— Да неплохо бы. — Он грустно почему-то улыбнулся. — Дожить надо, да и лодка — проблема.
— Осилим, — весело сказал я. — Доживем.
— Ну-ка, посмотри назад! Видишь? — спросил Гошаня. — Видишь девулю?
Я ворвался в класс со звонком и плюхнулся сразу на парту, так что никаких новостей не знал. Мы теперь сидели с Гошаней вместе: Таняпка Беленькая, по-моему, влюбилась в Вадика Абашидзе и пересела к нему, а Гошаня — ко мне. Ей, видите ли, плохо с нашей парты видно, что там написано на доске, у нее, знаете ли, что-то там такое поменялось со зрением. Чушь собачья!
— Видишь, какая? — шепнул Гошаня. — Новенькая. В первый раз. Из Воскресенска приехала. Ее брат в «Химике» играл, в шайбу, — я спросил. Теперь, наверное, в СКА будет. Симпатичная, да? Ишь, глазищи какие!
Наверное, потому, что я предположил, что не так-то мне будет в Сибири легко и просто, я сам подошел на переменке к новенькой. Все, шушукаясь и глядя на нее, повалили из класса, а она осталась, и я к ней подошел.
— Ну, здравствуй, — сказал я. — Давай знакомиться. Алеша Волков. — И я протянул ей руку. Она пожала мою довольно крепко и сказала:
— Давай. Я — Ириша. Румянцева. По прозвищу Стрекоза.
— Почему «стрекоза»?
— Не знаю. Забыла. Я с первого класса Стрекоза. Привыкла.
— Стесняешься наших?
— Да не очень. Конечно, непривычно как-то. Все чужие.
— Это временно, — сказал я. — Пообвыкнешь.
— Ну, само собой. Как, трудно было драться с девятиклассником?
— Батюшки! Уже знаешь?! — удивился я.
— Да, с утра только об этом и говорили. Все вокруг. Ты мне покажи потом этого девятиклассника: все-таки интересно. Ладно?
Я засмеялся и кивнул, и тут же вошла наша Евгения Максимовна.
— Ну, как тебе, Ириша, наш класс? — спросила она.
— Еще никак. Не знаю, — сказала, улыбаясь, Ириша, и я увидел, что она очень симпатичная, глазищи — во!
— Ну, а как тебе наш Волков, не кусается? — спросила Евгения Максимовна.
— Ну что вы! Он смирный. Сам подошел познакомиться — понимает, что мне, новенькой, нелегко.
— Чудесно, — сказала Евгения Максимовна. — Значит, у него еще не все потеряно.
— В каком смысле?! — Ириша сделала сверхогромные от удивления глаза, но одним, умница, успела подмигнуть мне, что ей, мол, все ясно.
— Позже узнаешь, — сказала Евгения Максимовна. — Он у нас — герой со знаком минус.
— Как интересно! — сказала Ириша, тут же прозвенел звонок, и Евгения Максимовна, уходя, шепнула мне:
— Молодец!.. Да, не забывай про педсовет. Маме сказал?
— Сказал. Она не может. Дед придет, к сожалению, — схитрил я.
— Почему «к сожалению»?
— Строгий очень.
— Так тебе и надо, — сказала Евгения Максимовна.
После уроков сразу же наша новенькая, Ириша Румянцева, выкинула номер. Это грубовато сказано, скорее, она вроде как поразила меня, хотя это тоже неточно.
Прозвенел последний звонок, и, раньше чем все вскочили, она громко сказала:
— Одну минуту! Девочки! Ребята!
Все, естественно, притихли.
— Я хочу к вам обратиться с речью. Да нет — с… ну, не знаю с чем. Можно?
Все заорали «давай» и тут же опять стихли.
— Я хотела сказать, ну, в общем… — И она покраснела.
— Да ты не стесняйся, детка! — Алик Зуев громко захохотал.
На него цикнули.
Ириша опять заговорила и, точно, почти поразила меня, но не поступком (хотя это был вроде и поступок, поведение), а, так сказать, ходом своей мысли, соображением. И, главное, она выглядела не веселой выскочкой или жутко общительной девчонкой, а даже как бы наоборот: очень смущалась, краснела…
— Я — новенькая, — сказала она. — И еще неделю буду новенькая, и месяц, и два — долго. Потом, конечно, все это пройдет, с кем-то я, может быть, подружусь, с кем-то — нет, но вообще хотелось бы, чтобы я перестала быть новенькой побыстрее… Я хотела сразу немного рассказать о себе всем, может, так и будет побыстрее. Можно?
— Конечно, можно, — сказал Боба Рюмин. — Какие разговоры!
Девчонки (я огляделся) завертели носами, но ребятам, кажется, все это нравилось.
— Ну, я — Ира, Румянцева. Из Воскресенска. Мне около тринадцати лет. Учусь средне. Спортом не занимаюсь. Умею шить, готовить, немного петь…
— А танцевать? — спросил Алик Зуев, но уже как бы серьезно.
— Танцую я хорошо, — сказала Ириша и, опустив глаза, покраснела.
— Какая прелесть! — сказала слегка ехидно наша Галя-Ляля — лучшая по этой части.
— Вот и все, — сказала Ириша. — Вот мой телефон, звоните, — и она написала, к общему удивлению, на доске свой телефон. — Мама моя — домохозяйка, папа — шофер дальних рейсов, он охотник и рыболов. Брат — студент, хоккеист. Вот и все. Есть кошка, Нюра, с собой привезли. Вообще-то моя мама — ленинградка, вот она и вернулась. Все. Спасибо. Да, забыла, прозвище мое — Стрекоза.
Все немного зашумели, заохали, а Ириша села на свое место. Глуповатое было какое-то положение — все еще несколько секунд сидели. Ребята, может, и хотели бы списать с доски Иришин телефон, но явно стеснялись друг друга и особенно девчонок, а те так и крутили но-, сами, фыркали. Вообще получился парадокс: в том, что именно рассказала о себе Ириша, чтобы побыстрее сблизиться с классом, ничего особенного не было, а особенное было в том, что она выступила таким вот странным и неожиданным образом.
Все вдруг заорали, вскочили и стали расходиться.
Я дождался Иришу, и из школы мы вышли вместе. Пока еще мы шли с ней по коридору, по лестнице в раздевалку — кое-кто шептался, на меня показывали пальцем, и Ириша сказала мне:
— Явно — ты знаменитость.
На улице вовсю валил снег, мягкий такой, пушистый, было тепло, немного капало с крыш, я сказал Ирише, если она не торопится — не показать ли ей наш район, и она согласилась. Мы поболтались по каналу Грибоедова, полепили немного снег возле Театральной площади, после снова вышли на канал, потом по Садовой — к Юсупову саду. Было пасмурно, валил снег, и в какой-то момент в саду мне показалось, что вдали по аллейке прошел Игорь Николаевич; но он это был, или не он, я так и не узнал, но это было нечто вроде сигнала, подсказки, предчувствия, что ли, что я его скоро увижу (как я потом догадался).
— Очень красиво, — сказала Ириша. — Я еще здесь не была. Где кино рядом, я уже знаю, и где кафе-мороженое, а в этом саду впервые.
— Ничего сад, — сказал я. — Здесь неплохо.
— И мечтать здесь хорошо.
— Что?
— Мечтать, говорю.
— Не знаю, — сказал я. — Я не мечтаю.
— Ни о чем и никогда?!
— Ну, кое о чем я, наверное, мечтаю, но не именно в саду, а просто так, иногда, незаметно для себя.
— А я очень даже мечтаю и люблю это делать. Я даже могу специально для этого прийти в сад или на реку.
— Что — сидишь в саду и мечтаешь?
— Ну да.
— А о чем?
— Ну… о разном. Ну, например, что я — знаменитая манекенщица и еду в турне по всей Европе.
— Ну так уж и по всей?!
— Конечно.
— А учиться когда? — спросил я, и мы оба рассмеялись. — А пошли в мороженое, оно тут, на углу напротив? — сказал я. — Пошли?
Ириша закивала, и мы дунули в мороженое.
В мороженом, между прочим, Ириша призналась мне, что у нее второй разряд по фигурному катанию, но это, как ей кажется, совсем немного, ерунда, поэтому она и сказала в классе, что спортом не занимается. И по гимнастике у нее второй. А в этом возрасте, сказала она, уже многие имеют первый и даже звание мастера спорта.
— Вот это скромность! — удивился я.
— Нет, не скромность. Я действительно так считаю.
Потом я проводил ее домой, и — нате, здрасьте! — оказалось, что она живет в моем доме, на другой только лестнице. Вот ведь совпадение.
Дома меня ждал большой продолговатый конверт. Индекс, адрес, имя и фамилия — все честь по чести. Без обратного, правда, адреса. В конверте была почему-то газета. Одна. И больше ничего. «Ленинские искры». А в ней — Алеша Волков, рассказ. Да, это был мой рассказ про кошку. Я оцепенел. Другой бы обрадовался, а я — оцепенел. Игорь Николаевич. Кто же еще?! Ведь он же газетчик, журналист. Но почему без спроса? Почему?
Очень я почему-то расстроился.
Гошаня — чуткий человек — подобрал на улице щенка и приволок его к себе домой.
— Пусть будет у меня, — говорил Гошаня, пуская щенка на пол. — Такой малек на улице запросто пропадет.
— А мама как? Выгонит вас обоих на улицу, — сказал я, как обычно говорят, хотя имеется в виду, что выгонят именно щенка.
— Не-ет, — сказал Гошаня. — Она добрая душа. — И добавил, вздохнув: — Да она и дома-то редко живет: все по командировкам.
Щенок был очень симпатичный и, главное, явно породистый — эрдельтерьер. Гошаня легко убедил весь класс сложиться (до приезда мамы) по двадцать копеек на питание щенку и накупил этого питания, а также разных витаминов и микстур. Потом пошли подарки от класса: я купил мячик, Галя-Ляля принесла старое одеяло-подстилку, Ириша Румянцева — мисочку для еды, Таняпка раздобыла махонькую табуреточку для мисочки, чтобы щенок ел, гордо подняв голову, и его экстерьер, то есть внешний вид, не портился и был на высоте.
