— Вот это верно, — одобрили Сиракузовы. — Мы тоже можем грести.
И после уроков в сопровождении почти всего класса отправились к Коле, чтобы заявить ему, что, в случае необходимости, они тоже могут править и грести, так что Коля может на них рассчитывать.
4. Велогонка (продолжение)
Дома я сказал Вере что Сиракузовых надо поставить на место. Я ничего не имею против незнакомых мне Кеши и Виктора, но наших Сиракузовых надо поставить на место.
— Как? — спросила Вера.
И тогда я сказал ей, что уже придумал. Главное у велогонщиков — это поломки и проколы. Велосипеды мы, конечно, ломать не будем, а вот шины, возможно, проколем.
— Как? — опять удивилась Вера.
— С помощью гвоздиков. Мы разбросаем на дороге гвоздики, и когда Сиракузовы появятся в нашем городе, они проколют себе шины.
— Жалко ведь, — тихо сказала Вера.
— Ничего. Им поставят новые.
— Да не шины жалко, — сказала Вера, — а Сиракузовых… Кешу этого и Виктора…
— А мне, думаешь, не жалко? — сказал я. — Люди много дней несутся к финишу, а мы их прокалываем гвоздиками… Конечно, жалко! Но я просто не знаю, как поставить иначе Сиракузовых на место. Сегодня в классе они, например, заявили, что это будет у них вторая золотая медаль. Первую они, мол, получили на вторых Олимпийских играх…
— Врут, — безнадёжно сказала Вера.
— Конечно, врут. Вот и надо поставить их на место.
— Конечно, жаль Кешу и Виктора, но с гвоздиками ничего не выйдет, — подумав, сказала Вера. — Гвоздики, чтобы на них наехали, должны стоять торчком.
— Мы их вобьём в асфальт шляпками…
— Затупятся, — сказала Вера.
Поразмыслив, я вынужден был согласиться (всё-таки Вера кое-что соображала) и предложил другой план:
— Тогда мы вобьём эти гвоздики в дощечку, положим эту дощечку на дорогу, и Сиракузовы, которые пойдут первыми — ведь они же лидеры! — на неё наступят…
— Объедут, — сказала Вера. — Увидят и подумают: «Что там за дощечка?» — и объедут.
Определённо, Вера и тут больше меня соображала.
И тогда мне пришло в голову купить металлическую щётку, примерно такую, которой чистят коней. Тут-то они её не объедут: увидят — щётка как щётка — и не объедут.
— А как ты её положишь? — спросила Вера.
— Металлической частью вверх, — сказал я.
— Я про другое, — сказала Вера. — Как ты её положишь? Ведь люди кругом будут…
— А я встану у самой кромки шоссе и будто бы уроню.
Тут уж Вера ничего не смогла возразить, и я стал думать, где взять теперь такую щётку. Потому что коней в нашем городе не было и в магазинах такие щётки не продавались.
Я решил сходить к Ферапонту Григорьевичу.
— Ну, поздравь, — увидев меня, сказал он, — меня, кажется, включили в штаб.
— Да нет же, — сказал я, — вас в штаб не включили. Включили тётю Розу.
Я не хотел огорчать его, но я ничего не мог поделать.
— Разве? — удивился он. — Тогда куда же меня включили?
— Помогать тёте Розе.
— Ага, значит, всё-таки включили… — Он повеселел. — Но ты хорошо сделал, что пришёл. Я хочу посоветоваться с тобой…
— Я тоже, — сказал я.
— Ты о чём?
— Где достать щётку, которой чистят коней.
— А я про другое. Помнишь, я рассказывал тебе историю… гм-гм… про банку Лафонтена?
— Помню… Конечно, помню! — сердито сказал я.
Но он не обратил на мою сердитость внимания.
— Так вот, я записал всю эту историю на бумаге. Получилось пять страниц. Может, послать куда-нибудь эту историю?..
— Куда послать? — не понял я.
— В детскую газету или в журнал…
Тут до меня дошло:
— А вы что, хотите, как Михайла Михайлович, стать писателем?
— Нет, про это я не говорю, — сказал он. — Ни я, ни Михайла Михайлович, насколько я знаю, не собираемся становиться писателями… Он просто пишет научную книгу, а я просто хочу послать то, что я сделал, в газету или в журнал… Тётя Роза говорила, что однажды ты посылал что-то такое…
Я покраснел.
— Ну, посылал… — Про поэтический опыт Сиракузовых я ему не стал рассказывать. — Заметку про нас и про Сиракузовых… что, мол, живём мы в городе, где половина всех жителей — это или Лапины, или Сиракузовы…
— Ну и что? — с интересом спросил он.
— Сказали, чтоб не баловался…
— Боюсь, меня тоже отругают, — вздохнул он. — Так что ты говорил про щётку?
— Которой коней чистят.
— А у вас что, кони завелись?
Я оглянулся на дверь, проверяя, не подслушивают ли Сиракузовы, а потом начал объяснять, зачем мне эта щётка, но Ферапонт Григорьевич остановил меня:
— Не трудись, я знаю. Ты хочешь подложить её Сиракузовым.
— Верно, — сказал я.
— Они на неё сядут, а ты будешь смотреть, что из этого получится.
— Не сядут, а наедут! — сказал я.
— Чем? — удивился Ферапонт Григорьевич.
— Колёсами!
— Ах, ты вот про что, — сообразил Ферапонт Григорьевич и нахмурился. — А я думал, ты про наших Сиракузовых… Чем же Кеша и Виктор заслужили от тебя такой подарок?
— Ничем, — покраснел я.
— Я тоже думаю так. Парни жмут на своих велосипедах от самого Ленинграда, никогда до этого ни тебя, ни меня не видели, и вместо первого рукопожатия ты подкладываешь им щётку!..
— Но ведь Сиракузовы…
— Они такие же Сиракузовы, как я — Лапин. Седьмая вода на киселе нашим Сиракузовым. Можешь спросить у бабушки Василисы: в её инвентарной книге всё записано. Впрочем… — Он посмотрел на часы. — Скоро обеденный перерыв, и я, если ты не возражаешь, могу пойти с тобой…
Через полчаса мы сидели у бабушки Василисы.
— Вы слышали про велогонку? — спросил Ферапонт Григорьевич.
— Конечно, — сказала бабушка, — и готовлюсь: вместе со всеми буду махать…
— А вот он… собирается подложить Сиракузовым под колёса железную щётку.
— Майн гот! — сказала бабушка. — Зачем?
— Из-за наших Сиракузовых. Думает этим их наказать.
— Но ведь они не имеют никакого отношения к нашим Сиракузовым! — сказала бабушка. — Пусть уж он лучше мне подкладывает эту щётку!
— Да зачем вам? — сказал я.
— А как ты ко мне относишься?
— Очень хорошо! — сказал я.
Бабушка удовлетворённо кивнула.
— А почему? — спросила она. — Потому что я твоя бабушка?
— Не только поэтому, — сказал я. — Тем более, что ты скорее бабушка Сиракузовых.
Ферапонт Григорьевич улыбнулся, а бабушка Василиса сказала:
— Но если говорить строго, им я тоже не бабушка. Просто я ношу их фамилию.
— Как — не бабушка? — удивился я.
— Сейчас объясню… — Она полезла в сундук и вытащила оттуда свои инвентарные книги (так я их впервые увидел) и раскрыла одну. — Вот тут всё записано про Сиракузовых и Лапиных, начиная с восемнадцатого века…
— И это всё ты записывала? — разглядывая старинные буквы, спросил я.
— Ты хочешь сказать, я родилась в восемнадцатом веке? Тогда мне сейчас должно быть… — Она задумалась.
— Около двухсот семидесяти лет, — подсказал Ферапонт Григорьевич.
— Но мне всего семьдесят. Эти записи делали другие люди. Их давно нет, а я храню и продолжаю вести третью книгу… Так вот, я была замужем за Иваном Ивановичем Сиракузовым, а он не состоял в прямом родстве ни с Лапиными, ни с Сиракузовыми. А я вообще Горохова… это моя девичья фамилия… — Она улыбнулась. — И только выйдя замуж за Ивана Ивановича, я появилась в этой книге… Так что ни тебе, ни Сиракузовым я, строго говоря, не бабушка…
— А кто же ты? — спросил я.
— Да бабушка, бабушка! — сказала она. — Кто же ещё? Вы так считаете, я так считаю, и это самое главное. Только не надо подкладывать ничего велосипедистам Сиракузовым… Они тоже считают всех нас своими родственниками, и это самое главное!..
— Если считают, то почему писем не пишут? — сердито сказал я.
— А вот за это мы их, конечно, отругаем…
В общем, выходило, что мы все — родственники, но если строго придерживаться инвентарных книг, то давным-давно стали чужими. Это меня здорово напугало: я не мог представить себе чужой бабушку Василису или Ферапонта Григорьевича, не говоря уж про этих жутких Сиракузовых…
— А про олимпийскую медаль там ничего нету? — показывая на книги, спросил я. — Сиракузовы говорили, что один из Сиракузовых завоевал её на скачках…
— В каком году? — спросила бабушка.
— В тысяча девятьсот шестом.
Бабушка полистала одну книгу.
— Верно, — сказала она. — Один из Сиракузовых участвовал в Олимпийских играх, но занял там лишь тридцать второе место.
— А сколько было участников?
— Тридцать два и было, — сказала бабушка.
Ферапонт Григорьевич захохотал, а я подумал, что ничего другого и не следовало ожидать от Сиракузовых.
