— Коли хозяин говорит, значит, так оно и есть, — поспешил заявить Дюшен, искоса поглядывая на Жана Шаррона.
— Надо сообщить его родным, — предложила мать. — Марциал, ты ведь знаешь, где они живут…
Но Марциал отказался наотрез: он просто не знает, как им сказать такое…
— И потом, — добавил господин Манёф, — надо обождать: неизвестно еще, что скажет доктор.
Кресло хозяина вкатили в дом; мать приготовила ему омлет. Господин Манёф налил себе вина в высокий бокал. Пока хозяин ужинал, мать стояла за креслом, прислуживая ему.
— Такие волнения, — бормотал он, осушая бокал, — изматывают все силы… — И снова принимался за свое: — Эдакий болван! Как можно нализаться до такой степени, раз тебе предстоит дальняя дорога? Он свалился прямо под колеса…
Вернувшись в кухню, мать пересказала отцу речи хозяина.
— Мишело не был пьян! — возразил Жан Шаррон. — Я шел позади и видел: он шагал по обочине прямо и твердо. Во всем виноваты эти полоумные с их полоумной кобылой. Вечно мчатся как сумасшедшие, не разбирая дороги. Видно, они подскакали к повороту и, не сбавляя скорости, завернули; колеса занесло, а бедняга Мишело шел как раз по той стороне. Должно быть, он увидел экипаж только тогда, когда очутился под ним…
— Что-то будет теперь с Мишелоттой и ребятишками? — вздыхала мать.
— Это дело влетит хозяину в копеечку! По счастью, у него есть чем заплатить. Ну, а мосье Полю, конечно, придется искать другое место…
— Ты думаешь, их заставят заплатить что-нибудь семье Мишело?
— Кажется, у нас есть судьи и правосудие!
Уже стемнело, когда мосье Поль и мадемуазель Леони остановили на минутку экипаж у ворот Мези; они везли тело Мишело к нему домой. Служанка вошла в кухню к Шарронам, изобразила на своем постном лице любезную улыбку и попросила отца:
— Мосье Жан, будьте так добры подождать нас — не ложитесь спать. Нам с господином Манёфом необходимо поговорить с вами сегодня же вечером.
— Когда-то вы еще вернетесь от Мишело, — возразила мать, — а мужу завтра вставать чуть свет: работа не ждет!
— Для такого случая работа подождет! — отрезала мадемуазель Леони.
Любезная улыбка вмиг слетела с ее лица; она нервно кусала свои тонкие губы.
— Я подожду вас, — пообещал Жан Шаррон. Когда служанка вышла, он спросил:
— Чего они от меня хотят?
— Сама не понимаю, — ответила мать, — но это, безусловно, связано с несчастьем…
— Так я же ничего не видел! Ты окликнула меня, когда я поднимался из погреба с бутылкой сидра.
— Так вы им и скажите, — посоветовала мать. Никогда вечер не тянулся еще так долго. Дети легли спать, затаив тревогу и беспокойство. Огонь в очаге погас.
— Какой удачный был день, — вздыхал отец, — и вот вам, пожалуйста!
— Нам-то что, — печально отвечала мать. — А как подумаешь о бедной Мишелотте и ее восьми ребятах…
— Они получат хорошие деньги.
— Если они даже и получат, никакие деньги не заменят детям отца, а Мишелотте мужа. И неизвестно еще, получат ли…
— Есть же на свете справедливость… Мать пожимала плечами:
— Вы-то справедливы, Жан, а вот другие…
Скоро разговор прекратился, и они задремали, сидя на лавке. Лишь около полуночи раздался наконец стук в дверь. Вошла мадемуазель Леони.
— Ах, нам пришлось пробыть там дольше, чем мы предполагали, — протянула она, — но эта женщина, эти дети, которые кричали, цеплялись за нас… Да, печальный конец! — Она томно вздохнула. — Спасибо вам, мосье Жан, что дождались нас. Пойдемте! — И, обращаясь к матери, которая поднялась было с лавки: — О, знаете ли, мадам Шаррон, вам не стоит утруждать себя из-за того, что мы хотим сказать мосье Жану. Можете ложиться спать. Мы быстро договоримся с вашим супругом…
Она прошла впереди Жана Шаррона, миновала коридор и открыла дверь в столовую.
Господин Манёф сидел за столом в своем кресле на колесах. Мосье Поль, бледный, осунувшийся, застыл справа от него. На столе стояли бутылки с ликером и рюмки, искрившиеся в свете шести свечей, горевших в массивном серебряном канделябре.
— Ну, чего тебе налить? — спросил Манёф. Жан Шаррон стоял перед столом с шапкой в руках. Глаза у него слипались.
— Что же ты стоишь? Садись, друг мой! — ласково сказал хозяин.
Он взял в руки бутылку и наполнил рюмку густой золотистой жидкостью.
— Попробуй-ка вот это!
Подавая пример, господин Манёф одним глотком осушил свою рюмку.
Жан Шаррон осторожно поднял рюмку за тонкую ножку и опрокинул в рот. Он собирался уже поморщиться, как после стаканчика виноградной водки, и был несказанно удивлен нежной теплотой и ароматом напитка.
Манёф снова наполнил рюмки:
— Ну, голубчик, расскажи-ка нам….
— Что вам рассказать?
— Ты только что вернулся с ярмарки, когда произошел… этот случай?
— Я поднимался из погреба с бутылкой сидра. Мы собирались поднести стаканчик бедняге Мишело.
— Значит, ты встречался с ним сегодня?
— Да, я обогнал его на дороге. Мне, понимаете ли, не терпелось рассказать жене, что я продал теленка.
— Ах да, действительно! Значит, ты его продал, своего теленка? Это замечательно. Скажи-ка мне, любезный, ты ведь доволен своей жизнью в Мези? Земля здесь родит хорошо, и хозяин не надоедает тебе, не правда ли? Хе-хе-хе!
Старик визгливо засмеялся и чокнулся с Жаном Шарроном.
— На этот счет грех жаловаться, сударь.
— Не хватало еще, чтоб ты на меня жаловался, — благодушно усмехнулся Манёф.
Он поставил рюмку на стол и откинулся на спинку кресла.
— Значит, ты последний, кто видел Мишело до… до того, как он свалился под колеса моего экипажа?
Он подчеркнул слово «моего» и покосился на слуг.
— Ну что ж, может, и так, — согласился Жан Шаррон.
— Не «может», а именно так! — отрезала мадемуазель Леони.
Она нервно слизнула капельку ликера со дна своей рюмки. «Какой у нее острый язык, — вяло подумал Жан Шаррон. — Когда они наконец оставят меня в покое?.. От этого ликера еще сильнее хочется спать… Но к чему клонит хозяин?»
Мосье Поль молчал, лишь изредка приглаживая пальцем свои тонкие усики.
— Ты последний, кто видел Мишело живым, — начал снова господин Манёф, — и ты…
Он сделал паузу и продолжал, отчеканивая каждое слово:
— …и ты заметил, что он был пьян!
— Что вы, ничуточки!
— Ну, ну, — мягко проговорил Манёф, — давай подумаем хорошенько и вспомним… Что он сказал тебе, когда ты его обогнал?
— Он сказал: «Эй, ты, видно, очень торопишься, Шаррон!..» Впрочем, нет, он сказал не так.
— Постарайся точно вспомнить его слова, — приказал господин Манёф. — Не торопись, спешить нам некуда.
— Он сказал… он сказал мне: «Эй, Шаррон! Что бежишь? Тебя сам черт не догонит!»
Манёф скрестил на груди руки с набухшими венами, снова взглянул на мадемуазель Леони и мосье Поля и воскликнул:
— Ну вот, типичные слова пьяного человека! Мишело был так пьян, что не мог идти быстро и просил нашего друга Шаррона обождать его. Ему спьяну почудилось, будто Шаррон бежит бегом, а на самом деле это он, Мишело, еле-еле плелся и шатался из стороны в сторону… Да, он качнулся в сторону и сделал тот самый неверный шаг, который швырнул его под колеса…
Манёф наполнил еще раз рюмки и, чокаясь, предложил фермеру выпить последнюю «на сон грядущий». Потом, перегнувшись через стол, снова заговорил добродушно и вкрадчиво:
— Ты, Шаррон, дельный арендатор и славный человек, мы с тобой сейчас обо всем договоримся. Завтра утром сюда явятся жандармы для опроса по этому делу. Я приму их сначала сам, затем пришлю к тебе и скажу, что ты последний видел Мишело живым. Тебе придется ответить на ряд вопросов, но ты не смущайся. Ты скажешь им, что это правда, что ты действительно видел Мишело, что ты обогнал его на дороге… Ведь это верно, да?
— Верно.
— Ты скажешь им об этом?
— Скажу.
— Очень хорошо, — кивнул головой Манёф, — очень хорошо. Знаешь, друг мой, у меня давно есть один проект, прекрасный проект в отношении тебя, твоей семьи, твоего будущего! Я человек богатый, детей у меня нет, я люблю делать добро окружающим…
Он умолк, как бы считая разговор законченным, потом вдруг словно спохватился, о чем-то вспомнив:
— Гм, что я еще хотел тебе сказать?.. Ах да!.. Значит, мы с тобой во всем согласны, так? Если жандармы спросят, в каком был состоянии Мишело, ты ответишь, что он был совершенно пьян, еле держался на ногах и не поспевал за тобой, заявив, что ты идешь слишком быстро.
Жан Шаррон ничего не ответил.
— Ну, — снова заговорил Манёф, — значит, мы с тобой обо всем договорились…
Он хотел было опять наполнить рюмку арендатора, но тот резким движением отодвинул ее и встал.
— Нет, — сказал он, — нет, хозяин, так дело не пойдет.
