— Зачем они фонарики зажгли? — подумала Нелё. — Разве на улице темно?
И она снова прильнула к окну. Ой, что же это? Только что там было светло, потому что луна светила. А сейчас опять темно. По стеклу легонько постукивали, словно птички носиками, снежинки. От них всё кругом ещё больше затуманилось.
«Как же теперь Уля-то? Как же они там будут искать дорогу?» — думала Нелё. — Погода-то вон как портится! А Пётр Николаевич и все, кто с ним пошёл, — как же они смогут заметить Улю и Тину?
— Ба-ай-бай! Ба-ай-бай! — услышала Нелё вдруг позади себя.
Это Тая сидела в уголке на корточках и укачивала куклу. Нелё сразу узнала: это была Улина Катя.
— Зачем взяла? — возмущённо крикнула Нелё. — Она не твоя!
— Она же плачет, а Ули нет, — робко ответила Тая.
— Она молчит, — твёрдо сказала Нелё.
— Нет, плачет, разве не слышишь? Она теперь одна осталась.
Голос у Таи дрожал. Ей было так жаль Катю. И она снова запела.
— Ой, а кто же Санину куропатку покормит?! — спохватились другие девочки. — Ведь Сани-то тоже нет.
И бегом побежали в живой уголок.
Неожиданно начавшаяся позёмка путалась в ногах, мешала идти. Скоро ли она кончится? А если разойдётся ещё сильнее?.. Шли молча. Дорога долгая, путь трудный.
Первым заговорил Саня:
— Однако, идти надо совсем быстро.
— Зачем? — немного встревоженно спросила Уля.
— Скорее дойдём.
Он не хотел всего говорить, пугать пургой. Может, она и не успеет разыграться, а они уже дойдут.
Миновали завалы битого льда и накрученные вокруг них сугробы. С трудом перебирались через них, скользя и спотыкаясь. «Стремнина», — догадался Саня. Здесь, взламывая ещё не очень толстый лёд, осенью прошёл последний караван судов.
Под ногами снова волнистый лёд и такой же волнистый, прибитый ветром снег. По нему то и дело приходилось скользить. А ветер уже напористо гнал позёмку. Уже не шуршали, не позванивали тоненькие ледяные снежинки, всё вокруг гулко шумело, насвистывало. Полярной звезды уже не было видно, её скрыли густые облака. Уля с Тиной напрасно высматривали — где же ты, путеводная звезда?..
Теперь можно было ориентироваться только по ветру. Морозный, жгучий, он жёг правую щеку, надбровье, толкал в плечо, хотел, чтобы они повернулись к нему спиной. Но они шли только так, чтобы ветер был справа. Это указала им Полярная звезда, когда была ещё видна. Тина то и дело оборачивалась, торопила:
— Скорее, «нулики», скорее!
Неожиданно споткнувшись, упала Уля и вслед за ней — Саня. Темнота ли виновата, ноги ли не слушаются?
Теперь они бежали гуськом. Впереди Тина, за ней Чердыш тянул на поводке Саню. А Саня тянул за руку Улю. Потом силы кончились, и они бежать перестали, только шли. Саня слышал — часто-часто дышит Уля. Он, наверно, так же дышал, но ведь себя не слышишь…
Тинина спина впереди то и дело исчезала в снежной пылюге. «Куда она бежит? — сердился Саня. — Хочет одна уйти, а нас оставить? Ну и пусть, — упрямо думал он, — не пропадём!» И ещё крепче сжимал Улину руку.
Нет, напрасно он так думал. Тина не собиралась их бросать. Она спешила всё вперёд и вперёд, не давая и себе передышки, чтобы малыши не останавливались, тянулись за ней. А когда ветер стал нестерпимым, она повернулась к ним, с силой воткнула в снег палку и крепко взяла обоих за руки.
— Не отцепляйтесь! — крикнула она. — Ветер повалит, покатит — и не найдёшь!
Они пошли рядом, бок о бок. Когда не хватало сил, останавливались. Собравшись в кучку, передыхали. Чердыш тут же ложился в снег, свернувшись комочком возле их ног. Нестерпимо хотелось и им лечь и тоже свернуться комочком. Саня и Уля присаживались, но Тина тут же их поднимала:
— Нельзя! Сядете — и уже не встанете, сил не будет.
Им надо идти. Надо обязательно дойти до посёлка. Вот только где он? Скоро ли они дойдут до него? Они не спрашивали друг друга. Каждый надеялся, что скоро. Ведь они столько уже прошли! Если бы не пурга, они бы, наверно, уже увидели огоньки. И они снова шли. Чердыш, наполовину занесённый снегом, неохотно поднимался и, низко опустив голову, трусил впереди. Сколько раз они останавливались и сколько ещё пробивались сквозь пургу, они не знали.
Иногда им казалось, что в снежной кутерьме они видят какие-то домики, и тогда они, насколько могли, прибавляли шаг. Но впереди по-прежнему была лишь чернота. И пурга, крутящаяся, воющая… Будто и нет вовсе того посёлка, к которому они шли. Они не знали, перешли они уже Енисей и идут по тундре или всё ещё по замёрзшей реке. Когда у них были силы, чтобы бежать, они не чувствовали холода, было даже жарко. А сейчас… Мороз и ветер пронизывают до косточек. Только не останавливаться, идти и идти вперёд!
Неожиданно Чердыш оживился. Потянул поводок.
— Смотри, он тянет туда, — крикнул Саня Тине, — навстречу ветру!
— Нам на ветер нельзя, — ответила она.
Саня и сам знал, что нельзя, ветер должен жечь только правую щёку, тогда они выйдут правильно. Снежные надувы под ногами указывали то же направление. Саня попробовал переубедить Чердыша, потянуть за собой, но Чердыш так рванул поводок, что чуть было не вырвался из рук. И Саня закричал:
— Идёмте за ним, Чердыш лучше знает дорогу!
Идти навстречу ветру было почти невозможно. И тогда они поползли, глубоко зарываясь руками и коленями в рыхлый, почему-то не притоптанный здесь ветром снег. Сил прибавляла надежда: Чердыш что-то чует — может быть, жильё.
Неожиданно ветер стал тише, а потом и совсем прекратился. Уже не надо было ему сопротивляться, и они смогли чуть выпрямиться, чуть отдышаться. Нет, ветер не стих, он шумел где-то рядом, а им в лицо сыпал неторопливый снег. Ещё не понимая, что это значит, они вскарабкались на высокий сугроб и вдруг, съехав с него, чуть не стукнулись лбами о бревенчатую стену.
— Дошли! Дошли! — с трудом выдохнул Саня. — Это Чердыш нас вывел!
Он обхватил собаку за шею, стал хлопать заледенелой рукавицей.
— Хорошо, однако, здорово хорошо, — приговаривал он.
Он ткнулся лицом в густую шерсть и, ощутив до невероятности приятное тепло собачьего тела, не мог оторваться от него. Уля тоже тихонько гладила Чердыша. Рука почему-то была очень тяжёлая и двигалась с трудом. Уля привалилась к Сане — так было удобнее, а потом и сама окунулась лицом в собачью шерсть.
Тина стояла рядом, прислонившись спиной к стене. «Дошли, дошли, — думала она, — а уже и не верилось… — Она только Уле и Сане об этом не говорила, тогда бы у них не хватило сил. — Вот только чуть-чуть передохнём, обойдём эту стену… И постучим в дверь… А там тепло, жаркая печь…»
Она попробовала оттолкнуться от стены и не смогла. Стена такая надёжная. Тина ощущает её и спиной, и затылком. Ещё совсем каплю передохнёт и тогда постучится… Тина стояла с закрытыми глазами и только слушала, как совсем рядом, не касаясь их, разноголосо поёт пурга.
«Только бы не замёрзнуть! — мелькнула мысль. — Не-ет, они дошли… Дошли!..»
А пурга пела всё тише, ласковее. Нежно зазвенели колокольчики… Откуда они у пурги? Наверно, есть. И, ловя их, Тина даже не почувствовала, как колени её подогнулись и она медленно опустилась, по-прежнему прижимаясь спиной к бревенчатой стене.
Если бы могла эта бревенчатая стена подсказать людям, тем, что были в доме, что вот здесь, рядом с ними, стынут в снегу, не в силах сделать больше ни шагу, ребята! Люди бы сразу пришли на помощь. Но брёвна эти немы. Когда-то, когда они были живыми деревьями и росли далеко от этих мест, в тайге, по их древесным жилам буйно текли соки и ветви их были покрыты вечнозелёными иголками. Тогда они шумели на ветру, разговаривали друг с другом, с птицами… Может, они тогда и людям могли многое рассказать… А теперь вся их забота — беречь тепло дома, которое так необходимо людям. Теперь они молчат. И не подскажут тебе, Тина: «Очнись, встань, подними малышей, как не раз ты уже делала это в пути!»
Тина не шевелилась. Когда они шли, пурга ни упорством, ни злостью своей не смогла их побороть, потому что и у них было много упорства. А вот теперь, когда они почти уже дошли, пурга брала своё. И чем? Лаской. Видно, поняла, злодейка, что лаской сможет большего добиться, вот и прикинулась добренькой, стала сладко напевать, убаюкивать… Тина слушала в полусне её песню, слушала, как замирает, удаляясь, серебряный звон колокольчиков. А сверху всё сеяла и сеяла на неё, на приткнувшихся к Чердышу Улю и Саню снежная пыль…
Вездеход на тормозах сполз по глубоко промятому в снегу спуску на лёд и пошёл вдоль берега. Поиски надо было начинать с того места, откуда начали свой путь беглецы. Сидевшая рядом с водителем Елизавета Прокопьевна высматривала в сумраке школу. С реки дома посёлка, казалось, были поставлены без всякого порядка. Небольшие домики совсем увязли в снегу, те, что побольше, тоже занесло почти по крышу. Школа у них в посёлке большая, приземистая, и, хотя она наполовину была скрыта другими строениями, Елизавета Прокопьевна её узнала.
