Отныне я баба-йога и не хочу знать про всякие пустяковые ущербы.
В другое время Вундергай вдоволь бы нахохотался над «ба-бой-йогой», но сейчас было не до того. Он отступил на шаг и подозрительно посмотрел на бабушку. Нет, все-таки психическое расстройство. Или бабушка разыгрывает его? Была же ведь когда-то звездой художественной самодеятельности трамтроль-треста.
Придется действовать напрямик, сыграть на бабушкином самом добром в мире сердце.
— Неповторимая моя, — Вундергай выразительно глянул на степные часы. — Отключайся, ты победила, больше не буду. Если сию минуту не сотворишь завтрак, твой единственный внук по теряет несколько тысяч драгоценных калорий, дальше — гастрит, головокружение, упадок сил и безвременная кончина. Родители скоро приедут, зачем их огорчать? Займи, пожалуйста, свое рабочее место на кухне, пока я собираю сумку. Пойми, завтрак — не роскошь, а жизненная необходимость.
— Каждому свой завтрак, — с холодным сарказмом перебила бабушка. — Твой завтрак — или ты забыл? — состоит из глотка воды через нос, а если этого недостаточно, постой на голове. — Бабушка спокойно повесила половник на крючок и удалилась в свою комнату походкой призрака.
— Если бы я заранее знал… — со слезой в голосе закричал Вундергай, — ни за что бы не родился твоим внуком!
— Как хочешь, можешь искать другую бабушку, — последовал невозмутимый ответ. — Кажется, йоги верят в переселение души? Давай, переселяйся.
— Во дает, — пробурчал Вундергай. Неожиданно у него стала прорезаться досада на себя. Действительно, сам виноват, мог предупредить катастрофу…
Он печально повесил на плечо спортивную сумку и сосредоточенно стал рыться в карманах: отыскать хотя бы пару абонементов на автобус. Абонементы нашлись, но использованные. Вундергай рискнул заглянуть в бабушкину базарную сумку, она ее всегда оставляла на вешалке. Там оказалась красная десятка, металлический рубль и проездной талон на все виды транспорта, кроме, конечно, метро. Вундергай повертел в руках рублевую монету, подбросил ее в воздух и, подумав, самолюбиво швырнул обратно в сумку. Однако талон все же взял.
— Я у тебя проездной беру напрокат, — сказал он, глядя на дверь бабушкиной комнаты. — Извини, выхода нет…
— Йоги независимы, — последовал издевательский ответ. — Оставь талон на прежнем месте… Следуй пешком…
Это был сокрушительный удар. И Вундергай сдался:
— Пощади, бабуля! — завопил он на всю квартиру. — Твоя взяла! Победила! Одолела! — Вундергай сел на пол и схватился за голову. — С завтрашнего дня, то есть с сегодняшнего вечера, становлюсь образцовым внуком и незаменимым помощником. Только дай мне хотя бы на обед, иначе я протяну ноги до захода солнца, так и не успев исправиться. Видишь, я раскаиваюсь! — проникновенно закончил он свой монолог и выжидающе уставился на дверную ручку.
Никакой реакции.
Вундергай потоптался на месте, беспомощно всплеснул руками и, ожесточенно сунув их в карманы джинсов, заметался по коридору взад-вперед, словно маятник стенных часов, напряженно соображая, какой еще можно изобрести выход из глупейшей ситуации. Поравнявшись с дверью, он вдруг замер: до его слуха донеслась странная возня.
Вундергай осторожно нажал носком ботинка на дверь. Та плавно поддалась, тоненько скрипнув. И тут глазам его открылось такое, что уже вовсе выходило за все границы самого богатого воображения: бабушка сидела на высоченном платяном шкафу под самым потолком, как какая нибудь индийская богиня в храме. Взор ее был отрешен от всего земного. Притом она так быстро перекатывала в руках шерстяной клубок, что Вундергаю показалось, будто рук у нее не две, а намного больше. Вундергай два раза зажмурился, пошлепал себя по щекам и даже больно ущипнул за правый бок — видение не пропало. Значит, галлюцинация исключена, глаза не врали. Он потянул на себя дверь, и видение осталось за порогом.
— Б-баба-йога, — заикаясь, выдавил Вундергай. — Н-нет больше благодетельницы, любящей бабули. Я проиграл с разгромным счетом, — он поплелся из квартиры в состоянии полной безнадежности.
Когда Вундергай показался на дорожке под балконом, бабушкин голос заставил его вздрогнуть и поднять голову.
— Эй, йога, сколько ни стой на голове, все равно без обеда не проживешь. На, лови!
Вундергай с обезьяньей ловкостью подхватил металлический рубль. Послав в ответ воздушный поцелуй, весело прокричал:
— Да здравствует ультрасовременная бабуля! Мо-ло-дец! Спа-си-бо!.. — он разбежался по дорожке, высоко подпрыгнул и кончиками пальцев коснулся ветки орешины, отчего ему стало еще веселее. Не оглядываясь, Вундергай мчался к остановке, нагоняя упущенное время.
Новенький вагон весело постукивал на стыках. Крашенный в ярко-красный цвет, он сиял в лучах полуденного солнца и вообще выглядел очень празднично.
Вундергай устроился у окна на мягком сидении, обитом бирюзовым дерматином. В вагоне было не больше десяти человек и среди них толстый мальчишка лет одиннадцати в сетчатой майке. На бритой макушке торчала белая полотняная шапочка с пластмассовым козырьком. Рядом лежали обыкновенный черный портфель и новенький веник. Видно, с базара ехал. По-хозяйски развалившись, мальчишка что-то лениво вычерчивал на спинке переднего сидения.
Любопытство заставило Вундергая привстать: интересно посмотреть, что там выколдовывает этот пассажир с веником. А когда увидел, как лезвие перочинного ножика с желтой перламутровой ручкой мягко рассекает блестящую обивку, едва удержался, чтобы не отпустить затрещину этому толстяку: тот увековечивал свое имя, старательно надавливая блестящим лезвием.
— Дурар, — вслух прочитал Вундергай и, мигом пересев к мальчишке, больно сжал его руку, державшую ножик. — Последнюю букву надо исправить на «к». Не Дурар, а дурак, понял? Кто еще может портить хорошие вещи.
— Сам дурак! — Дурар запыхтел, словно кипящий чай-пик. — Отпусти!
— Нет уж, миленький, — язвительно процедил Вундергай, — никуда я тебя не отпущу, пока перед вагоновожатым не отчитаешься. Дай сюда нож. Конфискую как вещественное доказательство…
Круглое лицо Дурара стало походить на очищенную свеклу.
— Пусти! Не твой ножик…
— А трамвай твой?
— И не твой.
— Сейчас остановка, выходи. — Вундергаю удалось вырвать нож из рук разъяренного мальчишки. Щелкнув лезвием, он опустил нож в свой карман. — Ладно, выходи. По-хорошему говорю.
Стянуть Дурара с сиденья было не просто, тот клещами вцепился в спинку.
— Чего пристал… Мне на кольце выходить, — уже плаксиво сказал он, выставив обе коленки перед Вундергаем.
Пожилой мужчина, проходя к передней площадке, сказал с укором:
— Чего мучаешь мальчишку? Оставь его в покое. Сладил…
— А он сладил? — Вундергай, ткнул пальцем в спинку попорченного сидения.
— Нехорошо, нехорошо, — покачал головой мужчина и заторопился к выходу, потому что трамвай уже остановился и двери распахнулись.
— За такие вещи по рукам полагается, — возмутилась старушка с портативной сумкой-тачкой, — чтобы помнил до конца жизни. Нас еще как наказывали в свое время…
— Лучше всего вычесть из зарплаты родителей за попорченную вещь, — сказала высокая, полная женщина. — Сразу перевоспитают своего оболтуса. — Она собралась еще что-то добавить, по, спохватившись,
