— А назад когда?
Тина не ответила. Продолжала размашисто шагать. А Уля, чуть отстав от Тины, вдруг сказала Сане затаённо и радостно:
— Мы назад не пойдём. Мы домой идём.
— Домо-ой? — поразился Саня. — На ту сторону Енисея? — Он даже остановился: — А я как же?..
У Сани на той стороне не было никого родных, и ему незачем было туда идти.
— Ты иди назад, — сказала Уля.
Саня оглянулся. Ни посёлка, ни крутого берега давно уже не было видно. Ох и заругает его Вася, когда узнает! Вася строго ему наказал: одному из посёлка не уходить.
Саня прислушался. Молчавший до того Енисей вдруг стал наполняться лёгким, еле уловимым шорохом. Шорох всё усиливался, становился явственнее. Стало мелко-мелко позванивать. Казалось, тысяча леммингов вдруг побежали по льду, топая своими копытцами и звеня крошечными колокольчиками, которые кто-то подвесил им на шею. Скоро Саня понял: это ветер, пока ещё слабый, погнал по льду ледяные снежинки. Вот тебе «и снег спит… и ветер спит…» — вспомнил Саня Улину песенку.
Чердыш заволновался, он то прижимался к Саниной ноге, мешая идти, то с силой тянул поводок.
— Иди назад! — крикнула, обернувшись к нему, Уля.
Она вскинула глаза вверх, на ярко горящую в небе Полярную звезду и, ничего не сказав, побежала догонять Тину.
Саня остановился, посмотрел ей вслед и повернул назад, к дому. Прошёл немного. Снова остановился. Опять стал слушать. Ветер усилился, и снежинки, которые только что позёмкой скользили по льду, теперь стали ударять в лицо.
«Однако, пурга будет, — подумал Саня, — вон и звёзд почти не видно». Тучи и правда уже наползали на небо. Стало неуютно. Он-то, Саня, пурги не боится. Он родился в пургу. Ему и мама про это говорила, а дедушка — даже много раз. Ткнёт Саню трубкой в грудь, скажет: «Вон какой стал! А был, однако… — Развернёт ладони: — Тут помещался». Потом раскурит трубку и начнёт рассказывать.
«Однако, услышал: человек родился в тундре. Говорю: „Смотреть надо, какой человек“. Примчал на олешках. Вошёл в чум к твоей мамке. Печурка горит жарко. Говорю: „Зачем новому человеку жарко?“ Взял тебя, голенького, да и вынес за полог — пусть пурга да мороз на тебя полюбуются, какой ты. Снежинки вокруг тебя виться стали. А ты крик поднял, руками-ногами туда-сюда… Я поднял тебя высоко. „Однако, говорю, крепкий, это хорошо. И что так кричишь, тоже хорошо. Жить будешь. Пурги бояться не будешь“. Завернул тебя в оленью шкурку и отдал твоей мамке».
Саня крепче сжал поводок, хотя знал: Чердыш не оставит его.
— Будет беда, да? — спросил он собаку. И, обхватив её за шею, ждал ответа.
Чердыш беспокойно поворачивал голову, словно принюхивался к чему-то, и так же беспокойно приподнимал то одно, то другое ухо. Будет беда…
Застань пурга их в тундре, там можно спрятаться за сугроб, зарыться в снег. А на реке, на льду гладко, как на столе. Ветер всё сдувает, и спрятаться негде. Он-то не заблудится, его Чердыш и в пургу доведёт до посёлка. А Уля?.. Тина выведет? А если не сумеет? «Если бы тут был Вася или отец — как бы они поступили? — спрашивал себя Саня. — Они, верно, сказали бы…»
Он вспомнил прошлую зиму. Он ещё не был «нулевишкой» и не жил в интернате. Они тогда с оленями подкочевали к самой тайге. Стадо было большое-пребольшое. Саня влезал на дерево, но и с этой высоты глаз не хватало увидеть всех оленей — спины, рога, все шевелится, далеко, до конца Земли… Снег весь был в рытвинах — это олени раскопали его, добывая корм.
Та зима ух и стылая, морозная была! Воздух не шелохнётся, будто вымер. Олени, бывало, собьются плотно в круг, прижмутся боками друг к другу, чтобы теплее было. От их дыхания над стадом висело облако. Оно смягчало мороз, а значит, грело.
Случалось, подавали голос волки. Они выли так жутко, что у Сани даже сейчас, чуть вспомнил, внутри всё заледенело. Стадо сбивалось ещё плотнее, самые сильные олени становились по краям, защищая остальных. Опустив головы, выставляли рога — попробуй подойди! Волки рыскали по кругу, искали слабое место, пробовали нападать, но под ударами рогов тут же отскакивали. Отец стрелял из ружья, отгонял их. Но однажды и выстрелы не помогли. Волки так насели, что олени не выдержали, сорвались с места, бросились бежать. Саня слышал топот тысяч оленьих ног. Олени унеслись как ветер — миг, и никого не стало… Только самые слабые не смогли далеко убежать и погибли. Саня горько жалел их.
А отец взял запас еды, патронов и ушёл догонять стадо. Его не было три дня. И тогда мама тоже взяла ружьё, собак и ушла. Только через неделю им удалось отыскать отбившихся оленей, собрать всё стадо. Хорошо, скоро собрали. Иначе отбившиеся от стада олени тоже погибли бы от волчьих зубов.
Когда приходит беда, надо быть всем вместе. Олени помогают оленям и людям. И собаки помогают оленям и людям. А люди помогают всем: оленям, собакам и друг другу.
Саня решительно дёрнул за поводок.
— Чердыш, бежим догонять!
Он больше не кричал: «Эге-ей, подожди-и-те-е!» Пусть идут. А когда догнал, сказал:
— Мы — с вами.
В комнату, куда Лида спешно собрала «нулевишек», быстро вошёл Пётр Николаевич и с ним Нелё с покрасневшими, заплаканными глазами.
— Кто из вас видел сегодня Улю Лырмину? — очень серьёзно спросил ребят Пётр Николаевич.
Все молчали.
— Мне сказали, что она ушла к себе домой, на Малую Хету. Это правда?
Пётр Николаевич внимательно смотрел на ребят.
— Не… не знаем, — неуверенно ответили они и посмотрели на Нелё.
— Может, она всё же передумала, может, она где-то в школе? — с надеждой спросила Лида. — Припомните, ребята, может, кто-то из вас видел её на улице или ещё где-нибудь?
— Не-е…
— До Малой Хеты почти двадцать километров, — встревоженно сказал Пётр Николаевич. — Такая маленькая девочка разве дойдёт?! Придётся всех поднимать на поиски.
— А она с совсем большой девочкой Тиной ушла, — робко сказала вдруг Тая и тут же спряталась за чью-то спину.
— И у неё есть пакетик с гостинцами, что Дедушка Мороз подарил, — подхватили другие девочки.
Лида только всплеснула руками.
Смотревшая до сих пор только в пол Нелё подняла голову. Оказывается, не одна она знала, оказывается, и другие тоже… Знали и тоже молчали.
— И Сани Маймаго нету! — выпалил Егорка. — И завтрак его остался.
Пётр Николаевич резко повернулся к Лиде:
— Быстро собрать всех и проверить. Может, и ещё кто в бега ударился. Подготовить всё необходимое для дороги. Пойдём искать. Я иду в поссовет. Если вездеход на месте, дадут вездеход.
Звонок звенел, пока у всех не зазвенело в ушах. Учителя заходили во все классы, старшеклассники бегали, сзывая ребят, направляли их в кафе «Льдинка», теперь уже не такое весёлое. Стали проверять: кто улетел на экскурсию, кто на соревнования, кто уехал с родителями домой и кто остался. Нелё почему-то вспомнила фильм, который показывали по телевизору, как там одна девочка все ходила по берегу и считала тапочки. Может, и сейчас проще бы посчитать тапочки?
После проверки оказалось, что, кроме Ули, Тины и Сани Маймаго, все были на месте, никто не ушёл. Правда, отсутствовала ещё и школьная собака Чердыш, которая хотя в списках учащихся и не числилась, но считалась полноправным членом школьной семьи. Ребята, те, что обычно подкармливали Чердыша, на этот раз, сколько ни звали, ни свистели, так и не смогли его дозваться. Это понятно: там, где Саня, там и Чердыш.
Спальные мешки, тёплую одежду, продукты принесли в раздевалку. Продуктов надо было взять столько, чтобы хватило на неделю, даже больше — в пути, если застигнет пурга, она не день, не два крутит… Дядя Вася-истопник уложил всё на нарты, тщательно проверив, не забыли ли чего.
Вернулся Пётр Николаевич — сказал, что вездехода сейчас в посёлке нет, но председатель Елизавета Прокопьевна очень взволновалась случившимся и обещала, как только вездеход вернётся, отправит его на поиски.
Однако вездеход может задержаться, а им медлить нельзя, тем более что к походу всё готово.
Лида, учитель математики Семён Семёнович, дядя Вася и целая стая мальчишек, тепло одетые, туго подпоясанные ремнями, ждали команды. Но Пётр Николаевич сказал, что пойдут с ним только дядя Вася и двое старших ребят — Костя и Сеня, парнишки крепкие, выносливые, много кочевали по тундре, хорошо её знают.
Дядя Вася зажёг фонарь «Летучая мышь», Костя проверил свой карманный фонарик — горит!
Ребята, которые оставались, вышли на улицу проводить их. Нелё и другие девочки прильнули к окну.
Уходившие взяли лыжи. Двое впряглись в нарты. И тронулись. Через минуту никого уже не стало видно в серой полутьме.
Сразу стало тихо — и там, на улице, и здесь, в школе. Оставшимся было тревожно, даже разговаривать громко не хотелось.
— Зачем они фонарики зажгли? — подумала Нелё. — Разве на улице темно?
