Лунная дорожка
Мальчики не знали, как долго они сидели в лодке. Может быть, несколько минут, а может быть, и часов — они совсем утратили ощущение времени. Единственное, в чем они были уверены — это в том, что ночь делалась все темнее и темнее, а им становилось все холоднее и холоднее. Ноги Давида затекли, но он не решался потереть их. И уж совсем нестерпимо было ему думать об окнах кухни, что светились над утесом, о папе, который наверняка уже искал его, и о маме, которая, скорее всего, уже сердится на него, полагая, что он опять не послушался ее и выкинул очередную проказу.
В какой-то момент Давиду показалось, что уже забрезжил рассвет, хотя на самом деле прошло около получаса, как вдруг послышались приближающиеся шаги, — кто-то быстро шел по берегу, хрустя галькой, — потом раздался плеск воды и из-за края скалы показались две фигуры. Мужчины о чем-то испуганно спросили, им ответил бородач, но мальчики не могли разобрать слова, и, хотя они не смели поднять голов, вскоре почувствовали, что на них смотрят три пары глаз.
— Ну, — произнес первый голос, — и что вы собираетесь с ними делать?
— Нужно отвезти их подальше и бросить в море, — отозвался второй голос. — Если они видели то, чего не должны были видеть, мы не можем позволить им вернуться домой. Детям верить нельзя. Они все расскажут взрослым, и тогда береговая охрана арестует нас, и нам всем обеспечена тюрьма.
— Погоди, — сказал голос, принадлежавший человеку, который поймал Давида и Ваффи. — Один из этих мальчишек европеец.
— Тем хуже для него! — отозвался другой мужчина. — Может быть, этого француза уже все ищут. Надо торопиться. Возьми ружье и следи за ними, они могут попытаться сбежать, когда мы выйдем на мелководье.
Лодка качнулась, задев бортом о выступ скалы, когда в нее спрыгнул ее владелец, вслед за которым тут же последовал другой. Почти сразу Давид почувствовал, как его руки туго стянула веревка; беспомощного мальчика приподняли, усадили на заднюю скамью и привязали к ней все той же веревкой. Другой незнакомец быстро подошел к Ваффи и проделал с ним то же самое. Рты им завязали жестким куском мешковины. Все произошло так быстро, что Давид опомнился только тогда, когда лодка уже вышла из залива, гонимая мощными ударами весел, на которые налегали двое мужчин. Весла погружались в воду почти беззвучно.
Так гребли минут десять, а потом перешли к мотору на носу лодки. Послышалось слабое «чах-чах», и лодка стала двигаться заметно быстрее, слегка подрагивая корпусом. Первый мужчина поднялся и подошел к мальчикам. Он развязал тряпки, которые закрывали им рты. В ту же секунду Ваффи принялся кричать как сумасшедший; но теперь от этого уже не было никакого толку. Они были слишком далеко от берега, чтобы их можно было услышать, и продолжали плыть все дальше в море.
Давид не кричал потому, что знал — это их не спасет; он повернул голову, чтобы, может быть, в последний раз увидеть огни на вершине утеса. По его мнению, было уже за полночь, но свет в окнах все еще горел. Конечно, так и должно быть, думал Давид, ведь папа с мамой никогда не лягут спать без него. Только Джоана, скорее всего, уже спит в своей кроватке, обняв куклу и разбросав по подушке свои кудри. До этой минуты Давид даже не догадывался, что так сильно любит свою сестру. При мысли о родителях у него буквально разрывалось сердце.
Шея затекла, он уже больше не мог смотреть на утес. Давид повернул голову и с удивлением заметил, что вода перед лодкой уже не была темной, а приобрела зыбкую серебристость. Взошла луна, и ее свет оставлял на воде светлую дорожку, точно такую же, какую он видел в тот день, когда принял решение стать чадом Божьим. Вдруг Давид вспомнил историю, которую он прочитал в то утро. «Это Я; не бойтесь», — сказал Иисус испуганному Петру, и тогда Петр вышел из лодки и пошел по воде навстречу Иисусу. Очень даже может быть, что он шел по такой же серебристой дорожке, которая вела прямо к ногам Иисуса. Возможно, эту водную дорожку, которая сейчас простиралась перед Давидом, сотворил Сам Бог, чтобы напомнить ему о том, что Иисус даже в эту трудную минуту находится где-то рядом, среди волн, и с любовью и заботой протягивает ему Свою руку.
— Ваффи, — прошептал Давид, — я хочу помолиться.
Ваффи, заметив, что никто не обращает на него внимания, перестал кричать и тихо сидел рядом с Давидом, склонив свою голову ему на плечо и беспомощно опустив руки. Ваффи едва слышно всхлипывал, отчего его тело слегка подрагивало. Но все же, несмотря на охвативший его ужас, Ваффи заметил, что друг был совершенно спокоен, и это заставило его удивиться. Неужели Давид и вправду думает, что Бог может сейчас спасти его? Ваффи был готов на все, лишь бы только спастись. Он еще плотнее придвинулся к Давиду. Ощущая замерзшие тела друг друга, мальчики немного успокоились.
— Ты кто? — вдруг спросил высокий незнакомец, повернувшись к ним. — Ты, местный, чем занимается твой отец?
— Он в-водитель грузовика, — прошептал Ваффи дрожащими губами. Береговые огни уже покачивались далеко позади, и вода казалась очень, очень глубокой.
— А ты, французик? — насмешливо спросил незнакомец. — Кто твой папочка и где ты живешь?
Последние слова человек произнес по-французски. Давид, не мигая, смотрел на него.
— Я вас не понимаю; я англичанин, — наконец ответил он на местном языке.
Незнакомец пристально взглянул на мальчика.
— Англичанин! Да еще разговаривает на нашем языке! — воскликнул он. — Вот это да!
— Я сын врача из английской больницы, — прибавил Давид, и при мысли о добром, сильном отце его голос задрожал. Бородач нагнулся к Давиду и при свете луны во все глаза разглядывал маленькое бледное личико, обращенное к нему.
— Сын английского врача? — повторил он. — Высокого господина с маленьким шрамом на лбу?
— Да, — ответил Давид и невольно всхлипнул. Незнакомец опустился на скамейку рядом с Давидом, не отрывая от него глаз и поглаживая свою бороду. Неожиданно он повернулся к своему товарищу, управлявшему лодкой.
— Послушай, а ведь врач — честный человек, — сказал он. — Заботится о бедняках. Мои родители умерли, когда я был крохотным мальчуганом, и никто не хотел перевязывать гнойные струпья на моей ноге. Англичанин отыскал меня и привел в больницу. Несколько месяцев я оставался там, а он терпеливо, изо дня в день своими руками обрабатывал мои раны. Без его помощи сейчас я был бы хромым калекой, живущим на подаяние. Я не допущу, чтобы хоть один волос упал с головы этого парня. Мы должны придумать другой выход.
— Чего тут придумывать, — обеспокоено проговорил один из его товарищей. — Если эти дети вернутся домой — нам конец.
— Нет, постой, — ответил другой и, казалось, о чем-то задумался. — Послушайте меня. Скоро мы будем проплывать мимо другого мыса, к тому времени еще не рассветет. Мы подплывем к подножию утеса и там высадим мальчишек. Через час мы обменяем ружья на деньги, и я больше никогда не буду заниматься этим грязным делом. Детям потребуется несколько часов, чтобы добраться до ближайшей деревни, там они и заночуют. Крестьяне — народ медлительный. В лучшем случае только сегодня к вечеру, а то и завтра, они приведут этих ребят к родителям. А уже сегодня утром мы перепрячем лодку, а ружья окажутся высоко в горах не позднее сегодняшнего вечера. Горцы знают тропы, ведущие к границе, и держат язык за зубами.
Его спутнику не понравился этот план. Он казался недовольным и злым. Мужчины собрались на носу лодки и стали перешептываться. Лодка продолжала скользить по волнам, урча двигателем и слегка подрагивая.
Вдруг один из мужчин резко обернулся к мальчикам.
— Я не беспокоюсь по поводу вот этого, — проговорил он, указывая на Ваффи. — Он из местных, и наша война — это и его война тоже. Его родители не предадут нас. Но мне не внушает доверия другой. Но все же ради его отца не будем причинять ему никакого вреда.
Он наклонился к самому лицу Давида.
— Послушай, малыш, — негромко сказал он. — Мы высадим тебя на берегу целым и невредимым, и ты пойдешь к своему отцу и все ему расскажешь. Ты напомнишь ему, что однажды он сжалился надо мной, и за это я пощадил его сына. Скажи ему еще, чтобы, во имя любви к нашему народу и нашей стране, он не выдавал нас.
— Я запомню это, — пообещал Давид. — И постараюсь объяснить моему отцу, что мы не должны выдавать вас.
Он дрожал от холода, глаза его слипались от усталости, но чувство страха чудесным образом покинуло его. Неизвестный человек оказался добрым, и, кажется, Давид скоро вернется домой.
Незнакомец резко поднялся, вынул из кармана нож и перерезал веревки, которыми были связаны дети. Он заботливо уложил мальчиков на дно лодки и накрыл их куском парусины. Дно было жестким, дрожь пробирала ребят до самых костей, но море ласково укачивало, а всплески разбивающихся о нос лодки волн убаюкивали, как колыбельная песня. Яркая луна висела над горизонтом, и Давид вглядывался в ее чистый и светлый лик. Ее свет как бы окутывал его миром и покоем, и Давиду чудилось, что он покоится в объятиях крепких и заботливых рук. Он обнял Ваффи, как бы желая поделиться с ним чувством спокойствия, наполнявшим его сердце.
