Подкатывая поздно вечером к селу, Иван Матвеевич сформулировал, к чему клонил во время поездки по хозяйству: чем выше становится производственная культура, тем короче начинает казаться колхознику другая «ножка» — культура духовная.
До чего коротка эта «ножка», Лорс увидел в доме у самого бригадира, куда Иван Матвеевич пригласил ночевать гостя из райцентра. Книги и журналы почти только одни сельскохозяйственные…
Зоркий старик заметил это удивление и смутился. Он помрачнел, умолк. А потом, вдруг что-то вспомнив, оживился и крикнул жене:
— Марья! Открой-ка сундук, достань ту штуку.
Жена подала ему… пульверизатор. Большой, заграничный, с золоченой пробкой и носиком. Иван Матвеевич начал работать грушей и робко спросил Лорса, почему-то перейдя на «вы»:
— Вас освежить? Самый лучший одеколон, «Красная Москва»…
Лорс покорно подставил голову и дал Ивану Матвеевичу возможность реабилитироваться. Но лицемерить долго Лорс не умел, да и больно умен и душевно прост был старик.
— Эх, что ты хочешь, парень! Сорок лет я знал одно: паши, сей, убирай… И слава хлеборобская у меня высокая. А сверх того во всякое общественное дело безотказно первым лез и лезу по сей день. Но культуру все откладывал на потом. Спохватился — поздно! Вот и вышло: вроде ограбленный. И не со мной одним такая беда вышла. Ну, что у меня радости? Детей с нами нет. Каждый год со старухой ездим куда-нибудь. Красоты и культуры везде много, да и здесь бы нашлось — а взять-то не умеешь! Вкус и понятие за один день не заведешь ведь в себе, да еще в моем возрасте. Что мне по уму и сердцу доступно, то я хватаю. Я землероб, так мне вот полюбились розы. До двадцати сортов их у нас в деревеньке, и все это я сам отовсюду понавез. Какая же это красотища! Но это — в саду. А в стенах-то — пусто. Вот я и зафорсил перед тобой этой пшикалкой, да глупо вышло. Ну ничего, я на других стараюсь отыграться, на молодых. Клубу — ни в чем отказа. Иной раз на хомуты деньги в правление не выбьешь, а уж для библиотеки — не отстану… Почему я за тебя уцепился? Культура ведь сверху идет, по ступенькам. Словно от высоковольтной линии расходится. Ну, думаю, из райцентра человек, специалист! Может, киловатт-другой перепадет и нам, подскажешь что-либо дельное моему избачу?.. А честно сказать, и у вас в райцентре слабая электростанция. Бывал я в твоем Доме культуры да вот твои рассказы о вашем бедняцком клубном житье послушал. Слушал я и «Кабачок» ваш, чернявый все его напевал. Тоже вроде моего пульверизатора!
Опять пульверизатор. В районном масштабе!
Объявили пленум райкома партии, на повестке дня вопрос о культпросветработе.
Обычно пленумы райкома, сессии райсовета проводили в зале кабинета политического просвещения. Там хоть и тесно, но благопристойно, чисто. Но на этот раз решили собраться в Доме культуры. То ли потому, что много было приглашенных, то ли потому, что такой вопрос уместно было обсуждать именно в главном учреждении районной культуры.
Полунина проверяла, как подготовлен зал к пленуму.
— Пятна на стенах мы кое-как прикрыли, — вздохнула Полунина, — но как устранить этот ужасный, въевшийся за годы запах махорки и керосина? Каждый раз я от него задыхаюсь… Стоп! Кажется, придумала. Попробуем.
Лорс озирал преобразившийся зал и дивился изворотливости женского ума. С помощью занавесей, дорожек и прочих тряпочек клуб был превращен в роскошные хоромы.
Пш-пш-пш-пш… — зашипело кругом, и по залу разлился запах одеколона. «Вас освежить?» — вспомнил Лорс бригадира. Сама Полунина ходила с девушками по залу, освежая стены одеколоном. Целая батарея пульверизаторов!
«Женщина-секретарь — все равно женщина», — глубокомысленно рассудил Лорс. Знал бы он, как обернется для Марины Васильевны это невинное ухищрение, решился бы остановить ее…
…Яша Покутный на пленуме не выступил. Лорс решил, что заведующий попал в переплет: он ведь не мог при такой повестке дня, когда только о культуре и шел разговор, начать с обычной фразы: «Вот тут говорили обо всем, а о культуре ни слова». Другого же начала для речи Яша в резерве не хранил.
По перешептываниям в зале Лорс понял, что причина Яшиного молчания в другом: на пленуме присутствовал приезжий человек, которому предстояло сменить Яшу, возвращавшегося к специальности, — его назначают начальником плотницкого цеха райпромкомбината. Лорс с любопытством поглядел издали на своего нового начальника. Худое, очень смуглое и длинное лицо аскета; а губы большие, энергично сведены вбок чуть не до самого уха. Шевелюра черная, высокая, свисающая на лоб прядками, как у музыканта. Этот явно не плотник. Говорят, районный работник.
В перерыве после доклада он кивком головы подозвал Лорса, назвал себя: Тлин. Потом медленно обвел зал рукой и сказал:
— Придется серьезно подумать насчет наглядной агитации. Стены свободные, место есть.
Тлин говорил и говорил об этом и о других делах. Ни одного слова упрека в свой адрес Лорс от нового начальника не услышал. Однако с первой же минуты этого знакомства он начал чувствовать себя так, будто виноват во всех смертных грехах. Такая была удивительная способность у товарища Тлина: он вполне доброжелательно нацеливал на новые задачи, а человек в это время почему-то целиком погружался в покаянные воспоминания о своих прошлых ошибках и ничего не улавливал относительно задач.
Лорс невольно улыбнулся этой своей мысли.
— Вы любите смеяться? — заметил Тлин. — Это хорошо. Оптимизм нам на клубной работе необходим. Я тоже люблю здоровый смех.
Он почти достал губами мочку правого уха, что означало, видимо, улыбку. Затем стал и дальше развивать мысль, как сделать, чтобы в клубе всегда была жизнерадостная атмосфера. Но Лорс ничего не слышал, а виновато пересматривал свою прошлую клубную жизнь. Не слишком ли много он смеялся? А может быть, мало? Какое-то несоответствие в прошлом имелось, это ясно.
Тлин опять вернулся к наглядной агитации (это был, видно, его конек), и Лорс покаянно вспомнил, что самолично снял замызганный плакат «Культуру — в массы».
— Значит, так, — сказал Тлин. — На все стены — лозунги, плакаты, фотостенды. Диаграммы. Культтаблички о правилах поведения.
Лорс попробовал было усомниться: нужно ли столько? И сразу понял, что отныне ни в чем сомневаться не придется: Тлин говорил непререкаемо. Это Лорсу совсем не понравилось.
«А я, наверное, не понравился новому начальнику», — подумал Лорс.
Прозвенел звонок.
…Гладко прошел сегодняшний доклад председателя райисполкома, гладко шли прения, пока не взял слово — Лорс не поверил своим глазам! — Иван Матвеевич, бригадир. «Член пленума райкома», — объявил председательствующий.
Начал старик весьма странно, заставив недоуменно нахмуриться президиум:
— Встаньте, товарищи. Прошу вас, встаньте!
Участники пленума, смущенно переглядываясь и посмеиваясь, встали.
— А теперь прошу сесть.
Зал сел. Когда утих невообразимый скрип и грохот видавших виды, полусломанных, расшатанных клубных скамеек, Иван Матвеевич продолжил, постукав по крышке часов:
— А мне потом президиум продлит регламент? Я ведь полторы минуты потерял не по своей вине: не мог продолжать, пока держали жалобную речь… скамейки нашего главного районного очага культуры.
Зал ответил веселыми аплодисментами.
— Ну, скамейки тут хоть такие есть. А печей не вижу и думаю: какая же тут у ребят система отопления? А наверное, такая система: на дворе тепло — и в клубе тепло; на дворе стужа — и в клубе не хуже. (Смех в зале.) Еще есть у меня имущественный вопрос к председателю райисполкома. Уважаемый Магомет Хасанович, за чьей ты скатертью в президиуме сидишь? Твоя это скатерть! С твоего персонального председательского стола ее сюда принесли, с того вот, что у тебя в кабинете сбоку стоит, — стол для заседаний. Я же ее знаю, эту скатерть, заседал за ней. С чьей ты трибуны доклад делал? Из райкома трибуна. Портреты, по-моему, тоже оттуда. Даже портьеры вот эти у клуба не свои, не видел я тут таких. Словом, выходит, мы пришли сюда со своим приданым. После принятия резолюции об улучшении и повышении унесем с собой свое приданое? Или кое-чего из того, что сумеют списать наши завхозы, оставим в знак нашей общей жизни и союза с клубом?
Опять аплодисменты, смех.
— А последнее — про одеколон. Я люблю розы, вот и вся моя стариковская отсталая культура. Но что это за культура? Опять же от земли — к земле. А вот пульверизатор — это шикмадера, как у нас один в деревне выражается. Я и попробовал у себя как-то культурному гостю из района пыль одеколонную в глаза пульверизатором пустить. Да попал впросак.
Лорс — он стоял в дверях, ведущих из фойе в зал, — отпрянул за портьеру. Неужели старик в таком зале начнет склонять его, Лорса?!
