— Как же ты факсимиле Кирилла Яковлева достанешь?
— Пошлю ему фотографию. Он увидит твою подпись. Тоже распишется. И мне вернёт.
— А где ты адрес возьмёшь? — хотел я подловить девчонку.
— Он мне визитную карточку подарил. Ты разве не помнишь?
— Покажи!
Она протянула мне беленький кусок картона. На нём красивыми буквами были напечатаны имя, отчество, фамилия и адрес Кирилла Яковлева.
— Ребятам из нашей школы показывала? — заикаясь, спросил я.
— Конечно. Разве можно такой подарок от людей скрывать. Ребята адрес переписали. Мне не жалко. Пусть все напишут ему.
Очень мне хотелось ей поддать. Но удержался. Всё-таки девчонка! Да она и сама сообразила, что я страшно рассердился, и поспешно ушла. А я где стоял, тут и присел. На первый попавшийся ящик из-под апельсинов. И подскочил, напоровшись на гвоздь. Посмотрел на изорванные брюки и рванулся что было сил домой.
«Все, все мои враги! — шептал я, входя в нашу квартиру. — И фотограф. И белёсая девчонка. И ребята. Все! Мне бы только брюки переменить. Я покажу им! Я им...»
Я снова бросился искать спрятанные бабушкой брюки. Ни она, ни родители мои ещё не вернулись. Спросить было не у кого. В бабушкиной комнате ещё раз тщательно посмотрел под столом, под шкафом, под кушеткой. Отодвинул кровать. И нашёл! Брюки лежали под кроватью у самой стенки. Видно, бабушка нечаянно уронила их.
Я живо переоделся. И начал подвигать обратно к стенке кровать. Она плохо придвигалась. Я заглянул под неё. И понял, почему. Из-за папиных камней. Папа у меня коллекционер. Каждый раз, когда возвращается после отпуска, он привозит много разноцветных камней. Мама сердится:
— Опять натаскал булыжников! Мало у нас мусора.
Бабушка тоже не радуется, как она говорит, папиной прихоти. Но чтобы мама с папой не ссорились, она убирает ящики с камнями к себе под кровать. Папа иногда их вынимает, любуется коллекцией.
— Пригодятся, — говорит. — Ильюша подрастёт. Поймёт.
Я этими камнями никогда не увлекался. Они мне ни к чему были. А тут мне взбрело в голову: они-то мне и нужны. И набил ими карманы куртки и брюк.
Пока бежал обратно к фотографии, только об одном думал: как я всех разгоню. Камнями побью... Раз, два, три. Точное попадание. Ещё. Ещё. Разбегутся. А я буду им вслед хохотать. Жутким хохотом.
Когда вообразил, как я разгоняю всех ребят, мне стало жалко их. Вдруг в голову кому-нибудь попаду. Или глаз выбью. Нет. Я только попугаю их камнями. Сделаю вид, что хочу кинуть. А пойду на них с пустыми руками. Буду драться один против всех. До последней капли крови.
Как только подумал об этом, стало жалко себя. Но приказал себе не пугаться. Один — так один! Оказался же совсем не один. Не успел подойти к фотографии, услышал голос Лиды.
— Вы воры! Как обзывали Ильюшина! А теперь... Наляпали себе веснушек. Вы — воры!
Она стояла около ребят и громко кричала.
На дверях фотографии всё ещё белела вывеска: «Санитарная уборка». В очереди стояли только ребята из моего класса. Человек двенадцать. У всех были размалёваны лица.
Лида продолжала упрекать ребят:
— Нечестно это! Всем расскажу!
Я подошёл и встал рядом с Лидой. Я видел, что Мостовому и Антоше Милееву стыдно. Они отвернулись. Но из очереди не уходили.
— Ильюша! — подбежал ко мне Булин. — Хватит нам ругаться. Хочешь, я твою касторку выпью?
У меня рука сама потянулась в карман брюк. «Ох, Булин, запросишь ты у меня пощады!» Я нащупал в кармане самый большой камень. Но вытащить его мне что-то мешало: гладкое, плоское, длинное. Потянул... В руке у меня оказалась коробка с гримом. Та самая, что подарил мне Кирилл Яковлев. Как я мог про неё забыть? Может, потому, что был очень злой?
Булин вытаращил глаза. Испугался, наверно, подумал, что граната. А мне стало смешно. Но я не рассмеялся. Раскрыл коробку и увидел билеты в цирк, которые потерял. Они напомнили мне, как я гримировал клоуна. Злость моя стала куда-то уходить. Лида стояла молча. Я подошёл к ней и сказал:
— Давай лучше я тебе веснушки сделаю. Настоящим гримом...
— Не надо! — запротестовала Лида. — Не хочу. Ты один имеешь право быть сыном клоуна. Ты один. А не они!
— Да у них же не веснушки, а тараканы! — крикнул я. — Чем они только намазюкались.
Ко мне подскочила Лукова.
— Тебе, может, и мои веснушки не нравятся?
— Тоже мне веснушки! Ерунда!
— Скажи, почему?
— И скажу. Краски пожалела. Скупо намазала.
— Для моих веснушек больше не требуется.
— Твоих веснушек? — удивился я. — Где они?
— По-твоему, вру?
Она схватила платок и стёрла с лица краску.
— На, смотри! И я увидел, что на лице у неё тоже есть веснушки!
Только бледные. То-то я их раньше не замечал.
А она быстро начала пачкать своё лицо красной помадой.
— Эх ты! — не выдержал я. — Как мажешь? Не веснушки у тебя получаются, а красная сыпь!
— Как умею, так и мажу! — закричала Лукова. — А ты и так не умеешь!
— Я не умею?! Я? Да я, если хочешь, великих артистов гримировал!
— Ври больше!
— Смывай свою красно-бурую грязь! Докажу!
Я намазал Луковой лицо кремом. Потом коричневыми точечками, как учил меня Кирилл Яковлев, покрасил белёсые веснушки на её лице.
Ребята с большим интересом следили за нами.
— Достань зеркало, — уже совсем по-доброму предложил я. — И посмотри, как выглядит твой благородный нос!
Машка хотела зафыркать. Но посмотрелась в зеркальце. И умолкла. Веснушки у неё были — класс! Я понял это по удивлённым лицам ребят.
— Ильюшин — волшебник! — услышал я чей-то тоненький голос. — Нашей Маше веснушки подарил! И мне подари!
Я оглянулся. И увидел Светку. Младшую сестру Луковой. Как она тут очутилась? Наверное, за Машкой прибежала.
Схватил я Светку. Мазнул ей на нос несколько крапинок. Она завизжала от восторга. Все засмеялись. А я опять не смеялся. Мне как-то стало не по себе. Я почему-то подумал, что если бы кинул камни, то ведь и в Светку угодить мог.
— Может, и мне подаришь? — спросил меня Булин.
Я внимательно посмотрел на него и спросил:
— Сам украшался?
— Брат помогал. Художник.
— Оно и видно. Не нужны тебе, Булин, мои подарки. Хотя... постой!
Он был отлично разрисован. Правда, не гримом, а специальными карандашами. Он мне потом сам об этом рассказал. Но несколько крапинок у него стёрлись. Я их ему подмалевал.
Другие ребята, как по команде, тоже начали просить:
— И мне поправь!
— И мне!
Чем только не намазюкались ребята: тушью, чернилами, акварельными красками, Вадька Морковин — тот совсем одурел: кружочки из промокашки себе на щёки налепил...
Сейчас я обо всём рассказываю длинно. На самом деле всё произошло гораздо быстрей. И с каждой минутой мне становилось всё лучше и веселей.
Под конец я так наловчился, что мог бы всех ребят нашей школы в один день разрисовать.
Мне так понравилось дарить веснушки, что я даже огорчился, когда увидел, что загримировал всех ребят!
Посмотрел.
Оказывается не всех. Лида и Антоша Милеев стояли в стороне. Антон давно уже стёр свои веснушки. И когда я подошёл к нему с гримом, только усмехнулся:
— Закрывай свою мастерскую. Уже поздно. Санитарная уборка, видно, несмотря на обещания фотографа, сегодня не кончится. Так что зря поработал, художник!
Я растерянно посмотрел на Антошу.
Он был прав.
Я начал засовывать коробку с оставшимся гримом в карман.
И тогда из кармана неожиданно вывалились два камня. Антоша мгновенно кинулся к ним. А я испугался. Сейчас он догадается, для чего я их принёс.
— Откуда у тебя такое богатство? — радостно спросил он.
— Царь морской прислал, — хмуро ответил я, стараясь не смотреть на Антона.
— Это же халцедон! И светлый агат! — с восхищением перебирал он камни. — Замечательные образцы. Таких в моей коллекции нет. Дай мне.
— Бери! Не знал, что ты коллекционируешь камни. Ещё дам. Понимаешь, набралось этих каменьев слишком много. Мама ругается...
Я опустошил свои карманы. Антоша был вне себя от восторга. Я тоже. Наконец-то избавился от проклятых камней.
За всё время, пока я гримировал ребят, Лида не сказала ни слова. Стояла в стороне и теребила косу.
Я решил, что она на меня злится.
— Не сердись!—сказал я ей. — Так уж получилось. Сам не знаю как.
— Луковой мог бы первой веснушки и не рисовать, — ответила она и отвернулась.
А потом всё же посмотрела на меня и добавила:
— А если по-честному... правильно поступил.
Пока мы с Лидой разговаривали в сторонке, Сенька Мостовой успел подойти к ребятам и напугать их, что фотография не откроется. Ребята заволновались. А Булин набрался храбрости и постучал в дверь. На стук вышел фотограф.
