оливкового дерева и наблюдали за тем, что происходит на берегу.
Внезапно Давид вздрогнул и насторожился.
По тропинке спускалась девочка, напевая что-то себе под нос. Она не могла видеть Давида, потому что несла на плече большую кипу белья, закрывавшую ей обзор, и Давид также не сумел разглядеть ее лица. Но сразу бросилось в глаза, что спина ее была слегка горбатой, а слова ее песенки странно знакомы… ну конечно, это те самые слова, которые каждый вечер папины пациенты повторяли в больничной палате под звуки миниатюрного пианино, на котором играла одна из сестер.
Душу заблудшую спас Иисус,
Сердце померкшее к жизни призвал.
Бережно раны мои обвязал;
С Ним я уже ничего не боюсь!
— Лейла! — завопил Давид, как птица, метнулся к ней, опрокинув узел белья, посыпавшегося на тропинку. Лейла вскрикнула, попятилась и чуть не упала от неожиданности.
— Это я, Давид, сын врача, — воскликнул Давид, тут же забыв об усталости. Его лицо светилось от счастья. Лейла узнала его, но решила, что ей это снится. Упершись руками ему в грудь, она пристально разглядывала мальчика. Но осознав наконец, что перед ней действительно ее юный друг, девочка расплылась в улыбке.
— Ах, Давид, это ты! — вымолвила она, и больше не смогла произнести ни слова, потому что слезы радости хлынули у нее из глаз и тонкими ручейками побежали по щекам. Стройные крестьянки с большими, загорелыми руками побросали белье на камни и обступили детей, но Давид уже никого не боялся. Он смотрел на них и смеялся, а они смеялись в ответ, разглядывая его стриженные волосы и голубые глаза. Потом женщины заметили Ваффи и разом заговорили, перебивая друг друга и, наверное, сгорая от любопытства.
Ваффи сидел на корточках под оливковым деревом. Он так устал, что не мог больше стоять на ногах, но у него еще хватало сил рассказывать о том, что приключилось с ними этой ночью, не упуская подробностей, но, помня об обещании не говорить о ружьях. Ваффи обратил особое внимание на то, что он и Давид ничего не ели со вчерашнего вечера и не отказались бы от сытного завтрака. Женщины сгрудились вокруг ребят, то и дело издавая возгласы удивления, некоторые из них хватались за головы руками, слушая рассказ Ваффи. Это были простые, бесхитростные женщины с добрыми сердцами, им не терпелось отвести мальчиков в свои дома и накормить их; но честь эта по праву принадлежала Лейле. Девочке не часто выпадал случай продемонстрировать свое великодушие, тем более что на этот раз ценою ее стараний оказался Давид.
— Пойдемте, — с важным видом сказала она, подбирая разбросанное белье и увязывая его в узел. — Я отведу вас в дом моей хозяйки.
И Лейла пошла по тропинке, а Давид с Ваффи последовали за ней, ощущая прилив сил от одной только мысли о еде и отдыхе. Вскоре они поравнялись с плотными зарослями кактусов, которые, подобно забору, окружали глиняную хижину. Два маленьких мальчика играли на ее крыльце, а в дверях сидела женщина, замешивала тесто для хлеба. Давид сразу узнал ее. Это была та самая крестьянка, которую он встретил на утесе в тот день, когда Лейлу забрали в больницу.
— Госпожа, — обратилась Лейла к своей хозяйке, — в нашу деревню пришел сын врача. Он и еще один мальчик шли сюда с берега моря пешком. Мы должны покормить их и отвести домой.
Женщина, услышав эту новость, немедленно поднялась и проводила мальчиков внутрь дома, где было тихо и прохладно. Она знала, что лучше быть в добрых отношениях со всеми, кто так или иначе связан с больницей, ибо, как знать, кому уготована судьба попасть туда следующим? К тому же, она была сердобольной женщиной, и вид двух измученных, измазанных грязью детей вызвал у нее жалость. Она приготовила бамбуковую подстилку и принесла парного молока с большим ломтем ржаного хлеба. Лейла же сбегала во двор и вернулась, держа в руках два коричневых яйца, затем вылила их содержимое в сковородку и раздула огонь. Почуяв запах шипящего на огне масла, мальчики нетерпеливо заерзали от предвкушения завтрака. В доме не было ни ложек, ни ножей. Все ели из большого глиняного блюда, макая в масло куски хлеба и подбирая все до последней крошки.
— Хотелось бы поскорее попасть домой, — сказал Давид, но сил на то, чтобы осуществить это «скорее» у него уже не осталось, да это теперь и не имело особого значения. С Лейлой он чувствовал себя в безопасности, зная, что она все устроит наилучшим образом. Хозяйка передвинула подстилку в тихий, темный угол хижины, подложила подушки под головы мальчиков и накрыла их пестрым одеялом ручной работы. Даже забыв «спасибо» или хотя бы «спокойной ночи», бедные дети мгновенно заснули мертвым сном.
Когда Давид проснулся, солнце уже скрылось за красными горами, что высились сразу за рекой, и наступил прохладный, тихий вечер. Ваффи все еще беспробудно спал. Давиду никуда не хотелось идти: его руки и ноги все еще побаливали и не хотели слушаться после скованности в лодке и долгой ходьбы. Поэтому он просто лежал, высунув нос из-под одеяла, и слушал кудахтанье кур во дворе, журчание реки, бульканье воды в котелке и тихие звуки разговора Лейлы с хозяйкой. Они сидели на крыльце, расчесывая овечью шерсть и сматывая ее в клубки.
— Я хочу сходить к соседям и попросить у них немного пряной мяты, — сказала хозяйка. — Нам нужно успеть приготовить хороший ужин к тому времени, когда врач придет за своим сыном. Я думаю, он будет здесь к вечеру, как только узнает, где находится Давид. Ты присматривай за супом, а я займусь детьми.
Женщина усадила себе на спину самого младшего ребенка и ушла, сопровождаемая двумя детьми постарше, которые засеменили следом, держась за край ее платья. Лейла подождала, пока хозяйка скрылась за кактусовой изгородью, и обернулась, чтобы взглянуть на Давида. Тот уже смотрел на нее, высунув голову из-под одеяла, и улыбался. Лейла собрала шерсть в подол и присела возле Давида на край подстилки.
— Как быстро летит время, — с грустью проговорила она. — Мой хозяин отправился за твоим отцом, как только ты заснул. До вашего дома не так далеко, скоро он будет здесь, и тебе придется уйти. Весь день я хотела разбудить тебя, но моя хозяйка запретила.
— А зачем ты хотела меня разбудить? — спросил Давид. — Я так крепко спал, что вряд ли смог подняться.
— Зачем? — повторила Лейла. — Конечно же, чтобы послушать истории об Иисусе. Только представь себе, Давид: никто не говорил мне о Господе Иисусе с тех пор, как я вернулась в деревню. Иногда я смотрю на картинки и стараюсь вспомнить твои слова, но я почти все забыла. Расскажи мне еще, Давид. Расскажи мне об Иисусе. Научи меня молиться. Я так много хочу узнать, что готова слушать тебя всю ночь.
— Молиться — значит рассказывать Богу обо всем, что лежит у тебя на сердце, — ответил Давид и добавил: — Я молился, когда похитители везли нас в лодке.
— Как это было? — полюбопытствовала Лейла.
— Сидя в лодке, я вспомнил о том, что Иисус ходил по воде. Вдруг я увидел на море серебристую лунную дорожку и представил Его, идущего ко мне, и после этого перестал бояться. Те люди после сказали, что не бросят нас в море, и я понял, что все будет хорошо. А уже здесь, в деревне, я просил Бога послать нам какого-нибудь доброго человека, и Он послал тебя.
— Ах, ах! — воскликнула Лейла, заламывая руки, думая о том, сколько страхов и опасностей выпало минувшей ночью на долю ее друга. — Господь ответил на твои молитвы! Знаешь, Давид, я буду молиться о том, чтобы еще кто-нибудь из христиан пришел в нашу деревню с рассказами об Иисусе. Разве могу я одна быть здесь христианкой? Я даже боюсь говорить об этом вслух. А вдруг меня побьют? В деревне нет никого, с кем можно было бы поговорить о Господе.
