А лис стоял у стены и, равнодушно уставясь на телефон, погрузился в ожидание.
– У вас здесь квартира?- осведомился я.
– Откуда!- возразил он.- Я живу у сестры.
– У сестры Кити?
– Да.
– Отчего же не в гостинице или не в пансионате?
– Не люблю. Домашняя атмосфера мне ближе. Что может быть лучше семейной норы?
– Здорово вы потрудились, пока прятали эту камеру.
– Я не имел права рисковать. Вся моя надежда, вы понимаете…
Тут он замолк и стал прислушиваться.
– Ты готова? Отлично. Начинай передачу.
Он жестом извинился и прервал наш разговор, а я, не веря собственным глазам, стал наблюдать, как из телефонной трубки понемногу что-то вылезает. Не было никаких сомнений: оттуда с величайшим трудом вытискивается моя автомобильная камера.
Передача отняла много времени. До сих пор для меня остаётся загадкой, на каком принципе основывалась эта операция, но факт остаётся фактом: примерно через четверть часа вся камера вылезла из телефонной трубки.
Лис тут же мне её вручил со словами:
– Будьте любезны. Теперь у вас комплект.
Мы возвратились к столику. Жена тем временем заказала оладьи и уже почти справилась со своей порцией.
– Я хотела заказать свиную отбивную, но решила воздержаться. А вдруг, думаю,- сказала моя жена,- отбивная прямо на тарелке превратится в свинью. Да ещё завизжит. О, я вижу, у тебя камера…
– Да,- ответил я,- у меня камера.
– Где ты её раздобыл?
– Её передали телефонным способом.
– Телефонным способом? Не может быть!
– Очень даже может. Я видел собственными глазами.
– Ты надо мной издеваешься.
– Отнюдь.
– Всё равно я тебе не верю.
– Но я клянусь, клянусь… Если тебя интересуют технические детали, спроси у нашего друга… Он даст профессиональные объяснения.
Лис откашлялся, глянул глубоким взором моей жене в глаза и сказал:
– Ни о каких технических деталях пока не может быть речи. Изобретение находится в стадии испытания и строго засекречено.
– Всё ли возможно пересылать телефонным способом?
– В будущем телефонным способом можно будет переслать любую вещь,- уклончиво ответил лис.
– А сейчас?- не отступалась жена.
– А сейчас? Сейчас только некоторые, наиболее, так сказать, растяжимые.
– И вы изобретатель этого способа?
– Да, я,- не без самодовольства подтвердил наш рыжий знакомец, и в хитрых глазках промелькнуло удовлетворение.
Радость, испытанная в связи с находкой камеры, не позволяла мне раздумывать над необъятными возможностями этого изобретения. Хотелось как можно скорее вернуться в палатку, выспаться, чтобы с рассветом приступить к монтировке колёс. У меня даже аппетит пропал.
Я показал знаком жене, что пора уходить. Она кивнула в ответ.
– Очень приятно было провести время в вашем обществе,- сказал я, поднимаясь со стула,- но нам пора.
– Как? Вы уже уходите?
– Завтра нам в дорогу,- пояснила жена,- а день, знаете ли, был сегодня у нас необыкновенный и, я бы сказала, утомительный.
– Понимаю,- отозвался на это лис.- Очень даже понимаю. Однако своим уходом вы сильно меня огорчите. Тем более что настоящая забава только ещё начинается.
– Мне кажется, публика и без того неплохо развлекается.
Оркестр и в самом деле играл с необычайным азартом, а единственная в своём роде толпа танцоров безумствовала на паркете. Плясали под модную песенку, знакомую нам по пляжу:
Сегодня знает свет
Об этой личной драме,
Мой лоб во цвете лет
Украшен был рогами.
Более всего неистовствовали, разумеется, юные козочки, вертевшиеся в танце с бородатыми козликами. Время от времени в толпе мелькал и кое-кто из павианчиков, тех самых, с которыми я сегодня купался.
В какой-то момент мне даже показалось, что один из них иронически улыбнулся, заметив зажатую у меня в руке камеру. Она была, конечно, изрядно помята вследствие передачи её по телефону, но оказалась тем не менее в полном порядке. Я не понял, что, собственно, означала эта его ироническая усмешка.
Наш официант, пингвин, видя, что мы собираемся уходить, подскочил к столику.
– Сколько с нас за оладьи?- спросил я.
– Вы ничего-ничего не платите,- ответил, низко кланяясь, официант,
– То есть как ничего?- поразился я. Такое происходило со мной впервые.
– Вы ничего не платите, абсолютно ничего,- заволновался пингвин и, достав блокнот, стал писать какие-то цифры.
– Тем не менее я всё-таки попросил бы счёт.
– Одну секундочку,- отозвался пингвин.- Секундочку. Вот, пожалуйста!
И протянул мне листок бумаги с нацарапанными на нём каракулями.
– 4 у, 2 с, 9 ч,- прочитал я.- Что это такое?
– Это итог,- любезно пояснил официант.
– В каком смысле?
– В нашем.
– Но что это значит?
– Это значит в нашей валюте. Она имеет хождение на нашей территории. Счёт за съеденные вашей высокочтимой супругой оладьи равен 4 у, 2 с, 9 ч, или, иначе говоря, четырём удодам, двум снегирям и девяти чижикам.
– Удоды… снегири… чижики…- пробормотала жена.- Так ведь это же птицы!
– Весьма возможно,- поспешил согласиться официант, который был хорошо воспитан и считал, что клиент всегда прав.- Весьма возможно. Но это прежде всего наша валюта.
– Откуда ж мне взять такие диковинные деньги?- воскликнул я, не на шутку взволнованный, опасаясь, что произойдёт конфуз: воспользовался услугами ресторана, и вдруг выяснилось, что не в состоянии заплатить по счёту. Получается, что ты аферист.
– Да вы не волнуйтесь,- принялся успокаивать меня официант.- Не вы должны мне платить, а я вам.
– Вы мне? Но за что?- спросил я вне себя от удивления.
– То есть как за что? За оладьи.
– Так ведь оладьи съела моя жена.
– Вот именно,- подхватил официант.- Ваша жена оказала нам честь, съев наши оладьи. За это ей причитается вознаграждение. Принцип нашей фирмы заключается в следующем: если кто-то что-то у нас съел, он должен запомнить это на всю жизнь.
– Должна признаться, оладьи были потрясающие,- заметила моя жена.- Уж не упомню, ела ли я когда-нибудь такие оладьи!
– Вот видите!- радостно воскликнул официант и, достав объёмистый кожаный кошелёк, принялся отсчитывать названную сумму.- Вот вам: 4 у, 2 с, 9 ч. Жаль только, что заказали такое скромное блюдо. Потому и счёт небольшой. Но мы надеемся, в следующий раз…
– Я этих денег не возьму!- воскликнул я, считая, что тут затронута моя честь.
Лис, слушавший до сих пор с улыбкой весь наш разговор, стал вдруг очень серьёзен.
– Ни в коем случае не спорьте!- раздался в моём ухе его свистящий шёпот.- Это будет тяжёлое оскорбление. Ещё неизвестно, чем всё это кончится.
– Вы полагаете?..
– Да. Спрячьте, пожалуйста, немедленно деньги.
Поняв, что иного выхода нет, я собрал положенные на столик монетки и сунул в карман.
Официант был на седьмом небе от счастья и заулыбался, а затем, отвесив на прощание низкий поклон, ушёл всё той же походочкой в глубину зала.
Мы встали и направились к двери,
– Жаль, что вы уже уходите,- твердил лис.- В самом деле жаль,- Только сейчас, как я уже говорил,- начинается самое интересное. Такой забавы вы наверняка ещё не видали.
– А какая забава?- осведомилась моя жена, которая всегда была почему-то любопытнее меня.
– Игра в апельсины.
вило, ничего не делал, а я меж тем качал* да качал до потери сознания.
Даже вылезший из палатки Тютюра, которого разбудило шипение насоса, присел поблизости и следил сочувственно за моей деятельностью. Он попытался даже мне помочь. Несколько раз пробовал сунуть свою мордочку в ниппель, чтобы дыхнуть вместе с насосом.
Около восьми всё было уже готово. Камилл стоял вновь на своих четырёх колёсах, зато я свалился под сосну, чтоб прийти в себя.
Две или три минуты мне суждено было полежать в покое, как вдруг прилетела большая пёстрая птица и, точно прилепившись к сосне, принялась стучать по стволу. Удары были то реже, то чаще, совсем как у радиотелеграфиста.
Моя жена, в прошлом харцерка (Харцеры – скауты в современной Польше), разбирается в азбуке Морзе, владеет как звуковой, так и световой сигнализацией. Услыхав этот стук, она тут же закричала:
– Слушай, он что-то сообщает.
– Кто?
– Ну дятел, который сидит у тебя над головой.
– Что именно?
– Минуточку, надо послушать внимательней.
– Ну так послушай и переведи мне, если что-то ещё помнишь.
– Конечно, помню,- ответила жена и обратилась вся в слух.
Ещё несколько ударов эхо разнесло по поляне.
– Ну что он там говорит?- спросил я, заинтригованный.
– Он говорит: «Доброе утро, вот и я».
– Пока ничего особенного. Продолжай приём.
Дятел вновь долбанул несколько раз по стволу, а жена перевела:
– Говорит, что уже восемь.
Я взглянул на часы. В самом деле, восемь.
– Это и без него известно,- буркнул я, нимало этим не взволнованный.
Теперь постукивание шло без пауз,
