ходили… далеко отсюда. Не скажу куда (он ее поддразнивал). Но к людям очень богатым. Мы дождались, пока все стихло, потом заглянули в сток для нечистот. Мне пришлось вытянуться во всю длину. И что же, ты думаешь, я увидел? Я увидел женщину средних лет. При свете горящих дров мне было очень хорошо ее видно. Она недавно родила. И вот, запеленав своего ребенка, она взяла его на руки, полюбовалась им, поцеловала и положила рядом с собой. Потом стала расчесывать волосы, и вот их чешет, и вот чешет. Я уж решил, что она будет чесать их всю ночь. И что же, ты думаешь, я, к своему великому удивлению, увидел? Она подтянула к себе бычью шкуру, отрезала несколько полосок и бросила их, одну за другой, в огонь, потом стала вдыхать этот запах. Даже запах доставлял ей удовольствие, но, видно, от этого ей еще больше захотелось есть. Тогда она выхватила обгоревшие полоски и стала жевать их, как будто это было мясо. Мне стало ее жалко. Она была совсем одна, другие, должно быть, спали. Дыру в загон мы уже проделали. Я вошел и выбрал двух лучших баранов в стаде. Прирезал их и ушел, так ничего и не взяв в этот вечер, все мясо осталось ей. Что ты на это скажешь, Матушка? И в чем благочестие этих людей? Ведь, насколько мне известно, в могилу-то они свое богатство не возьмут. Вот уж нечестивцы: оставить роженицу без мяса!
Матушка с восторгом слушала эту историю, даже глаза ее смеялись. Всем сердцем она была с ним.
— Ты правильно сделал, — сказала она. — С такими нечестивцами так и надо поступать. — Потом, полушутя, добавила: — Ну, а бедных людей ты тоже обираешь?
Он покатился со смеху.
— Бедные люди, говоришь? Да если бы у них хватило духа, они поступили бы точно так же, они не похожи на тебя, Матушка. И хватит, замолчи, а не то завтра я пришлю к тебе моих молодцов. Они опустошат всю твою конюшню.
— Ах так! — воскликнула она, размахивая руками. — Пусть приходят, и ты приходи вместе с ними, я вам продырявлю штаны свинцом!
Он свалился на пол от смеха, припомнив историю, случившуюся с тремя грабителями, задумавшими поживиться барышом от проданных сыном Матушки быков. Они проследили за ним от самого базара до дома. А к вечеру Матушка заметила из окошка трех сомнительных типов, пробиравшихся лощиной. Она принесла ружье и прицелилась в одного из бандитов, спрятавшегося в зарослях олеандра. Грянул выстрел. Второй бандит успел скрыться за деревом, так что заряд угодил в ствол. Бандиты унесли своего раненого с изрешеченными, как сито, штанами. Новость быстро облетела все разбойничьи шайки, все деревни, и бандит стал всеобщим посмешищем. С той поры он куда-то пропал, так и не смыв позора.
В ту неделю, когда появился Хасан, бандиты как раз исчезли. Во всем районе Бени Харуна прошел слух о прибытии жандармов, которые арестовывали всех, кто уклонялся от воинской службы. Находились среди молодых людей, достигших призывного возраста, такие, кто бежал в горы из страха, что их разлучат с родными, но главное потому, что боялись умереть в чужом краю, сражаясь за чужое дело. Самые ожесточенные вступали в разбойничьи шайки. Остальные просто скрывались, блуждая в горах.
Бандит рассчитывает на добычу, крадет и тем сыт. А беглец уповает на милосердную душу, и, когда терпение его иссякает, а воля под воздействием скитаний и голода совсем покидает его, он возвращается к родному очагу. Там-то в темноте у отчего дома его и подстерегают сторожевые собаки.
— Доставьте мне этих псов, — приказал каид, злобно сверкая глазами.
Через несколько дней сторожевые собаки поймали четырех беглецов.
Ибо тот, кто сторожит в ночи добычу, в конце концов настигнет ее.
Беглецы попали в руки жандармов. Одному из них удалось скрыться. Его снова поймали и, раненного, привязали вместе с другими на скотном дворе вместо быков. Их били, и вся деревня слышала, как они кричали: «Мама, мамочка!» Женщины сбежались к воротам каида. Им оставалось только плакать, стонать и ждать. Время от времени раздавались их голоса:
— Они убили их, убивают! Горе тебе, дочь моя! Бедный мой сын!
Когда спустилась ночь, тучи заволокли все небо, не было видно ни одной звездочки. Загремел гром. Полыхнула молния. Женщины дрожали, укрывшись своими шалями. А в доме каида пировали жандармы. Забравшись в сапогах на матрасы, они пожирали кускус, кур и мешуи [13]. Им надоело слушать стоны женщин, и они потребовали, чтобы каид «велел замолчать этим людям, не то худо будет!».
Каид высунул голову из окна и крикнул:
— Убирайтесь отсюда!
Мать раненого не унималась, вцепившись в стену:
— Мой сын, мой сын! Он умер. Его убили.
— Да не умер он, — сказал в ответ каид. — Но если ты будешь торчать здесь… — Помолчав, он добавил сквозь зубы: — Нечего беспокоить людей в такой поздний час. Убирайтесь, а то буду стрелять.
Женщины прождали до рассвета, тесно прижавшись друг к другу. А на заре встали, чтобы размять затекшие ноги. Тут вышел один из помощников каида. С матерью каждого беглеца он поговорил отдельно, отведя ее в сторонку и прошептав на ухо:
— Если заплатите, дело можно уладить; скажем, что он не знал, что его здесь не было, что он был на пахоте в другом месте.
Подошла мать четвертого, волоча за собой свой черный платок.
— А с твоим ничего не поделаешь. — Он оттолкнул ее дубинкой. Голос его стал совсем другим, и он в ярости завопил: — Черт бы тебя побрал и его вместе с тобой!
Женщины развязали платки, заключавшие все их сбережения, добавили к этому свои браслеты, кур, петухов. Помощник задыхался от бешенства:
— Ах, попрошайки несчастные, это все, что вы можете мне предложить?
Жандармы вывели пленников, связанных попарно. Веревки прицепили к лошадям. Каид невозмутимо поглядел на женщин, сплюнул и постучал своей палкой. Помощники его встали между крестьянами и жандармами.
— До завтра, — сказали жандармы каиду, помахавшему им на прощание.
Они стегнули лошадей, увлекая за собой шатавшихся пленников. Каид вернулся в дом и закрыл за собой дверь. Женщины в отчаянии царапали себе лица, катались по земле, проклинали каида вместе с жандармами, призывая на их головы все беды вселенной. Мужчины не одобряли тех, кто уклонялся от службы:
— Беглец приносит своим одно несчастье.
Потом вернулся с ученья младший сын Матушки.
